та Моисея таков: «Какой бы народ ни пришел бы служить Всевышнему после уничтожения первого избранного народа, он не будет предан творцу всем сердцем: его постоянно будут терзать сомнения, не поступит ли и с ними Бог Израиля так, как поступил Он с теми, кто был до него. Эти сомнения не позволят вступить ему в Святую землю, завоевание которой требует полной веры, – и окажется, что правы были египтяне, предрекавшие беглецам неизбежную гибель в пустыне»[92].
И Бог прощает.
Но прощает народ в целом, а не согрешивших перед Ним разведчиков и взрослых мужчин, пожелавших поверить лжецам, а не Ему, обещавшему им победу. Приговор, который Он выносит, кажется поистине ужасным, но справедливым: в течение сорока лет – по числу тех дней, в течение которых разведчики обходили Землю обетованную – евреи будут блуждать по пустыне. За это время умрут все мужчины от двадцати лет старше – ведь они сами сказали, что Моисей вывел их для того, чтобы они умерли в пустыне. Но вот их дети – те самые, о которых они плакали, утверждая, что Моисей обрек их стать добычей ханаанеян, – станут хозяевами Святой земли и вкусят ее плоды. Вместе с ними туда войдут и Калев с Иисусом Навином – единственные, кто не присоединился к панике и клевете на землю.
Видные еврейские теологи утверждают, что у всего происшедшего после возвращения разведчиков был еще один, весьма важный аспект.
Двенадцать лазутчиков отправились на разведку 29 числа месяца Сивана и вернулись через 40 дней. Таким образом, их возвращение состоялось 9 числа месяца Ав 2449 года (в начале августа 1311 г. до н. э.). Таким образом, именно 9-ого Ава евреи поколения пустыни горько плакали о своей судьбе, за что накликали беду не только на себя, но и на своих потомков. «Сегодня вы плакали зря! – сказал Бог, если следовать одному из мидрашей. – Но у ваших потомков будет повод плакать в этот день!».
День 9 Ава считается у евреев самым черным, самым трагическим днем в их национальной истории – на 9 Ава пришлось разрушение Первого и Второго Иерусалимского Храмов, а также целый ряд других печальных событий, в связи с чем и сегодня он является днем абсолютного поста и скорби.
Библия также рассказывает, что после того, как Моисей огласил приговор Всевышнего, многие раскаялись в том, что поддались паникерским настроениям лазутчиков. На следующий день несколько десятков видных представителей различных колен явились к Моисею и заявили, что они со своими подчиненными готовы хоть сегодня выступить на завоевание Земли обетованной.
– Нет, – покачал головой Моисей. – Бог произнес свой приговор, и если вы сейчас выйдите на войну, то лишь еще раз нарушите еще волю. Не делайте этого, ибо без помощи Бога и в самом деле мы не можем завоевать эту землю. Первыми, с кем вы столкнетесь, будут амалекитяне – и они разгромят вас наголову.
Однако пришедшие к Моисею военачальники продолжали настаивать на своем, требуя вдобавок, чтобы Моисей дал указание левитам пойти впереди них с Ковчегом Завета. И после того, как Моисей наотрез отказал им в этом, они, собрав свыше 60 000 воинов, все же выступили в поход и вошли в Ханаан со стороны Негева.
Однако уже в тот момент, когда евреи начали взбираться на один из многочисленных расположенных в этом районе холмов, их заметили патрули амалекитян, и вскоре им пришлось лицом к лицу столкнуться с армией последних. Положение амалекитян было явно куда более предпочтительным, ведь они двигались с горы, а не под гору, как евреи, – и это в итоге решило исход боя. Вскоре евреи обратились в бегство, а амалекитяне преследовали их до Хормы, то есть почти до самой границы Синайского полуострова. Лишь несколько человек из 60 000 бойцов сумели добраться назад до стана и рассказать о том, что произошло[93].
Моисей слушал их рассказ с особым вниманием: для него он был подтверждением не только того, что без помощи Свыше евреям победу не одержать, но и того, что входить в Святую землю со стороны Негева не стоит – вторжение надо было начинать с другой, более уязвимой ее границы.
Надо заметить, что с точки зрения историка рассказ Библии об этой неудачной попытке завоевания Ханаана (как и свидетельство мидраша о том, что еще за 30 лет до прихода Моисея в Египет из этой страны попытались уйти тысячи представителей колена Ефрема) подтверждает версию, по которой в действительности завоевание евреями Ханаана происходило не за одну военную кампанию, а шло волнами, растянувшись на десятилетия, а то и на столетия. Причем, судя по всему, говорят эти историки, оно было отнюдь не таким кровавым, как это описывается в «Книге Иисуса Навина». По их мнению, проникая в Ханаан и постепенно завоевывая те или иные его области, евреи не уничтожали местное население, а начинали жить с ним как добрые соседи, постепенно его ассимилируя.
Впрочем, это уже тема совсем другой книги.
Глава 8. Бунт
После того, как Моисей объявил, что теперь народу придется долгие годы странствовать по пустыне, пока не вырастет новое поколение мужчин, не помнящих рабства, огромный еврейский стан снова тронулся в путь. Теперь они двигались в самую глубь Синайской пустыни, не приближаясь ни к Египту, из которого они вышли, ни к Ханаану, куда обещал привести их Моисей. Это был путь без цели, дорога в никуда по однообразному ландшафту, с днями, похожими один на другой и весьма однообразным рационом – ведь даже если не верить, что единственной пищей евреев в пустыне был дарованный Господом ман, все равно понятно, что их пища в те дни вряд ли могла отличаться разнообразием. К тому же, согласно мидрашу, ман так хорошо усваивался организмом, что человек практически переставал испытывать нужду в естественных оправлениях, и этот факт многим казался ненормальным, заставлял усомниться, что ман является здоровой и полезной для человека пищей.
При этом, быстро позабыв, что они сами являются виновниками того, что завоевание земли для их оседлого расселения откладывается, евреи сначала глухо, а затем все громче и громче начали выражать свое возмущение Моисеем. Они говорили о том, что Моисей единолично принимает все решения, однако пока он не исполнил ни одного своего обещания; о том, что, как и почти полтора года назад, после своего выхода из Египта, они снова обречены скитаться по пустыне, а Моисей и его Бог, похоже, и сами не знают, куда их ведут…
Таким образом, возмущение Моисеем вскоре породило и сомнение в Боге, в истинности той религии, которую принес Моисей с ее множеством моральных, ритуальных и прочих, порой совершенно необъяснимых с точки зрения логики запретов. Следствием этого бунта против Бога, говорится в Книге Второзакония, стал грандиозный пожар, вспыхнувший на окраине стана. Никто даже не успел понять, откуда взялся этот огонь, так что его сверхъестественный характер не вызывал сомнения – и то, что огонь погас сразу, как только Моисей обратился к Богу, лишь еще раз подтвердило, что речь идет о наказании Свыше:
«И стал народ как бы роптать на Бога, и услышал это Бог, и возгорелся гнев его, и загорелся у них огонь Бога, и пожрал край стана. И возопил народ к Моше, и помолился Моше Богу, и погас огонь. И назвали место это Тавъэра («Пожар»), потому что там загорелся у них огонь Бога» (Числа, 11:1).
В Библии эти народные волнения описываются перед походом разведчиков в Ханаан, но, как уже не раз указывалось на страницах этой книги, Пятикнижие не придерживается хронологической последовательности при изложении событий. Поэтому автор этой книги присоединился к мнению тех комментаторов Священного писания, которые считают, что бунт в Тавъэра, массовое отравление мясом перепелов и спор между Моисеем с одной стороны и Мирьям и Аароном с другой, происходили не до, а после возвращения разведчиков – так как в этом случае они выглядят куда более психологически обоснованными.
Кроме того, если чудо с перепелами и в самом деле имеет естественное объяснение, то оно могло происходить только осенью, во время очередного сезонного перелета птиц. Если учесть, что разведчики отправились выполнять свою миссию в июне, а вернулись в еврейский стан в августе, то логично предположить, что перепела появились в Синайской пустыне в сентябре-октябре, то есть после возвращения разведчиков.
Очень скоро выяснилось, что ропот народа в Тавъера был только началом – на следующей стоянке он впыхнул снова снова, причем с еще большей силой. На сей раз зачинщиками возмущения были все те же египтяне, вышедшие с евреями: они с тоской вспоминали свою сытную и свободную жизнь в Египте и проклинали тот день, когда уверовали в Моисея и его Бога и пошли за ним неизвестно куда. Однако очень скоро к египтянам примкнули и многие евреи, вспоминавшие, как много было в Египте разнообразных фруктов, овощей и зелени, как вкусны они были, как один вид их радовал глаз – совсем не то, что этот белый, похожий на стеклянные шарики ман. «А рыба?! – восклицали другие. – Помните, какой вкусной была свежая рыба из Нила?! Доведется ли нам попробовать ее когда-нибудь еще раз?!»
Эти воспоминания, из которых оказались начисто стерты те страдания и унижения рабства, но зато расцвечивались необычайно яркими красками все те немногие блага, которыми обладали евреи в Египте, невольно накладывались и на возмущение наложенными Моисеем запретами. Причем, согласно устным источникам, особенно возмущали евреев введенные Моисеем запреты на интимные отношения с ближайшими родственниками, которые были разрешены у египтян, и эти египетские обычаи были восприняты значительной частью евреев. Однако предлогом для бунта стало именно однообразие рациона и уже один раз прозвучавшее требование народа накормить его мясом[94]:
«А сброд, который среди них, стал проявлять прихоти, и снова заплакали сыны Израиля и сказали: «Кто накормит нас мясом?! Помним мы рыбу, которую ели в Египте даром, огурцы и дыни, и зелень, и лук, и чеснок. А теперь душа наша иссохла, нет ничего, кроме мана, что пред глазами нашими…» (Числ., 11:4-6).