...Менору мы видим противоположностью столу. Сделанная целиком из золота, она символизирует именно ту неизменную твердость и неподвластность времени, которые, как показывает ее форма, должны цвести и раскрываться в святилище через дух Божественного закона...» Не хочется утомлять читателя подробным цитированием этого разъяснения символики только одного храмового светильника, которое в книге раввина Ш. Р. Гирша занимает больше десяти страниц. Понятно, что для стороннего и непосвященного читателя они покажутся нудной и никому не нужной схоластикой. Однако для знатока каббалы они представляют поистине увлекательное чтение. В итоге раввин Гирш приходит к выводу, что если центральный ствол меноры олицетворял Дух (Руах) Бога, каждая его ветвь и каждый светильник символизировал каббалистические мидот и сфирот, то есть высшие идеальные миры и различные ступени и проявления этого Духа: крайняя левая ветвь символизировала мир и качество Понимания (Бина), следующая за ней — мир и качество Силы (Гвура), третья слева ветвь — мир и качество Страха перед Богом (Иират шамаим). Первая слева от центральной лампады, пятая по счету ветвь символизировала мир и качество Знания (Даат), далее идут миры и качества Совета (Эца) и Мудрости (Хохмы). Аналогичным образом раввин Гирш, а также многие каббалисты до него и после разъясняли сакральный смысл и других атрибутов Переносного храма. При этом считалось, что внутри Переносного храма (а затем и внутри Иерусалимского храма) в силу его сакрального характера нарушались обычные и обязательные для нашего мира законы пространства и времени. Еврейские предания, к примеру, утверждают, что, несмотря на относительно небольшие внешние размеры Шатра откровения, он вмещал в себя всех, кто желал в него войти, подчас 600 тысяч человек. Более того — когда молящиеся в Шатре откровения должны были падать ниц, им всём хватало места и для этого — его пространство раздвигалось, чтобы дать евреям упасть на колени перед Богом, а когда они поднимались, снова сжималось. При этом извне и Шатер откровения, и весь Храм выглядели как обычно. Одно из чудес Святая святых, согласно этому же преданию, заключалось в том, что место, занимаемое Ковчегом Завета, не шло в счет. Размер Святая святых, как уже было сказано, составлял пять на пять локтей, но при этом после внесения в него Ковчега размер от одной стороны Ковчега до стенки и другой его стороны до противоположной стены Святая святых составлял все те же пять локтей, хотя ширина самого Ковчега, напомним, составляла полтора локтя. Согласно Библии, само соприкосновение с Ковчегом Завета для человека, не имеющего на это права, было сопряжено с опасностью для жизни. Достаточно вспомнить эпизод из Второй книги Самуила (в синодальном переводе — Второй книги Царств), рассказывающий о том, как царь Давид решил перевезти Ковчег Завета из Ваала Иудина в Иерусалим. Так как дорога шла по крайне неудобной местности, то вместо того чтобы нести Ковчег на плечах, левиты погрузили его на телегу, запряженную быками. Когда некому Озе показалось, что Ковчег чуть съехал с телеги, он решил поддержать его. Однако как только Оза коснулся рукой Ковчега Завета, он тут же замертво упал на землю, словно пораженный невидимым ударом. Таким образом, ни в одном из аксессуаров Переносного храма, ни в их расположении внутри него, ни в одном ритуальном действии не было, по утверждению еврейских священнослужителей, ничего случайного — все они носили сакральный характер. Поэтому даже самое мелкое нарушение в порядке ритуальных действий, определенном Моисеем (который, как свято верили и верят евреи на протяжении тысячелетий, был напрямую получен им от Бога), могло повлечь за собой самые ужасные последствия. По мнению ряда исследователей, это внимание Моисея к любым, порой кажущимися второстепенными, деталям ритуала было необычайно верным с психологической точки зрения. Оно поневоле должно было порождать мысль, что если Всевышний так внимателен к мелочам и может жестоко наказать за них, то какую же страшную кару Он может обрушить на голову человека за нарушение других Своих заповедей? Соответственно, если детали конструкции и убранства Переносного храма и служба в нем носили сакральный характер, то такой же характер должна иметь и одежда первосвященника и других священнослужителей. Ни одна деталь одеяния не считалась случайной или необязательной. Одеяние первосвященника состояло из эфода (ефода) — накидки, сотканной из голубой, темно-красной и малиновой шерсти вместе с сученым льном и золотыми нитями (их нарезали из тонко расплющенного золота). По форме эфод напоминал большой фартук с длинным поясом, позволявшим обернуть его вокруг тела и завязать спереди. По одной из версий, у этого «фартука» были еще две наплечные полосы, по другой — он закрывал и верхнюю часть тела, по третьей — был чем-то вроде греческой тоги. Из таких же дорогих нитей делался и пояс эфода, который, по одной версии, завязывался на уровне пупка, а по другой — под грудью. На каждой наплечной полосе был укреплен оправленный в золото сардоникс, и на каждом из этих камней были вырезаны по шесть имен родоначальников колен Израиля. Поверх эфода первосвященник надевал хошен — одну из самых загадочных и мистических деталей одеяния. Хошен делался из дорогой парчи размером в локоть на половину локтя (46 х 23 сантиметра). По одну сторону был выткан лев, а по другую — орел. Затем этот кусок парчи складывали по длине пополам, и таким образом хошен получался квадратным, со сторонами 23 сантиметра (по другой версии, со сторонами 15 сантиметров). На хошен нашивали 12 драгоценных камней в золотой оправе — в четыре ряда по три камня в каждом.
