Но не успела я сделать еще рывок, как все мои внутренности вдруг словно взорвались от боли. Что-то изо всех сил ударило меня под ребра. И еще, и еще. Я взвыла от дикой муки, от ощущения, что кто-то вспарывает мне кишки, ломает кости, крошит в труху все мое тело.
– Ах ты сука! – орала Тамара. – Мало тебя воспитывали, сука? Ты что, слушаться разучилась? Ну так я тебя отучу на своих бросаться.
– Тамара Андреевна, у вас рука в крови, – причитал где-то рядом Розовый.
– Стойте, вы ее так убьете! – проговорил надо мной Желтолицый.
– А ты меня еще поучи! – хрипела Тамара. – Я кинолог с тридцатилетним стажем, я ее приструню, тварь такую, чтобы и рявкнуть на хозяина не смела.
«Ты мне не хозяин», – хотела пролаять я, но уже не могла.
Мне не хватило совсем чуть-чуть. Еще рывок – и я смогла бы ее повергнуть. Но тяжелые ботинки с твердыми носами снова и снова вбивались мне под ребра, и с каждым ударом сил у меня оставалось все меньше. Я не помнила, как подломились лапы, осознала только, что всем телом лежу в раскисшей грязи, прижимая уши под сыпящимися на меня ударами. В пасть набилась земля, заглушая привкус крови, перед глазами все закружилось: и будки, и деревья, и ворота, и мелькавшие надо мной ботинки. Я уже не могла дышать, больше всего на свете мне хотелось закрыть глаза и провалиться в наползающую темноту. Но что-то не давало мне смириться, какая-то сила словно тащила меня вверх, приказывала: «Держись! Дыши! Живи!» И я, теряя сознание от невыносимой боли, цеплялась за нее ослабевшими лапами, когтями, зубами и все еще прерывисто дышала.
Удары к этому моменту уже прекратились, надо мной раздавались только голоса.
– И что теперь?
– Теперь? В дальний вольер ее, пускай отлежится. Ничего-ничего, оклемается, сильная тварюга. Таких жестче всего обламывать нужно, чтобы знали свое место.
– А может… Может, не надо нам ее… – опасливо пробормотал Розовый.
– А что, боитесь, Абай ваш не справится? – насмешливо спросила Тамара.
– Справлюсь, – коротко бросил Желтолицый. – Только смысла не вижу. Зачем ломать животное? Есть множество собак, получающих удовольствие от караульной службы…
– А это уже не твоя забота, – оборвала его Тамара.
– Ох, да у вас весь рукав в крови. Сильно она вас порвала… – снова заблеял Розовый.
– Ничего, жить буду. Где тут у вас лазарет, говорите?
Потом я увидела, как над головой моей зависло лицо Тамары, и голос ее произнес:
– Ну что, уяснила, кто здесь главный? Смотри мне, чтоб без глупостей с этого дня.
Если бы только у меня оставалось хоть немного сил, я бы прыгнула и вцепилась ей в морду. Но я сейчас не могла оторвать и лапу от земли. И в наползающем забытьи понимала, что я оказалась слишком слаба. Тамара победила, я теперь обязана была ей подчиниться.
На поиски Буни у меня ушло несколько месяцев. Это казалось невероятным, что в наше время, когда практически любого человека можно за пару минут найти с помощью поисковых сетей в интернете, похищенная собака может кануть бесследно. Первым делом я, конечно же, обратилась в полицию, подключила всех имевших отношение к питомникам МВД знакомых, с которыми пересекалась по работе. Таскала на встречи со следователем Сергеевым, плечистым парнем с ранними залысинами, Лизу, которая подтверждала, что мою девочку забрала особа в камуфляжной куртке.
Я, конечно же, понимала, что моя бывшая свекровь – женщина хитрая и расчетливая – приняла какие-то меры к тому, чтобы вину ее невозможно было доказать. И следствие действительно тянулось и тянулось долгие месяцы. Создавалось ощущение, что никто, включая сотрудников полиции и работников питомников, просто не хотел связываться с Тамарой Андреевной.
Лишь в начале осени мне удалось по своим каналам выйти на охранника питомника, в котором работала моя бывшая свекровь. И тот согласился мне помочь.
Я подъехала к питомнику поздно вечером, созвонилась по мобильному с Михаилом – так звали этого отзывчивого человека, – чтобы убедиться, что никого из инструкторов и дрессировщиков на территории не осталось. И, получив добро, вылезла из такси, наказав водителю меня ждать, и пошла к воротам. В груди у меня надсадно ныло, сердце, словно сбесившись, то затихало, то начинало скакать и колотиться как сумасшедшее. Я уже предвкушала, как увижу Буню, прижму к груди мою бедную настрадавшуюся девочку. Интересно, какая она стала? Сильно ли выросла? Не забыла ли меня? Последний вопрос, конечно, был риторическим. Я нисколько не сомневалась, что Буня помнит меня и ждет.
О том, как я буду забирать Буню из питомника, я пока не думала. Наверняка пришлось бы звонить Сергееву и признаваться, что я затеяла собственное расследование, неудовлетворенная результатом его работы. А впрочем, я очень хорошо понимала, что, если нужно будет, устрою скандал, подниму шумиху в прессе, но не оставлю мою собаку здесь.
Михаил, оказавшийся мрачноватым мужиком со вспоровшим левую щеку старым, багровым шрамом, встретил меня у ворот и буркнул:
– Ну, пошли, что ли. Только быстро. И без шума.
