Но в чем именно заключалась эта оргия? По всей видимости, в том, что участники пляски вокруг золотого тельца начали совокупляться перед ним – как известно, в языческих культах секс был одной из форм служения богам. Однако если учесть, что еврейское предание настаивает на том, что в служении золотому тельцу принимали участие только мужчины, то выходит, что и… игрища вокруг его изваяния носили гомосексуальный характер. Если это так, то это полностью объясняет последующее поведение Моисея и его кровавую крайне жестокую расправу с участниками оргии – весь текст Библии однозначно свидетельствует о том, что Моисей был нетерпим к каким-либо сексуальным отклонениям и половой распущеннсти вообще, и был убежден, что их носители однозначно подлежат смерти.
Дошедшее до нас описание египетских религиозных культов включает в себя сексуальные оргии, однако, что касается культа Аписа, то, согласно историческим источникам, служение ему заключалось в обнажении и в неких сексуальных жестах, в обнажении и демонстрации половых органов (то есть своеобразной игре, «забавах») перед его статуей в образе быка. Не исключено, что именно эти игрища и имеет в виду Библия, когда говорит «И уселся народ есть и пить, и поднялись забавляться» (Ис., 32:6).
Именно зрелище оргии вокруг золотого тельца привело Моисея в ярость, так как до того он лишь слышал от Бога о том, что произошло, однако сама картина происходящего, как уже говорилось, была скрыта – и потому он представлял себе ее лишь умозрительно. К тому же Всевышний ни словом упомянул, до какой мерзости, до какой степени нравственного падения скатились евреи в своем служении золотому тельцу. Словом, Моисею при виде «забавляющихся» евреев стало ясно, что дело обстоит куда хуже, чем он себе представлял.
Рав Ш.-Р. Гирш в своих комментариях дает блестящее объяснение, почему пляски и оргии в честь тельца были расценены Моисеем как деяние куда более худшее, чем само его изготовление. До тех пор, пока народ требовал у Аарона отлить золотого тельца, мотивируя это теми или иными логическими доводами, это означало, что он в состоянии прислушаться к голосу разума, и на этом этапе его вполне можно было убедить отказаться от своего заблуждения с помощью той же логики. Но пляски и оргии означали, что с интеллектуального плана заблуждение перешло на эмоциональный, стало как бы второй натурой этих людей – и с этого момента они становятся совершенно глухи к доводам разума. На все доводы они теперь будут приводить контрдоводы, оправдывающие их скотское поведение, и при этом упорно не замечать, что в этих доводах отсутствует какая-либо логика.
О том, что происходило дальше, хорошо известно любому, даже никогда не читавшему Библию человеку – Моисей разбивает полученные им от Бога скрижали:
«И было, когда он приблизился к стану и увидел тельца и пляски вокруг него, воспылал гнев Моше, и бросил он скрижали, которые нес в руках и разбил их о подножие горы…» (Исх., 32:19)
При этом обычно данная сцена воспринимается как еще одно доказательство того, что в состоянии гнева Моисей совершенно не владел собой, а, между тем, впадал он, якобы, в это состояние достаточно легко и часто. Однако, если задуматься и внимательно вчитаться в текст Библии и мидрашей, то становится ясно, насколько поверхностной является подобная версия событий.
Если бы Моисей впал в безудержную, неконтролируемую ярость, он бы разбил Скрижали тут же, как только увидел пляски вокруг тельца. Но он продолжает свой путь к главной площади стана, месту народного гульбища и только оказавшись в его центре, более того, видимо, поднявшись на какое-то возвышение – подножие горы или холма – в гневе на глазах у всех разбивает Скрижали Завета.
Все это невольно наводит на мысль, что хотя Моисей, безусловно, гневался и сильно гневался, он отнюдь не потерял контроля над собой. Напротив – он прекрасно осознавал то, что он делает. Скажем больше: совершенно понятно, почему Моисей поступает именно так.
Если он в эту минуту начал бы взывать к толпе, попытался бы прочитать ей проповедь, то есть стал бы обращаться к ее разуму, его бы закидали камнями, как Хура – хотя само появление Моисея, которого считали погибшим, вне сомнения, произвело определенное впечатление. Но в тот момент, когда вместо каких бы то ни было слов Моисей поднимает над головой драгоценные Скрижали и на глазах у всех с диким криком разбивает их вдребезги, это производит на разгулявшихся людей ошеломляющее впечатление[81]. На какие-то мгновения они впадают в состояние шока, ступора. В лагере устанавливается гробовая тишина, и Моисей спешит воспользоваться достигнутым эффектом: схватив золотого тельца, он бросает его в пылающий на жертвеннике огонь и подкидывает туда поленья, чтобы пламя разгорелось жарче.
