Иногда воспоминания о том, кого ты вдруг мимолетно увидел в кортеже, пролетающем мимо, затмевают все вокруг. Все эти недосказанности, переписочки, нечаянно украденные улыбочки – все то, что создает лишь флер интрижки для тебя, для кого-то может стать всей вселенной. Задумывался ли ты когда-либо об этом? Когда важнее реальности становятся эти мгновения и память о том, как страстно ты желал видеть кого-то, слышать голос, ловить и вписывать в код крови каждое оброненное невзначай слово. И в своей бывшей памяти, переплетенный на миг венами, душами, биением сердец, одной мыслью и одним будущим, ты становишься сильнее себя нынешнего…
Но не будем отвлекаться, тебе ведь, должно быть, неинтересно слушать про мои тогдашние душевные терзания. Итак, в тот день я осталась одна во враждебном мире. Но возвращаться несолоно хлебавши домой, так и не обогатившись праведным опытом, все-таки было как-то неправильно и уж совсем не соответствовало моему общему настрою. Не знаю, что нашло на меня тогда. Может быть, это джинн нашептал мне на ухо врубить зажигание и стартануть в сторону магазина «Луч», где и обретался вышеназванный мулла-экзорцист. Наверное, джинн тоже был мужского пола, любил изменять употребленному и разлюбленному телу и только и думал, как сбежать от своей хозяйки и переселиться в новое.
Помнишь, как там у Ницше? «Когда ты заглядываешь в глаза бездны, бездна отражается в тебе». На этом моменте стоит помолчать. Так как именно в тот миг, когда мои высоченные каблуки перенесли меня через порог этого здания, и произошло то самое судьбоносное событие, о котором я так витиевато пытаюсь тебе рассказать.
Итак, я вошла в окруженный статными платанами дом, находящийся на самом краю Сунжегорска. Настроение у меня было как у мореплавателя и искателя приключений Федора Конюхова, который один на утлом суденышке погружался в пучины океана, полагаясь лишь на смелость и удачу. Я открыла массивную дубовую дверь, с наслаждением сняла свои изуверские туфли и оставила их у входа. Сидящий в окошечке мужичок в феске указал мне одну из комнат на первом этаже. Я было решила, что именно там и изгоняют бесов из активно и с наслаждением грешивших в этой жизни писак. Скромно поблагодарив мужичка, я направилась туда, не забыв отметить для себя поразительную чистоту и тишину, царившую в коридорах.
«А неплохо устроились служители культа», – хмыкнула я про себя уже возле нужной мне двери. Но дать волю циничным мыслям не успела: вскоре меня и еще парочку пожилых женщин, топтавшихся возле этого же кабинета, пригласили войти.
Оказавшись внутри, я тут же начала искать глазами каких-нибудь похожих на картинных духовидцев дедушек с длинными белыми бородами и суровым выражением на испещренных морщинами лицах, которые, по моему твердому убеждению, должны были бы меня сразу раскусить и отправить восвояси. Но, на мое удивление, навстречу приподнялся довольно молодой человек. Уже усевшись напротив него, я настороженно принялась его разглядывать. Молодой мулла был необыкновенно хорош собой. «Селекционный святой отец, уровень – бог», – усмехнулась я про себя. Религиозный деятель был высок, загорел, отлично сложен и, по всей видимости, не брезговал ежедневными тренировками в спортивном зале, при этом обладал удивительным тембром голоса, глазами цвета размытой лазури и белоснежной улыбкой. Я на миг представила, какое впечатление должен производить этот улыбчивый красавец на менее искушенных и не разбалованных мужским вниманием прихожанок. «Вероятнее всего, большая их часть таскается сюда поглазеть на этого доброго молодца, а после сеанса ощущает удивительную легкость – что же, неплохой пиар-ход для духовного учреждения. Даже и джинны сразу унимаются и перестают их мучить, – маловерно хмыкнула я. – Что поделать, правильная реклама – двигатель торговли. А уж тем более когда рекламой занимаются ожившие олимпийские боги».
Мулла, наулыбавшись моему смущению вдоволь, задал мне пару-тройку вопросов: откуда я приехала, чем занимаюсь, замужем ли, я же при этом чувствовала себя весьма скованно, представляя себе и так и эдак, как же этот мистер вселенная будет надо мной читать святую книгу и как я при этом должна буду себя вести. Затем я решила, что в случае чего просто позорно сбегу без всяких объяснений. Не хватало еще, чтобы молодой священник стал свидетелем выхода на поверхность моего джинна и услышал то, что этот джинн мог ненароком сболтнуть. Но, к моей радости и, как мне показалось, к небольшому разочарованию красавца-муллы, вскоре выяснилось, что тут, внизу, размещалась всего лишь приемная, духовидец же принимал своих прихожан на втором этаже.
Мистер вселенная проводил меня тоскливым взглядом, я в последний раз подивилась совершенству его загорелого лица и отправилась навстречу своей судьбе.
Комната, в которую я попала, была совсем не похожа на какое-то мистическое пристанище мага-экзорциста. Она скорее напоминала обыкновенный кабинет – простая, светлая, без каких-либо следов отправления культа. Стол, стулья, несколько книг. Что меня удивило – так это располагавшаяся под окном кровать, накрытая покрывалом зеленого цвета. Должно быть, вот здесь и изгоняли джиннов из легковерных гражданок.
