И осталась свобода, осталась пичуга,
И бездомная ширь неизвестного века.
* * *
Это Пушкин спускается в глубь преисподней,
Это пушкинский хохот и пушкинский хвост,
А в аду все на месте: красотки и сводни,
Сатана перед ними стоит во весь рост.
Это Пушкин своё любострастное жало
Погружает в прелестниц; ах, как весела
Та, что страстною дрожью на ложе дрожала,
А теперь продолжает лихие дела.
И знакомятся с Пушкиным новые лица…
«Ах, пожалуйста, дайте отведать и мне, –
Говорит полуголая императрица, –
Я для пылкого барда пригодна вполне.»
Государыня-матушка, повремените
И державную вашу отменную стать
В первородной красе для меня сохраните, –
А уж я-то сумею вас лихо взнуздать…
Вечный мальчик
Я так был наивен, я так был застенчив,
Смущался наличием тонкого прутика,
И самое-самое место у женщин
Казалось мне венчиком цветика-лютика.
Казалось, что женщины этот цветочек
Засушенным держат в сонетах Волошина,
А если приспичит по малости очень,
Пипикают девственно в вазы цветочные.
И бродят мужчины с большими глазами,
Попыхивая дорогими гаванами,
И бледные пальцы целуют у дамы, –
Ах, как им приятен обряд целования!..
А позже сонеты читают учтиво,
Возвышенными восхищаясь глаголами…
Какое прекрасное тонкое чтиво –
И запах цветочный дурманит им головы!..
* * *
Я помню все подробности этой несостоявшейся встречи:
И то, как женщина поправляла у зеркала причёску
(Перед тем, как измять её на подушке),
И то, как она подтянула чулки
(Перед тем, как снять юбку.)
Мы сели с нею в лодку с пробитым дном –
И нас затопила волна…
– Волна – это ты, – сказала она.
– Волна – это ты, – сказал я.
И всё же мы оба уцелели
И даже обменялись многозначительными улыбками,
Как два фокусника, обманувшие публику.
К тому же кое-что мы приметили друг у друга –
Так девочка доверчиво показывает мальчику копилку –
И он суёт в неё свою монетку.
Иногда девочка помогает ему нащупать прорезь – вот сюда…
«Теперь это наша общая копилка».
* * *
Как волк ненавидит собак и людей,
Так я ненавижу вас всех –
Мужчин-душегубов и женщин-блядей,
Ваш говор, ваш гонор, ваш смех…
Я вас ненавижу за запахи лжи,
За взгляды острее ножа,
За то, что на дне вашей злобы лежит
Моя неживая душа.
На ней, как на теле, сквозная дыра,
Она пребывает в раю,
Но страшно, что я её вам доверял,
Что душу сгубил я свою…
* * *
У старика на это свой резон:
Бочонку с пивом трепетно воздав,
Он хочет помочиться на газон,
Поскольку терпко пахнет резеда.
Поскольку, говорит он, этот акт
Не просто облегченье пузыря,
А с женщиной чудесною контакт,
Вечерняя любовная заря…
Как будто не старик он, а король –
И вышел на свиданье, трепеща…
– Ах, как легко он вжился в эту роль,
Какая королевская моча!..
* * *
Проститутка ведёт за собою утят –
Это всё её мальчики, всё её крестники…
Старикашки от приступа страсти кряхтят,
Теребят свои вялые детские пестики.
А мальчишек и вовсе шалеет орда
И, вприпрыжку спеша за доступною дамою,
Говорят они шёпотом слово – да, да,
Это страшное слово, страшное самое.
* * *
Какой прекрасный сон: на тонких крыльях духа
Столикий сатана свершает свой полёт,
И праведным перстом грозит ему старуха:
– Ужо и на тебя найду я укорот!..
Какой прекрасный сон из сотен недомолвок,
Из вздохов и кивков и шевеленья древ:
Ужели сатана так глуп и так неловок,
Чтобы не поселить во сне распутных дев?..
Старуха вопиет, расставив мощно ноги,
Причислив и себя к сословию мужчин,
И это жеребец бесчинствует в итоге,
Святой отец Фома справляет конский чин.
И десять полудев, прикрыв стыдливо лоно,
На коем естества враждебного печать,
На мощного отца взирают благосклонно:
– Ах, только бы зачать, ах, только бы зачать!..
* * *
Или только для глупой игры
Сотворил ты вселенную, Бог,
И швырнул врассыпную миры,
Как об стенку трескучий горох?..
* * *
Никому не прощаю обид,
Как бы ни был обидчик мой дик…
Если Бог мои зубы дробит,
Я скажу: «Ты не Бог, а бандит».
* * *
Я от младых ногтей готов был сунуть смерти
Свой детский палец в рот, а рот у смерти ал,
И в глубине его так лихо пляшут черти,
Звероподобных лиц кружится карнавал.
– О, смерть, развесели мою земную скуку,
Ведь ты ещё творить способна чудеса,
И если ты в сердцах мою откусишь руку,
Я об одном крыле взлечу на небеса…
* * *
Печальный Сологуб макает руку в воду,
Так вот она – река, то царство синевы,
Где обрела жена желанную свободу,
Оставив за собой волнение молвы.
Ах, что бы там о ней теперь ни говорили,
Загадочен её русалочий удел:
Почившие лежат в забвенье и могиле,
Она плывёт во снах, она плывёт в воде…
* * *
Притвориться мёртвым понарошку –
И тогда в неведомом лесу
Я однажды повстречаю кошку,
Дикую беспечную красу.
И глазами добрыми ребёнка
Я втянусь в потешную игру:
Эта кошка будет тонкой-тонкой,
Словно лист древесный на ветру…
* * *
Он лежал на виду у вселенной и Бога,
Беззащитный застенчивый труп,
И глядели букашки в лицо его строго,
И касались надбровий и губ.
И ему говорила беззвучно букашка:
Всё плохое уже позади,
За пределами здешнего мира нестрашно,
Но всегда на дорогу гляди.
И когда ты увидишь, что где-то и кто-то
Приближается хмуро к тебе, –
Исчезай, не твоя это вовсе забота
Порываться навстречу судьбе…
* * *
Старика беспокоит, зачем так опасно
Застревает в ноздрях густопсовая женщина,
А она говорит ему нежно: «Согласна».
И глядит на него осторожно-доверчиво.
– Старичок-паучок, щекочи мою кожу,
Своё тело с соска на лобок перетаскивай,
А потом я тебя, старичок, потревожу
И шутя раздавлю упоительно-ласково…
* * *
А мне неизвестно, я царь ли вселенной
Или я звездою своею оставлен,
И острые когти вонзит в меня ленин,
И острые когти вонзит в меня сталин.
И я послужу свою службу железу,
И я побреду за судьбой через силу,
И буду я спутником злобному бесу,
И всадник ножом перережет мне жилу…
* * *
Воробышек – посол Христа отважный –
Сказал, что я Христу зачем-то нужен,
Но не настолько дело это важно,
Чтобы послу не искупаться в луже…
И сам Христос с улыбкою несмелой
Возник в сияньи солнечных лучей:
– Такое вот, дружок, – сказал он, – дело,
Позвал тебя, да и забыл, зачем…
– А дело в том, – затенькали синицы, –
Что мы живём лишь несколько минут,
И будем мы беспечно веселиться,
Покуда нас из пушек не убьют…
Христос, пригладив крылышки у птицы,
Сказал – и просветлела высота:
– Людские прегрешенья – небылицы,
Блаженны возлюбившие Христа.
* * *
Ребёнок знает, когда плачет
(И мать над плачущим хлопочет),
Что Бог весь мир переиначит,
Как только он того захочет.
И вот он поднимает руку,
Чтобы ускорить это действо, –
И Бог раскрашивает скуку
В цвета весёлого злодейства…
* * *
Покойник превращается в сосульку
И леденеет в бездне мирозданья,
Но вот Господь протягивает руку –
Он мальчик с просиявшими глазами.
Он мальчик с беспощадною улыбкой –
Сосулька превращается в комету
И, словно бреда детского улика,