Разгромив Манефона, Иосиф Флавий переходит к рассмотрению версии Херемона, также утверждавшего, что Моисей был прокаженным и вождем прокаженных, но настаивающим, что причиной изгнания евреев было видение Изиды, явленное фараону Аменофису. При этом Иосиф указывает на полную противоречивость версий Манефона и Херемона, на имеющиеся в обеих исторические неточности и на этом основании делает вывод, что обе эти версии – ложные.
Тем не менее, видимо, желание доказать, что «Пятикнижие» и Библия в целом – это продукт компиляции и измышлений гораздо более позднего времени было настолько велико, что к версии о том, что Моисей был египетским жрецом возвращались снова и снова. И каждый раз ее сторонники получали достойный отпор от того или иного авторитетного ученого.
Так, еще в начале XX века В.В. Струве, опираясь на многочисленные египетские источники, доказал всю несостоятельность версии о том, что гиксосы и евреи могли быть одним и тем же народом, хотя и допустил при этом, что какие-то элементы гиксоской истории в трасформированном виде вошли затем в еврейские легенды, а оттуда перекочевали и в текст Пятикнижия[41]. Тем не менее, и после В.В. Струве находилось немало популяризаторов Библии, пытавшихся поднять на щит именно египетскую, а не еврейскую версию развития событий.
Любопытно, что наиболее полно и последовательно эту версию изложил опять-таки не историк, а человек весьма далекий как от исторической науки, так и от библеистики. Тем не менее, написанный З. Фрейдом в 1934-1938 гг. цикл очерков «Моисей и монотеизм» стал классическим и цитируется во многих как популярных, так и научных исследованиях, посвященных Библии – и это при том, что сам Фрейд не раз говорил, что он поинмает всю шаткость исторических обоснований этой своей работы.
«Лишить народ человека, которым он гордится как величайшим из своих сынов, не является делом, предпринимаемым с охотой и легкомыслием, и тем более, если сам являешься представителем этого народа. Но мы не можем позволить, чтобы какие-либо подобные соображения побудили нас отказаться от истины в пользу того, что принято считать национальными интересами»[42], – пишет Фрейд в самом начале своего первого очерка «Моисей-египтянин».
Как выясняется из дальнейшего чтения, Фрейд был убежденным сторонником точки зрения, по которой исход евреев из Египта произошел в период смуты, последовавшей во времена фараона реформатора Аменхотепа IV – Эхнатона (1364-1347) и продолжившейся и после его смерти. Эхнатон, как известно, ввел в стране культ бога солнца Атона и провозгласил его не просто главным, но и единственным божеством. Опираясь на работы современных ему египтологов, Фрейд утверждает, что, по сути дела, Эхнатон стал провозвестником идеи монотеизма, которая лучше всего подходила для идеологии разросшейся египетской империи – «один бог на небе, один царь на земле». Причем монотеизм Эхнатона, согласно Фрейду, носил этический характер, то есть следование человека нравственным предписанием объявлялось им куда более важным, чем исполнение неких религиозных ритуалов. Само Солнце, по мнению Фрейда, было для Эхнатона лишь символом Единого Бога, но никак не его зримым воплощением. Фараон, объявил Эхнатон, также отнюдь не является живым воплощением Бога, а лишь его жрецом и пророком.
Но, как известно, не только египетские жрецы, но и большая часть египетского народа не приняла культа нового бога и Эхнатона поддержала лишь часть египетских аристократов, и не удивительно, что после его смерти (кстати, последовавшей при весьма загадочных обстоятельств) начались преследования его сторонников.
И вот на этом основании Фрейд и выстраивает свою и, следует признать, весьма стройную версию жизни Моисея. Он предполагает, что Моисей был каким-то вельможей при дворе Эхнатона, разделявшим его веру в единого Бога и. возможно, бывшим наместником провинции Гесем, где влачили рабское существование евреи. В связи с близостью Моисея к Эхнатону становится понятным, почему он бежал в соседний Мидьян – очевидно, ища там политического убежища.
Однако затем Моисей Фрейда возвращается в Египет, одержимый великим замыслом: если египтяне отвернулись от идеи единого Бога, то он объединит вокруг нее угнетенных евреев, под ее знаменем выведет их из Египта и подарит им новую родину, на которой они будут исповедовать эту религию. То есть если народ отверг великую религиозную идею, то нужно попробовать создать для этой идеи новый народ.
Не исключено, пишет Фрейд, что в качестве наместника Гесема Моисей пользовался у евреев симпатией и уважением, но он все равно был для них чужаком. Не исключено также, что он не говорил или не очень хорошо говорил на иврите, и именно поэтому ему и понадобился Аарон в качестве посредника и переводчика (в некоторых переводах Библии на древние языки функция Аарона так и представляется – переводчик). Отсюда, по Фрейду, становится понятным, откуда берет свое начало версия, что Моисей был заикой и косноязычным – таким он казался тем, к кому обращался, то есть евреям.
Одновременно Фрейд пытается объяснить происхождение левитов и той путанице в числе колен еврейского народа, которая возникает у рядового читателя писания. Напомним, что у праотца Иакова, согласно Пятикнижию, было 12 сыновей, и отсюда – 12 колен Израиля; однако затем он объявляет сыновей Иосифа Ефрема и Манассию отдельными коленами, и их становится 13, но земля обетованная все равно делится между 12 коленами, так как колено Леви не получает своего надела. По версии Фрейда, левиты поначалу вообще не были коленом Израиля – они были египтянами, чем-то вроде личной гвардии Моисея, беззаветно преданной ему лично. В дальнейшем они не получают свой надел в Эрец-Исраэль – Земле Израиля, но становятся кастой священников, призванных хранить учение Моисея. Часть из них служила в Храме и охраняла его, а часть жила среди всех остальных евреев и укрепляла их в верности идее Единого Бога.
Любопытно (хотя Фрейд об этом не упоминает), что слово «левит» в иврите можно произвести от слова «левайа» – «сопровождение», и таким образом, в самом этом слове при желании можно усмотреть правоту версии Фрейда – левиты как бы сопровождали Моисея, во время любых народных волнений занимали его сторону и четко выполняли его приказы.
Однако, развивает Фрейд свою версию дальше, следует понять, что Моисей-египтянин не мог быть принят еврейским народом в качестве вождя, и для того, чтобы Моисей мог войти в эту роль и понадобилась легенда о том, что на самом деле он родился в еврейской семье, но волею Бога оказался во дворце фараона, где и рос и воспитывался. Тем не менее, евреи продолжали считать Моисея чужаком, и именно этим, по мысли Фрейда, и объясняются то и дело вспыхивавшие против него бунты в пустыне и, прежде всего, бунт Корея (Кораха). Наконец, именно в связи с тем, что он по крови не принадлежал к еврейскому народу, Моисей отдал обязанности первосвященника Аарону и от последнего начался отсчет рода священников-коэнов, единственных, кто был наделен правом вести храмовые службы и, прежде всего, совершать жертвоприношения Богу.
В пользу версии Фрейда говорит и определенная хронологическая близость смуты, начавшейся после смерти Эхнатона и исхода евреев из Египта: между двумя этими событиями, если принять во внимание еврейскую хронологическую версию, проходит всего 34 года. Это – вполне реальный отрезок времени для того, чтобы Моисей, будучи наместником Гесема, мог стать признанным политическим и духовным лидером рабов-евреев.
Фрейд доходит до того, что начинает утверждать, что во время одного из бунтов евреев против Моисея последний был убит, и чувство вины за это убийство, якобы, гнездится в массовом подсознании еврейского народа.
Одновременно Фрейд вовсе не настаивает, что Моисей был лидером всего еврейского народа и что именно он является единственным создателем целостной концепции иудаизма. По его версии, Моисей вывел из Египта лишь часть евреев, которым передал концепцию этического монотеизма Эхнатона. Однако возле горы Синай евреи столкнулись либо с родственными им семитскими племенами, либо даже со своими соплеменниками, которые вышли из Египта чуть раньше и служили у Синая, бывшего в тот период вулканом, богу этой горы. Не исключено, что у этой группы семитов был другой духовный и политический лидер, разработавший систему ритуалов такого служения.
В результате слияния этих двух начал – ритуального и этического – и сложилась, по версии Фрейда, та монотеистическая концепция, которая и по сей день лежит в основе иудаизма.
Однако как в религиозных, так и в научных кругах имеется немало противников версии З. Фрейда.
Во-первых, они напоминают о продолжающихся спорах вокруг хронологии египетской истории, а, значит, и сомнительности того факта, что исход евреев из Египта имел место вскоре после царствования Эхнатона. К примеру, в одном из самом авторитетном труде по истории Древнего Востока В.В. Струве[43] период правления Эхнатона датируется 1419-1402 гг. до н. э., и таким образом, его от Моисея отделяло почти столетие.
Во-вторых, они обращают внимание на то, что хотя религиозная концепция Эхнатона и в самом деле была существенным шагом вперед по-сравнению с египетским язычеством, ей все равно еще было очень далеко до монотеизма Моисея, и нет никаких оснований утверждать, что иудаизм вырос из единобожия Эхнатона.
Да, безусловно, мировоззрение Эхнатона было огромным духовным и интеллектуальным шагом вперед – настолько огромным, что его народ попросту оказался не готов принять эти взгляды.
«Подобные идеи мы не привыкли приписывать людям, жившим около четырнадцати столетий до н. э. Новый дух повеял над омертвелым традиционализмом Египта… невольно проникаешься удивлением перед царем, в чьей душе возникли в подобный век такие мысли. Он постиг идею мирового владыки, как Творца природы, в которой царь видел обнаружение благих замыслов творца в отношении ко всем своим творениям, даже самым ничтожным; птицы, порхавшие в светло-зеленых нильских воротах, казалось ему, поднимали крылья в знак поклонения перед своим создателем; и даже рыба в реке прыгала, славословя бога… Вселенский промысел Бога, по мнению Эхнатона, выражался в его отеческой заботе, равной для всех, независимо от расы и национальности… Эта сторона ума Эхнатона особенно замечательна»