И я пошла за ним к вольерам, где держали собак. Те, учуяв меня, начали беспокоиться, лаять, рычать. Уже сгущались сумерки, и я щурилась, вглядываясь в метавшихся за решетками псов, пытаясь высмотреть среди них мою Буню. Но Михаил коротко качнул головой.
– Сюда не гляди, эти здесь давно. За последние полгода поступили только трое, двое из них – кобели. А у тебя, как я понял, сучка.
– Да, – кивнула я.
– Значит, только одна подходит, – подытожил Михаил и быстро зашагал в сторону нужного вольера. Я шла за ним и невольно комкала в пальцах полу рубашки. В горле пересохло, я попыталась откашляться, подавилась воздухом, снова пошла вперед. И едва не впечаталась в мощную спину резко остановившегося Михаила.
– Ну, смотри. Твоя? – обернулся ко мне он, указывая на вольер.
Я шагнула к нему и… В первую минуту мне в самом деле показалось, что это Буня. У собаки, настороженно смотревшей на меня из-за решетки, были те же умные круглые глаза, веселые рыжие подпалины и острые уши. Конечно, она была больше Буни, но ведь и та уже должна была подрасти. Я рванулась к решетке, забывшись, больно ударилась ладонями о прутья. И собака, вдруг агрессивно зарычав, бросилась на меня и хватанула бы за пальцы, если бы Михаил, дернув меня за шиворот, рывком не оттащил от решетки.
Нет, это была не Буня. Я поняла это по тому, как злобно она набросилась на меня, явно не узнавая. Но теперь уже разглядела и другие несходства: у нее не было белесоватого пятнышка на груди, и нос был не таким острым и хитрым, и глаза смотрели не так пристально. И, самое главное, номер, номер на ухе не совпадал. Нет, это была не моя Буня, я теперь знала это точно.
Да и глупо было ожидать от такой дальновидной умной сволочи, коей была моя экс-свекровь, что она оставит собаку в своем питомнике, не попытается спрятать понадежнее. Слишком опасно, слишком легко найти. Наивно с моей стороны было столько времени искать выходы именно на этот питомник, когда сразу можно было предположить, что Буню я тут не найду. Теперь же все нужно было начинать сначала.
– Нет, это не она, – сказала я и, повесив голову, побрела прочь.
Михаил догнал меня во дворе, заворчал:
– Куда тебя несет? Я и так головой рискую, что посторонних на территорию пустил, а она убегает еще. – Пару минут он молча шагал рядом со мной, а затем, покосившись на меня, сказал грубовато: – Ну, чего так убиваешься-то? Возьми себе другую собаку, делов-то.
– Спасибо за совет, – пробормотала я, не оборачиваясь на него.
Уже у самых ворот он снова меня остановил.
– Подожди… – посмотрел себе под ноги, потом куда-то поверх моей головы, на забор, и, наконец, выдал неловко: – Ладно, есть у меня кореш – в другом питомнике служит. Так уж и быть, дам ему твой телефон. Может, поможет чем.
– Спасибо, – силясь улыбнуться, произнесла я.
И Михаил смущенно отмахнулся:
– Да чего там. Ты вот что, не горюй. Найдется собака-то. Нутром чую, найдется.
С того вечера начались мои бесконечные странствия по располагавшимся в Москве и области специализированным собачьим питомникам. Михаил не обманул меня, действительно передал мой телефон какому-то своему знакомому, и тот провел меня на территорию другого питомника. Но и там Буни я не нашла. Потом был следующий питомник, еще один… Не в состоянии ждать, когда у следствия появятся хоть какие-нибудь результаты, я искала любой случай наведаться в очередное место, где могли держать мою Буню, отпрашивалась с работы, тряслась в электричках, искала все новые выходы на новые питомники. Время шло, утекало сквозь пальцы, и иногда я уже готова была поддаться отчаянию. Мне начинало казаться, что с Буней нас разлучили навсегда, что я уже никогда ее не увижу. В такие моменты я вдруг начинала вынашивать планы мести Тамаре Андреевне, придумывать, как отплачу ей за ту боль, которую она причинила мне и моей собаке. И лишь опомнившись, говорила себе, что у меня нет времени на личные счеты, я должна тратить все ресурсы лишь на то, чтобы отыскать свою собаку.
А однажды, задремав вечером на диване после работы, я вдруг подскочила с колотящимся сердцем и сбившимся дыханием. Я не понимала, что случилось, создавалось ощущение, будто что-то выдернуло меня из сна. Не понимая, что со мной происходит, я схватилась рукой за мгновенно занывшие ребра. Мне даже показалось, будто я чую наваливающуюся на меня дурноту, отдающую запахами раскисшей земли и зловонного человеческого жилища.
И в какой-то момент я очень отчетливо поняла, что чувствую сейчас то, что чувствует моя Буня. Это с ней случилась беда, это ей было сейчас больно, страшно, невыносимо. Я не знала, что с ней стряслось – избил ли ее кто, или она попала в аварию, сорвалась с высоты, разбилась, поранилась. Я только остро осознавала, что ей сейчас как никогда необходима моя поддержка. Я же, находясь далеко от нее, ничем не могу помочь.
Глотая мгновенно хлынувшие слезы, я сжала руки у груди и начала тихо уговаривать: