Однако Любимая требует немедленно бросить добычу, и я, делать нечего, кладу ее на асфальт и для верности плюю несколько раз, избавляясь от мышиного послевкусия. По всей видимости, Любимая осталась недовольной и решила уйти от меня вперед, но я тут же догоняю ее, принимаю виноватый вид и ступаю за Любимой лапа в лапу, всем видом демонстрируя свое смирение. Не знаю, может быть, моя Богиня предпочла бы кошку или, на худой конец, крота? Между прочим, в этих местах их водится вдоволь. Я слышу их каждый раз, когда мы выходим на прогулку, просто не говорю Любимой. Эта мысль придает мне уверенности, я забегаю вперед и пролаиваю свое предположение, стараясь при этом выглядеть покорно, но в то же время не теряя достоинства.
Однако Любимая произносит серьезным голосом:
– Буня, не приноси мне больше ни кротов, ни мышей, ни тем более кошек. Они тоже хотят жить, мне это неприятно… – И добавляет совсем грустно: – Ты же умная девочка, ну пожалуйста…
И я согласно киваю. Я готова на все, я просто не знала, что Любимой не понравится моя хозяйственность…
А затем она произносит уже гораздо веселее:
– Мы сегодня пойдем на пруд? Хочешь на пруд, Буня?
Пруд? Не ослышалась ли я? Да, я очень, очень хочу на пруд! Я выражаю это всем своим видом, танцую и улыбаюсь, тут же забыв про неудачу с мышью, и радостно подпрыгиваю от нетерпения.
А после мы с Любимой идем в сторону леса, и нам встречаются разные люди. Почти все они в военной форме. Я приосаниваюсь, пусть все видят, какая у меня хозяйка – высокая, статная, да и шерсть у нее пообросла, и лапы ее теперь не кажутся совсем уж слабыми. Хорошие такие лапы, сильные. Высокая у меня хозяйка, стройная и смелая, совсем как я. Ни у кого такой нет, она одна у меня такая.
И люди в военной форме замечают нас, один даже оборачивается и свистит вслед. Я тут же напрягаюсь, дергаю поводок и подумываю немедленно объяснить глупышу, как следует обращаться с моей Любимой, однако та еле слышно приказывает мне забыть несмышленыша и напоминает, что впереди нас ждет пруд. Пруд!
Вскоре мы уже оказываемся на берегу. Это место хорошо знакомо мне и чем-то напоминает то, куда мы ездили гулять очень-очень давно, когда я была еще глупым жизнерадостным щенком. Любимая садится на камень, я же суюсь мордой в воду и пытаюсь ухватить зубами край плывущего по ней облака. И вдруг неподалеку от нас останавливается машина, а из нее выгружается семья – отец, мать и трое детей: две девочки и мальчик. Дети с радостными криками бегут к воде, Любимая же настороженно поднимается и хватает меня за ошейник. Знает, что я никому не позволю к ней приблизиться. Глуповатая она у меня и доверчивая, кто знает, что с ней может случиться, если я не прослежу.
И вдруг отец семейства направляется к нам. А я замечаю, что он чем-то похож на Костю. Не шерстью – она у него черная с белым, и не мордой – на морде у него растет такая же густая черно-белая шерсть. Но какой-то повадкой, выправкой, уверенными, нерезкими движениями.
– Здравствуйте, – вежливо говорит он Любимой.
Я настороженно смотрю на него, готовая, если будет нужно, броситься в бой. Но почему-то этот человек располагает к доверию.
– Это кто же у вас такая? – улыбается он, глядя на меня, и присаживается на корточки, становясь со мной почти одного роста.
– Это Буня, – говорит ему Любимая. – Вы осторожней, пожалуйста! Она у меня боевая.
– Вижу, – тянет мужчина. – Сам в погранвойсках служил, разбираюсь. Какая же ты красавица, Буня!
Я не улыбаюсь ему, пусть не думает, что купил меня своими сладкими словами. Но и желания броситься и прогнать от нас этого незнакомца не испытываю. Все-таки он похож на Костю. И моя Богиня, кажется, тоже это замечает, смотрит на него задумчиво.
Дети резвятся у воды, посматривая на меня с опасливым интересом, их молчаливая мать сидит чуть поодаль, а человек, похожий на Костю, негромко беседует с моей Хозяйкой. Она слушает его, кивает, а потом вдруг вскидывает голову и спрашивает:
– Извините, а вы не могли бы отвезти нас с Буней в село Новосунженское? У нас там… друг живет. Очень хороший человек, вы мне его чем-то напомнили. Мы вот обещали с Буней его навестить, да все как-то не соберемся. Или, может быть, вам неудобно, собака салон в машине испачкает?
Черноголовый смотрит на Любимую с укором и отвечает:
– Знаете притчу нашу местную, сунжегорскую? О том, как одному великому грешнику после смерти все простилось лишь за одно доброе дело – за то, что он напоил и накормил умирающую от голода собаку? Конечно, я вас отвезу. Добрых друзей забывать нельзя. А машина – машину и помыть можно, не развалится.
Любимая оборачивается ко мне и говорит, блестя глазами:
– Буня, мы едем к Косте, к капитану Виноградову. В гости. Хочешь?
Хочу ли я? Конечно же, хочу! Хоть и придется снова трястись по извилистой дороге и томиться в тесноте. Я очень хочу! Мне и самой тревожно за Костю. Хоть он и не моя Любимая, но я все равно чувствую за него какую-то ответственность. И мне грустно думать, что он остался там без меня совсем один. Один сидит во дворе, один помогает бабе Наде поливать огород, один ходит ловить врагов, везущих в кузове машины то, что нельзя, то, что пахнет бедой и угрозой.
