…Нам бы казалось оправданным объяснить менору в Писании как символ духа, точнее двойственных аспектов человеческого духа: теории и практики, познавательной способности и волевого акта, восприятия и воли к практическому действию.
К счастью, Само Слово Бога предлагает ясное подкрепление нашему объяснению. Зехария был посланником Бога к Зерубавелю, лидеру, которому предстояло заложить на развалинах прежнего еврейского государства фундамент новой еврейской национальной жизни, задача в решении которой он на каждом шагу сталкивался с препятствиями. Зехарии была показана менора с семью лампадами. Когда он попросил ангела, принесшего слово от Бога, объяснить ему значение этого видения, ангел ответил: «Разве ты не знаешь, что они означают». Когда пророк ответил: «Нет, мой господин», ангел сказал ему: «Это – слово Божье, которое нужно передать Зерубавелю: Не военной мощью, не физической силой, но Моим духом, говорит Господь Воинств» (Зехария. 4:6). Это – доказательство того, что менора-семисвечник представляет дух, или, более точно, Божественный дух, и что это символическое значение должно быть столь очевидным, что ответ ангела Зехарии «Разве ты не знаешь, что они означают?», предполагает некий упрек, порицание пророку за то, что тот ощутил потебность в особом объяснении, чтобы понять это символическое видение…
Итак, если свет, который излучает менора, сиволидизрует дух понимания и действия, который даруется человеку Богом, то каково же отношение меноры к свету, который она порождает?
Если мы представим менору в ее физической форме, тогда ее основание, которое несет один цветок, ее ство и ветви с чашечками в форме цветов миндаля с их шишками и цветами, создает полное впечатление дерева, которое, стремясь вверх, от корней, растет, чтобы стать носителем этого света.
Если в то же время мы примем в расчет, что менора была единственным в Святилище предметом, сделанным целиком из металла, и, более того, из золота, мы сможем легко увидеть, что, благодаря материалу, из которого она была изготовлена, она должна была символизировать твердость, стойкость и неизменность, но что ее форма предполагала рост и развитие. Таким образом, два аспекта меноры, материал и форма, представляют собой рост и развитие таких качеств, как твердость, стойкость и выносливость, которые навсегда должны оставаться неизменными.
Следовательно, уже своим внешним видом менора воплощает собой полную противоположность того понятия, которое символизирует стол. Стол делается, в основном, из дерева… Как таковой он символизирует материальные аспекты жизни, которые по самой своей сути подвержены изменениям, присущим явлениям роста, развития, цветения, созревания и, наконец, смерти и разложения…
…Менору мы видим противоположностью столу. Сделанная целиком из золота она символизирует именно ту неизменную твердость и неподвластность времени, которые, как показывает ее форма, должны цвести и раскрываться в Святилище через дух Божественного закона…»[85]
Не хочется утомлять читателя подробным цитированием этого разъяснения символики только одного храмового светильника, которое в книге рава Ш.-Р. Гирша занимает больше десяти страниц. Понятно, что для стороннего и непосвященного читателя они покажутся нудной и никому ненужной схоластикой. Однако для знатока Каббалы они представляют поистине увлекательное чтение. В итоге рав Гирш приходит к выводу, что если центральный ствол меноры олицетворял Дух (Руах) Бога, каждая его ветвь и каждый светильник символизировал кабалистические мидот и сфирот, то есть высшие идеальные миры и различные ступени и проявления этого духа: крайняя левая ветвь символизировала мир и качество Бина (Понимания), следующая за ней – мир и качество Гвура (Силы), третья слева ветвь – мир и качество «Йират шамаим» (Страха перед Богом). Первая слева от центральной лампады, пятая по счету ветвь символизировала мир и качество Даат (Знания), далее идут миры и качества Эца (Совета) и Хохмы (Мудрости).
Аналогичным образом рав Гирш, а также многие каббалисты до него и после него разъясняли сакральный смысл и других атрибутов Переносного Храма.
При этом считалось, что внутри Переносного Храма (а затем и внутри Иерусалимского Храма) в силу его сакрального характера нарушались обычные и обязательные для нашего мира законы пространства и времени. Еврейские предания, к примеру, утверждают, что, несмотря на относительно небольшие внешние размеры Шатра Откровения, он вмещал в себя всех, кто желал в него войти, подчас всех 600 тысяч человек. Более того – когда молящиеся в шатре должны были падать ниц, им всем хватало места и для этого – пространство Шатра снова раздвигалось, чтобы дать евреям упасть на колени перед Богом, а когда они поднимались, снова сжималось. При этом извне Шатер, а затем и Храм выглядели так же, как обычно.
Одним из чудес Святая Святых было, согласно этому же преданию, заключалось в том, что место, занимаемое Ковчего Завета, не шло в счет. Размер Святая Святых, как уже было сказано, составлял 5 на 5 локтей, но при этом после внесения в него Ковчега размер от одной стороны Ковчега до стенки и другой его стороны до противоположной стены Святая Святых составлял все те же 5 локтей, хотя ширина самого Ковчега, напомним, составляла полтора локтя.
Согласно Библии, само соприкосновение с Ковчегом Завета для не имеющего на это права человека было сопряжено с опасностью для его жизни. Достаточно вспомнить, эпизод из “Второй книги Самуила”, рассказывающий о том, как царь Давид решил перевезти Ковчег Завета из Баалей-Иегуды в Иерусалим. Так как дорога шла по крайне неудобной местности, то вместо того, чтобы нести Ковчег на плечах, левиты погрузили его на телегу, запряженную быками. Когда Ковчег провозили мимо дома некого земледельца Авинадава одному из его сыновей – Уззе – показалось, что Ковчег чуть съехал с телеги, и он решил поддержать его. Однако как только Узза коснулся рукой Ковчега Завета, он тут же замертво упал на землю, словно пораженный невидимым ударом.
Таким образом, ни в одном из аксессуаров Переносного Храма, ни в их расположении внутри него, ни в одном ритуальном действии не было, по утверждению еврейских священнослужителей, ничего случайного – все они носили сакральный характер. Поэтому даже самое мелкое нарушение в порядке ритуальных действий, определенном Моисеем (который, как свято верили и верят евреи на протяжении тысячелетий, был получен им напрямую от Бога) могло повлечь за собой самые ужасные последствия.
По мнению ряда исследователей, это внимание Моисея к любым, порой кажущимся второстепенными деталями ритуала было необычайно верным с психологической точки зрения. Оно поневоле должно было порождать мысль, что если Всевышний так внимателен к мелочам и может жестоко наказать за них, то какую же страшную кару Он может обрушить на голову человека за нарушение других Своих заповедей?
Соответственно, если и аксессуары Переносного Храма, и служба в нем носили сакральный характер, то такой же характер должна была носить и одежда первосвященника и других священнослужителей, ведших службу в Храме. Ни одна деталь этой одежды также не считалась случайной или необязательной.
Одежда первосвященника состояла из накидки, сплетенной из голубой, темно-красной и малиновой шерсти вместе сученым льном и золотыми нитями, для получения которых золото тонко расплющивали и затем уже нарезали на нити. Больше всего эйфод по своей форме напоминал большой фартук с длинным поясом, позволявшим обернуть его вокруг тела и завязать спереди. По одной из версий, у этого «фартука» были еще две наплечные полоски, по другой – он закрывал и верхнюю часть тела, по третьей – эфод был чем-то вроде греческой тоги.
Из такой же драгоценной смеси нитей делался и отдельный пояс эйфода, которую по одной версии завязывался на уровне пупка, а по другой – под грудью. На каждом плечевом ремне эйфода был помещен оправленный в золото сардоникс, и на этих камнях были вырезаны имена родоначальников колен Израиля – по шесть на каждом камне. Поверх эйфода первосвященник надевал хошен – одну из самых загадочных и мистических деталей его одежды. Хошен делался из дорогой парчи размером в локоть на половину локтя (46 на 23 см). По одну сторону этой ткани был выткан лев, а по другую – орел. Затем этот кусок полотна складывали по длине пополам, и таким образом хошен получался квадратным, размерами 23 на 23 см (по другой версии, 15 на 15 см). На хошен были нашиты вставленные в золотую оправу 12 драгоценны камней – в 4 ряда по три камня в каждом ряду. Первый ряд составляли сердолик (или, возможно, рубин), изумруд и топаз. Второй ряд – карбункул, сапфир и берилл, третий ряд – гиацин, агат, аметист, четвертый ряд – хризолит, оникс и яшма.
На каждом из этих камней было выгравировано имя того или иного родоначальника колена. Согласно наиболее авторитетному мнению эти имена располагались в следующем порядке:
По краям хошена были вставлены золотые кольца, в которые вдевались специальные шнурки, и уже с помощью этих шнурков хошен привязывался к эйфоду. И вот дальше Библия говорит, что в хошен помещались некие предметы, называемые урим и тумим. Два этих слова в буквальном переводе означают «освещения» (от «ур» – свет) и завершения (от «том» – конец, завершение). Септуагинта (перевод Пятикнижия на греческий 70 еврейскими мудрецами) переводит эти слова на греческий как «дилосис хай алитейа», то есть «объяснения и правда». Однако правда заключается в том, что сегодня мы уже не можем сказать точно, что такое «урим и тумим» и как они выглядели.
По одной из версий, это были пергаменты с записанными на них именами Бога, которые вкладывались между двумя слоями хошена. По другой, «урим и тумим» – это не что иное, как 12 драгоценных камней на эфоде. Ясно одно: хошен с «урим» и «тумим» играл роль «оракула». Согласно Талмуду, надев хошен, первосвященник задавал Богу вопрос, являющийся на данном этапе судьбоносным для еврейского народа, после чего соответствующие буквы на драгоценных камнях начинали светиться особым светом, и возникая перед внутренним взором первосвященника давая ответ на тот или иной вопрос или подсказывая решение проблемы.