ть тех, Кого ты одарил благами, не тех, кто находится под праведным гневом, и не заблудших. Да будет так!»
Под воздействием напевного речитатива муллы, звучащих в небольшой комнате древних молитв я расслабилась, сознание поплыло куда-то, оторвавшись от берегов реальности. Как вдруг…
Я почти не поняла, что произошло. Внезапно что-то зашипело, громыхнуло, и мне показалось, будто от лежащей под зеленым покрывалом маленькой сухонькой фигуры отлетело что-то… Что-то красное, извивающееся… Сигануло куда-то в угол и там сгинуло, легким облачком унеслось к потолку. И тут же в комнате потянуло мертвецким холодом, мне даже почудился запах серы.
Меня охватила паника. К спине словно приложили кусок льда, и обжигающий холод пополз вверх по позвоночнику, заставив меня судорожно обхватить себя за плечи. За окном комнаты, в которой мы находились, вдруг взметнулся ветер, закружил вихри пыли, зашумел в ветвях высоких платанов.
Слов муллы уже не было слышно, все перекрывал истошный стон бившейся под простыней Фатьмы. Хотелось броситься к ней, выдернуть ее из этого проклятого морока, спасти. И в то же время взгляд мой невольно все время обращался в угол, где сгинуло то алое порождение иного мира, которое я видела собственными глазами.
Я не знала, что и думать. Моя донельзя трезвая, скептически настроенная ко всему религиозному и экзальтированному натура рвалась на части. Хотелось бухнуться на колени, исползать комнату вдоль и поперек и найти все же доказательства того, что мулла просто продемонстрировал мне, неверующей, ловкий фокус, подкупил, словно иллюзионист в цирке, что, вероятно, и проделывал со всеми забредшими к нему страждущими. И в то же время страшно было, что я не найду никаких физических доказательств и пойму, что все, мной увиденное, произошло на самом деле.
Поверь, я никогда не отличалась склонностью к мистицизму. Но то, что в тот момент произошло перед моими глазами… Ты ведь помнишь, я вообще-то востоковед по первому и официальному образованию. Мне в свое время доводилось изучать суфийские практики, почитывать теософские труды древних суфийских мудрецов – Ибн Араби, Ас-Сухраварди и других, исследовать их эзотерические опыты. Да что там, я своими глазами видела в Алжире, и в Марокко, и в тунисской пустыне танец дервишей, способный, кажется, загипнотизировать и погрузить в транс кого угодно, даже такую Фому неверующую, как я.
Не могу сказать, что я свято верила в прочитанное, но тема эта всегда меня интересовала. Я была уверена, что большинство историй о чудесах, творимых суфиями, – суть не что иное, как свидетельства очевидцев, с годами видоизменившиеся до неузнаваемости и обросшие небывалыми подробностями. И сейчас мне подумалось вдруг: что, если передо мной самый настоящий суфий, человек, посвятивший свою жизнь познанию некой закрытой для простых смертных, метафизической стороне бытия.
Я знаю, что в глубине души ты человек религиозный. Возможно, эта вера – не показная, не та, что ты вынужден демонстрировать окружающим год за годом. Нет, именно истинная вера хранила тебя все это время – провела невредимым через сотни смертей и тысячи человеческих проклятий. И даже сейчас ты сидишь передо мной живой, и та лавина, которая должна была поглотить сначала тебя, а потом уже меня, нас не тронула. Оставила в живых. Ты должен очень хорошо понимать, о чем я говорю.
Так вот, разумеется, я, несмотря на неверие во всякого рода духов, джиннов и бесов, допускала для себя, что в мире есть много непознанного, того, до чего еще не добралась официальная наука и что существует на свете небольшое количество людей, способности которых позволяют им проникнуть в эти неизведанные области. И то, что сейчас случилось на моих глазах, видимо, как раз относилось к тому самому недостижимому для большинства сакральному знанию.
А может, все это действительно было лишь профанацией, бутафорией, на которую купился мой в общем-то охочий до ярких впечатлений и чувств ум. Не перебивай меня, я буду говорить, а ты слушать, и в конце концов, может быть, когда-нибудь после мы, как пара заправских суфиев, придем к выводу, что же это было и было ли это вовсе.
Или же, как человек прагматичный, несмотря на все твои походы по пятницам в мечеть, скажешь мне, что я опять все придумала, сочинила великолепную сказку, швырнула на алтарь литературы случайно встретившегося мне священника. Никого и ничего не пожалела, опасная женщина, востоковед и литератор, объездивший весь арабский регион. Растормошила спящих демонов и выпустила на волю. И тут ты тоже будешь прав, как всегда прав. Это ты скажешь мне потом, а теперь слушай дальше.
Мулла помог Фатьме подняться с кушетки. Я, как завороженная, смотрела, как она вставала на ноги. Казалось, произошедшее только что – чем бы оно ни было – полностью лишило ее сил. Она опустила ступни на пол, приподнялась и тут же пошатнулась – и мулла мгновенно подхватил ее. В движениях его было столько заботы, столько любви… И во взгляде этой сухенькой, облаченной в черное бывшей кавказской красавицы, обращенном к нему, сквозило абсолютное, беспримесное блаженство. В нем не осталось ничего темного, ничего мучительного, болезненного. Она сейчас была как ребенок, вся наполнена каким-то невинным искрящимся счастьем. И я невольно позавидовала ей, мне тоже захотелось вкусить этой простой радости, этого ощущения освобождения от снедавших изнутри черных мыслей и изматывающих чувств. Освободиться от прошлого, стать чистой, как младенец. Вновь, словно впервые, вдохнуть аромат жасмина, садовых роз перед мечетью, прохладной речной воды и размякшего от жары асфальта. Перенестись на несколько лет назад, когда я была буквально порабощена новым чувством, которое ничего так и не принесло, так ничем и не одарило, поманило, закрутило и безжалостно выбросило на гранитный берег Сунжи. Посмотреть в те черные, опасные глаза – такие же глаза, как у тебя, мой друг. И тут же забыть навсегда.
…Знаешь, и меня любили многие. Так же как и тебя. Любили открыто, тайно, навзрыд. Интригуя и заманивая в сети, клянясь и проклиная. Так же как и ты, я не могу похвастать добросердечностью и спокойствием натуры. Я часто была безжалостна и надменна. И я любила много раз и каждый раз умирала, прощаясь. Но наступал другой день, и в мою жизнь входил новый человек, и я опять обретала смысл бытия. А именно: я создавала новый сюжет. Заболевала работой, отстранялась от внешнего, погружалась в свои иллюзии. Я всегда, всегда была эгоистичной фантазеркой, я бежала от реальной жизни в другую, уютную, мною же придуманную. Как только я чувствовала, что мне становится скучно и впереди начинали маячить одухотворенные посиделки на кухне, колбаса, пиво, подруги с детьми и разнокалиберные родственники любимого, я испарялась.
Я никогда не рассказывала тебе, сколько раз я в буквальном смысле сбегала из-под венца, сколько раз сама себе все портила, уничтожала, выворачивала чьи-то чувства наизнанку. А виной тому был страх, неподдающийся контролю страх устроить себе совместный ад на земле с уже отлюбленным мною мужчиной. История бывала закончена, вдохновение испито. Я уходила.
И сейчас, глядя на эту успокоившуюся, просветленную женщину, я внезапно захотела того же. Тишины внутри себя. Умиротворяющего запаха лесных трав и хвои. Спокойствия. Свободы.
Мулла проводил Фатьму до двери, затем обернулся ко мне и своей крупной сильной рукой указал на кушетку, на то место, где только что лежала его прихожанка. И я, еще несколько минут назад вовсю ерничавшая в душе, двинулась в указанном направлении. Я уже поняла, что этот человек – кем бы он ни был – обладал высшей силой, позволявшей ему влиять на добровольно отдававшихся ему в руки людей. Но я знала теперь, что не уйду отсюда, не ощутив сама того, что только что при мне пережила Фатьма. Я хотела быть свободной и от себя, и от демонов прошлого и будущего.
Я легла на то место, где только что находилась одержимая женщина. В тот момент я желала только одного: чтобы адская тварь, которая отскочила от ее головы, убралась прямиком в преисподнюю и даже не вздумала вернуться и попытать счастья со мной. Меня трясло, я, наверное, уже жалела, что, руководствуясь вечной жаждой познания, явилась сюда и увидела все это: предгрозовое небо Сунжегорска за окном, непоколебимого муллу, зеленый Коран в золотом переплете, который тот крепко держал в своих сильных руках.
Неожиданно от порыва ветра хлопнула форточка, и в распахнутое окно ворвался запах надвигающейся бури, распустившихся садовых роз и мокрого асфальта. Я перевела взгляд на лицо муллы. Передо мной сидел совсем другой мужчина. Словно невидимая тень мелькнула по его чертам и сделала его иным – темным и страшным. Способным на все.
Знаешь, если бы я не забыла своих слез в далеком прошлом, я бы постаралась зарыдать, попросить пощады, немедленно сбежать от надвигающегося кошмара, на который сама себя обрекла. Однако ничего этого я не сделала. Повинуясь колдовской воле этого человека, я легла на кровать, мулла прикрыл мое лицо зеленой простыней, открыл книгу и стал читать.
Я слышала, как на улице хлынул ливень. Тяжелые капли, вперемешку с градинами, влетали в приоткрытое окно и глухо стучали о паркет. Раскаты грома рвались в воздухе, бились о стены, терзая нервы и подавляя остатки воли.
Проклятый мулла произносил святые суры, не прерываясь, его голос то возносился, то падал вниз, и тогда мне казалось, что я слышу хрип, предсмертный хрип дикого раненого животного. Этот голос мучил меня, не давал сосредоточиться на своих мыслях, доказать самой себе, что я принимаю участие в дьявольском фарсе, из которого смогу сбежать, стоит мне только захотеть.
Со мной творилось нечто, я уже готова была поверить, что передо мной настоящий маг, черный маг, отдавший душу Сатане. Может быть, это сам Шайтан позволил ему пленять сердца и души паствы? Может, это его чуяла в нем Фатьма, ему расточала свои темные от желания улыбки и от слияния с ним исходила такой блаженной истомой?
Я не знала, что сейчас произойдет со мной, и богатая фантазия рисовала мне самые страшные картины. Я уже видела себя такой же, как Фатьма, закутанной в черные тряпки, преданно глядящей в глаза единственному повелителю, вокруг которого крутилось существование. Я видела себя потерявшей все: разум, душу, самое себя, ставшей податливым воском в руках опасного чудовища, читавшего надо мной древний арабский текст. Мне было физически больно, я ощущала, как мою волю продавливают, подчиняют себе, выкручивают из меня, словно наживую выдирая внутренности. В панике я хотела встать, броситься вон, но подняться уже не могла.