Это повергает толпу в новый шок: люди заворожено следят за тем, как тот, кого они только что считали богом или символом бога, на глазах расплывается, теряет форму и превращается в сверкающую на солнце тягучую жидкость, а Моисей все продолжает и продолжает наращивать температуру пламени, пока эта жидкость не загорается и не превращается в темный порошок. Дальше Моисей бросает этот порошок в чан с водой, зачерпывает из него воду и протягивает ее столпившимся вокруг него людям, предлагая им выпить эту воду.
«Первый поступок Моисея состоял в том, чтобы посредством какого-то конкретного действия дать понять народу, что бог их заблуждений – полнейшее ничтожество, – комментирует эту сцену рав Ш.-Р. Гирш. – Он не только разбил тельца, но и приказал каждому члену своей нации физически участвовать в полном разрушении этого бога. Люди должны были, так сказать, выпить своего бога… Тот факт, что никто и пальцем не пошевелил, чтобы спасти своего бога от рук «этого человека Моисея» и то, что ни один не отказался выпить прах своего идола, было первым знаком покаяния в народе и, в то же время, доказательством того, что более энергичное воздействие могло бы уберечь людей от заблуждения»[82].
С этой точки зрения становится понятным, почему свои первые словесные претензии Моисей обращает не к народу, а к Аарону.
– Что тебе сделал этот народ, что ты ввел его в такой страшный грех?! – вопрошает он брата.
Это еще один вечный урок лидерства: с точки зрения Моисея, подлинные вожди нации никогда не должны искать объяснения тех или иных трагических событий в том, что толпа поддалась своим низким инстинктам и стала неуправляемой. Роль политического и идейного лидера как раз и заключается в том, чтобы уметь пресекать подобные вспышки в народе, уметь вести за собой народ, поворачивать его настроения в нужное ему русло, а не потакать его пагубным желаниям. Своим вопросом к Аарону Моисей провозглашает, что лидер всегда несет ответственность за деяния своего народа и за его нравственное и духовное состояние, и никакие оговорки здесь неприемлемы.
И Аарону не остается ничего, кроме как оправдываться, опять-таки возлагая, по меньшей мере, часть вины за случившееся на народ:
– Ты же знаешь, каков этот народ, когда он одержим злом, – говорит Аарон.
Но пока Аарон подробно отчитывался Моисею о происшедшем, напряжение в стане нарастало. Шок прошел, и теперь те, кто решил, что служить таким идолам, как телец, куда приятнее чем суровому Богу Моисея, начали явственно сжимать кольцо вокруг пророка и его брата, и их намерения не вызывали никаких сомнений.
В этой ситуации Моисей (тот самый Моисей, которого так часто на протяжении истории обвиняли в неумении владеть собой) проявляет поистине железное хладнокровие.
– Кто за Господа – ко мне! – выкрикивает он короткую фразу, и несколько сотен левитов, словно очнувшись от оцепенения, бросаются к нему на помощь.
И дальше Моисей произносит следующие слова, наверняка пугающе звучащие для слуха современного человека.
– Так сказал Бог, Бог Израиля, – говорит Моисей левитам. – Повесьте каждый свой меч на бедро и пройдите по стану, туда и сюда, от ворот до ворот, и убивайте – каждый своего брата и каждый своего друга и каждый своего родственника из тех, кто принимал участие в плясках вокруг тельца!..
Нигде в Библии мы не находим подтверждения тому, что Бог отдал Моисею такое распоряжение. Нет, в данном случае речь явно идет о решении, принятом им сугубо самостоятельно и ссылка на то, что «так сказал Бог» нужна ему лишь для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений в правомочности и справедливости отданного им страшного приказа. В сущности, перед нами – одно из самых древних описаний гражданской войны, в которой брат шел на брата, сын на отца, друг на друга именно по идеологическим, а не каким-либо другим соображениям.
«И сделали левиты, как повелел Моше, и пало в тот день из народа около трех тысяч человек. И сказал Моше: «Сегодня посвятились вы для служения Богу, потому что каждый из вас показал готовность убить собственного сына и собственного брата по приказу Его, заслужили вы сегодня благословение» (Исх., 32:28-29).
Можно, наверное, долго спорить о том, насколько прав был Моисей, отдавая приказ, приведший к убийству почти трех тысяч человек. Однако многие не только теологи, но и историки считают эти его действия вполне оправданными – если он действительно задался целью сформировать народ, верный идее единственного Бога, то только такие решительные и необычайно жесткие меры могли на том этапе истории убедить евреев, что Моисей может снисходительно отнестись к попыткам оспорить его право на лидерство, но никогда не позволит покуситься на данный через него Закон, на саму идею единственности Творца Вселенной и Его безграничной власти над природой и человечеством. Тем более, повторим, что вероятно служение золотому тельцу приняло формы, вызывавшие у Моисея такое омерзение, что он не испытывал к участникам этого служения и тени жалости.
Так – похоронами Хура и трех тысяч отступников – закончился жаркий и долгий день 17 таммуза 2448 года по еврейскому летосчислению, лета 1313 года до н. э.