Первый ряд составляли сердолик (или, возможно, рубин), изумруд и топаз. Второй ряд — карбункул, сапфир и берилл, третий — гиацинт, агат, аметист, четвертый — хризолит, оникс и яшма. На каждом из этих камней было выгравировано имя того или иного родоначальника колена. Согласно наиболее авторитетному мнению, эти имена располагались в следующем порядке:
Рувим Симеон Леви
Иуда Дан Наффалим
Гад Асир Иссахар
Завулон Иосиф Вениамин
По краям хошена были вставлены золотые кольца, в которые вдевались специальные шнурки, и уже с помощью этих шнурков хошен привязывался к эфоду. И вот дальше Библия говорит, что в хошен помещались некие предметы, называемые урим и туммим. В буквальном переводе два этих слова означают «освещение» (от «ур» — свет) и «завершение» (от «том» — конец, завершение). «Септуагинта» (перевод Пятикнижия на греческий семьюдесятью еврейскими мудрецами) переводит эти слова на греческий как «дилосис хай алитейа», то есть «объяснения и правда». Однако правда заключается в том, что сегодня мы уже не можем сказать точно, что такое урим и туммим и как они выглядели.
По одной из версий, это были пергаменты с записанными на них именами Бога, которые вкладывались между двумя слоями хошена. По другой, урим и туммим — это не что иное, как 12 драгоценных камней на эфоде. Ясно одно: хошен с «урим и туммим» играл роль оракула. Согласно Талмуду, надев хошен, первосвященник задавал Богу вопрос, являющийся на данном этапе судьбоносным для еврейского народа, после чего соответствующие буквы на драгоценных камнях начинали светиться особым светом и, возникая перед внутренним взором первосвященника, давали ответ на тот или иной вопрос или подсказывали решение проблемы.
Есть, впрочем, мнение, что урим и туммим вообще не являлись частью хошена, а были самостоятельными предметами, помогавшими первосвященнику погрузиться в состояние медитации, ощутить Божественное вдохновение и войти в контакт с Богом.
Непосредственно на тело первосвященник и другие священнослужители надевали льняные штаны до колен, снизу завязываемые тесемками, хитон (кутонет) — просторную, доходившую до пят, льняную рубаху с длинными рукавами, расшитую узорами в виде шестигранников (а возможно, ткань имела рельефную выработку шестигранными ячейками). Затем обычный священник надевал на голову остроконечную шапку, по форме напоминающую современный монашеский клобук, и подпоясывался льняным поясом.
Первосвященник же поверх хитона надевал спускающийся до пят светло-голубой балахон, вытканный из цельного куска ткани с вырезом для головы (правда, непонятно, были ли у этой рубахи рукава). Снизу этого балахона были подшиты «фанаты» — крупная красная бахрома, чередовавшаяся с тридцатью двумя или семьюдесятью шестью золотыми колокольчиками. Уже затем поверх балахона надевались эфод, пояс и хошен. На голове первосвященника голубым шнурком крепилась золотая пластина с надписью «Посвящен Богу», поверх наматывалась полоса белого льна длиной 16 локтей (7,36 метра) с вплетением голубой шерсти, а на получившийся тюрбан надевали корону из трех золотых ободов с цветком или чашей наверху.
Вот как объяснял назначение ритуального одеяния первосвященника и священников все тот же раввин Ш. Р. Гирш: «Тот факт, что коэнское облачение изготавливается на средства народа и принадлежит ему, делает для нас ясным, почему только коэн, одетый в эти одежды, может вообще считаться коэном. Лишь в этом случае он входит в святилище закона как слуга нации. Лишь в этом случае исполняемый им ритуал действительно становится службой, которую нации приказано исполнять в святилище Божественного закона. Лишь таким образом идеи, выражаемые этим ритуалом, могут приобрести характер долга, исполнения которого требует данный нам Богом закон... Без этих одежд, изготовленных в соответствии с законом, коэн ничем не отличается от обычного человека и совершенный им ритуальный акт приобретает личностные черты, создавая впечатление, обратно противоположное тому, которое должно прежде всего вызывать святилище». Создание всех деталей и аксессуаров Переносного храма заняло три месяца и было завершено 25-го числа зимнего месяца кислева 2449 года (то есть примерно в декабре 1313 года до н.э.). Все то же устное предание рассказывает, ч