И вот наконец я увидела его. Понимаешь, я не могу объяснить, каковы были черты его лица, хорош ли он был собой, или лицо его было высечено грубо, словно из плохо отесанного гранита. Кажется, я решила тогда, что он похож на человека, привыкшего к тяжелому физическому труду.
Он был высок – гораздо выше меня, – могуч и широкоплеч. Лет ему было, наверное, за сорок, а может, и под пятьдесят, но он совсем не походил на благостных белобородых старцев (дались они мне!). Я помню точно, что у него были удивительные руки. Нет, не аристократические, ни в коем случае, я терпеть не могу их обладателей: в слишком изящных для мужчины руках всегда кроется какой-то подвох. Его кисти были большими, крепкие натруженные ладони спокойно лежали на столе, походя на руки рабочих, которых рисовали в свое время на советских плакатах. Такие же крупные и сильные. И в первый миг, когда я увидела его, внутри у меня кольнуло что-то, пробежала смутная тень перед глазами, показалось, будто я уже видела это лицо раньше. Пробежала – и тут же исчезла.
Вместе со мной в комнату к мулле вошла женщина – еще на первом этаже я услышала, как мистер вселенная назвал ее по имени – Фатьма. Маленькая, под подбородок закутанная в черное, со следами былой красоты и даже пластической хирургии на лице, она смотрела на муллу безумными, влюбленными глазами. Не просто как на самого прекрасного в мире мужчину, но как на светоча, учителя, средоточие мудрости и тайного знания. В моей наводненной разнообразными идеями голове тут же начал стучаться новый сюжет.
Однако сейчас не время было предаваться философским размышлениям, и я принялась наблюдать за разворачивавшейся передо мной сценой. Мулла, по-отечески глядя на Фатьму с высоты своего огромного роста, что-то степенно объяснял ей. Она же, как ученица первого класса, слушала его с предельным вниманием и безмолвно шевелила вслед за ним губами. Вероятно, речь шла о ком-то из больных душевным недугом, которого Фатьма привела за собой в этот религиозный центр, и сейчас она изо всех сил старалась уложить в голове наставления муллы, чтобы не забыть их впоследствии. Мулла говорил, а Фатьма покорно кивала и блестела из-под скромно опущенных ресниц совсем не тем взором, которого можно было бы ожидать от женщины, явившейся к духовному наставнику.
Через пару минут она глянула на него уже открыто. Бог мой, сколько же эмоций было в этом взгляде. И любовь, и ревность, и несбыточная надежда, и покорность судьбе, но превыше всего то, что ошарашило меня, – это было желание, желание обладать этим великаном. Мне стало не по себе, из легких как будто сразу выпустили весь воздух. Откровенно говоря, я никогда не любила становиться свидетелем чьих-то драм и страстных желаний.
– Пусть приходит в понедельник, – наконец сказал Фатьме мулла.
И та преданно закивала.
Он же вдруг посмотрел на меня, и мне снова стало не по себе под этим острым взглядом. Отчего-то показалось, что мулла все знал обо мне, понимал, что явилась я сюда из чистого любопытства, что никакой веры в метафизическое во мне нет, и в то же время почувствовал, что, несмотря на все вышесказанное, меня гложет изнутри самая черная, самая безысходная тоска. И сколь ни мало во мне доверия к происходящему, я все же как-то парадоксально надеюсь, что здесь мне помогут от нее избавиться.
– Останьтесь, – обратился он вдруг ко мне, и по спине у меня отчего-то пробежала дрожь. – Послушаете, как я буду читать над ней Коран. – Он указал глазами на Фатьму.
Та ревностно сверкнула на меня темными очами, но противоречить мулле не решилась. Я же, кивнув, отошла в угол комнаты и села там на низкую скамью.
Фатьма тем временем направилась к кушетке. По тому, как она привычно забралась на нее, какую умиротворенную приняла позу, я поняла, что подобный ритуал она проделывала уже не раз и не два. Мулла заботливо накрыл ее зеленой простыней, было в его ласковых движениях и ее доверчивой покорности что-то такое интимное, что наблюдать за этим мне стало неловко. Казалось бы, процесс предстоял самый что ни на есть не романтичный, однако… Подавив в себе кощунственные мысли, я стала смотреть дальше.
Мулла открыл Коран и начал читать. Его великолепный баритон разносился по комнате и, казалось, смешивался с облаками благовоний, которые он жег перед процедурой.
– Уазу билляхи минашшайтаани рраджим. Бисмилляхи ррахмаани ррахим. Альхамаду лилляхи раббиль алямин. Аррахмаани ррахим. Маалики яумиддин. Иййякя на буду ва ийякя настаийн. Ихдина ссырааталь мустакыйм. Сырааталлязина анамта алейхим. Гайриль магдуби алейхим валяддооллиин. Аамин!
Я знала эти слова – самое начало намаза. И про себя повторяла их по-русски: «Я прибегаю к Аллаху, во избежание проклятого сатаны. Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. Хвала Аллаху, Владыке Миров, Милостивому, Милосердному, Царю в День Суда! Тебе только мы поклоняемся, и Тебя только просим помочь! Наставь нас на пу