И вот мы с Любимой садимся в машину к Черноголовому и долго едем по уже знакомой мне дороге. В конце пути, выгрузившись на тихой, залитой солнцем улице, моя Богиня горячо благодарит водителя:
– Спасибо вам! Хороший вы человек, отзывчивый!
Тот же только отмахивается и, улыбнувшись, спрашивает:
– Подождать вас?
А Любимая, подумав, качает головой:
– Не стоит.
Когда оказываемся перед Костиной калиткой, мне вдруг становится тревожно.
– Ну что ты, что ты, глупая? Я же не брошу тебя здесь, – говорит Любимая. – Мы только навестим Костю, посмотрим, все ли у него в порядке.
И мне хочется ответить ей, что я не того боюсь. Я знаю, что по своей воле она ни за что меня не оставит. Пугает же меня то, что из-за забора пахнет нехорошим – кислым, тоскливым.
Мы толкаем калитку, и я сразу вижу, что во дворе все вверх дном. Поленья, которые так ловко колол Костя, а потом складывал в аккуратную горку в сарае, теперь разбросаны повсюду. Я едва не наступаю на одно своей травмированной лапой и, заворчав, отхожу в сторону. На притулившемся под большим тенистым деревом столе, где мы с Костей так часто ужинали, валяются пустые бутылки. Здесь же и объедки – обгрызенные вареные картофелины, хвост селедки, раскрошенные ломти серого хлеба. Одно из окон в доме распахнуто, и белая занавеска взлетает на ветру и тут же опадает, будто испугавшись.
Мне все это совсем не нравится. Это неправильно, так быть не должно. Костя – тщательный и аккуратный, у него раньше никогда не было такого беспорядка. Вот что случается, стоит лишь не проследить!
– Та-а-ак, – медленно произносит Любимая, оглядываясь по сторонам. – Понятно. И где же сам виновник торжества?
А я чую его. Но знакомый Костин запах теперь смешивается с чем-то кислым и болезненным. Я иду на него, поднимаюсь по дощатому крыльцу, захожу в дом и сразу же обнаруживаю хозяина. Он ничком лежит на диване, в мятой сбившейся футболке, в заляпанных штанах. Одна нога свешивается на пол. Невольно испугавшись, я подхожу ближе и толкаю его носом. Нет, он жив, но, кажется, очень болен. От него пахнет вот этим, резким и кислым, и нога безвольно раскачивается в разные стороны.
Любимая тоже входит в дом вслед за мной, останавливается у дивана и присаживается на корточки.
– Все ясно, – негромко говорит она мне. – Запил наш с тобой Костя. Запил горькую.
Я не понимаю, что это значит, и только смотрю на нее. Она же поднимается на ноги, снова осматривается кругом и вдруг говорит:
– А что, Буня, не затеять ли нам тут уборку, а? – задорно смотрит на меня и смеется. А потом закатывает рукава рубашки и добавляет: – Как думаешь, справимся?
И я в ответ звонко тявкаю и подпрыгиваю, растопыривая на лету лапы в разные стороны. Как бы говорю ей: конечно, справимся, мы же вместе.
Потом Любимая начинает двигаться быстро, ловко и весело. Распахивает окна, чтобы выгнать из дома тоскливый запах, собирает посуду, включает на полную мощность кран в кухне, который тут же начинает плеваться водой. Вручает мне большой пакет с мусором и велит вынести его во двор, на помойку. Затем мы с ней идем в магазин, откуда я тоже несу в зубах пакет, только на этот раз в нем не мусор, а хлеб, овощи и вкусно пахнущая мясом телячья лопатка. Навстречу нам попадается старик с темным, изъеденным морщинами лицом, в сапогах и мохнатой шерстяной шапке. И, зыркнув на мою Любимую темным глазом, говорит с усмешкой:
– О, капитанская невеста приехала.
А Хозяйка моя смущается и отворачивается, но при этом улыбается так солнечно, что я жмурюсь даже в тени.
Потом мы носимся по всему двору, расставляем все по местам. Мне очень хочется помогать, но Любимая только смеется и гоняет меня:
– Не мешай! Иди посмотри лучше, как там Костя.
Но Костя все спит, а на плите в кухне уже булькает в кастрюле суп – не куриный, другой. Из телячьей лопатки, которую я сама принесла из магазина, капусты и картошки. Но пахнет он так же аппетитно.
Просыпается Костя только к вечеру, когда двор уже чисто выметен, стол во дворе покрыт свежей клеенкой, а посреди него возвышается отчищенная круглобокая кастрюля. Он выходит на крыльцо, осоловело смотрит вокруг, видит меня и трясет головой, наверное, думая, что я ему приснилась. А когда я подхожу, несмело кладет мне руку на голову и говорит хрипло:
– Буня? Ты откуда здесь?
Затем оглядывается по сторонам, видит Любимую, которая смотрит на него и улыбается, и вдруг становится весь красный – и щеками, и ушами, и шеей. Мне смешно, я никогда не думала, что суровый, молчаливый Костя так может. А он опускает глаза вниз, торопливо оправляет майку и начинает бормотать:
– Инна, вы приехали… Вы… А как вы?.. А я же… – потом тянет носом, косится на кастрюлю на столе и спрашивает растерянно: – А это что?