Характеризуя методологию школы библейской критики, тот же профессор Московской духовной академии С. С. Глаголев указывал на ее абсолютную ненаучность, тщательно завуалированную под подлинно научное знание.
«Библия — единственный памятник. Отрицая его, пытаются при помощи догадок воображения восстановить картины еврейского прошлого по самым незначительным и сомнительным данным. Верят самым сомнительным археологическим указаниям, малодостоверным записям, отрывочным и полупонятным намекам. Не хотят верить только Библии», — писал Глаголев в своей замечательной статье «Слабые стороны рационалистических библейских гипотез» (1899).
Известный современный израильский исследователь Библии и историк религии П. Полонский в своих работах, разумеется, совершенно независимо от профессора Глаголева, приходит к тем же выводам. Библейская критика, по его мнению, накопив за годы своего существования немало важного и интересного материала, на деле является лженаукой, чем-то вроде алхимии, предшествовавшей появлению химии, и ее главное предназначение — обслуживать идеологию атеизма. Отсюда постоянная подтасовка или игнорирование «неудобных» фактов, полная умозрительность и т. д.
«Проблемой "Библейской критики" явилось то, что она почти с самого начала была использована атеизмом для поддержки и углубления своей идеологии. В тот период теория эволюции, выдвинутая Дарвином, воспринималась как способ опровержения религии, и потому возможность перенести эволюционные идеи на изучение Библии была новым и желанным орудием в "развенчании религиозных догм". На основании выделения в Торе "под-текстов" было без всякого на то научного обоснования объявлено, что каждый из них представляет собой один из независимых древних источников, в результате сведения которых вместе и появилась Тора. ~ Здесь следует особо подчеркнуть, что не только с точки зрения естественных ("точных") наук, но даже с точки зрения лингвистики и литературоведения, такой переход от "под-текстов" к "источникам" никак не может считаться научным доказательством. Настоящий устанавливающий авторство литературный анализ основан на сравнении многих литературных произведений, созданных в одну эпоху разными людьми. Но применение подобной процедуры установления авторства с помощью литературного анализа по отношению к Тексту, который является единственным оставшимся с древности и не имеющим в данной культуре параллельных текстов для сравнения, — такой анализ уже является очень проблематичным. И если наличие в Торе нескольких "слоев" повествования, отличающихся стилем и идеями, и можно считать вполне явным фактом, то придание этим "под-текстам" статуса "источников Торы" является не научным выводом, а идеологической позицией...
...После этого изучение Библии стало искать другие пути. В тридцатые годы XX века вся схема Велльгаузена от начала до конца была официально отвергнута новой школой скандинавских критиков. Представитель этой школы Айвэн Энгель нанес теории Библейской критики смертельный удар, проанализировав злостный призрак Велльгаузена, его мифического "Редактора-фальсификатора" — это странное привидение в одеянии священнослужителя времен Второго храма, которое является на самом деле ключом ко всей теории Библейской критики, — и уничтожив его вежливым ученым лошадиным смехом, Энгель назвал его иронически "interperatio europeica moderna". Изучая хитросплетения воображаемых Велльгаузеном интерполяторов, он обнаружил в них автопортрет европейского кабинетного ученого, упорно копающегося в Священном Писании, чтобы возвести гипотезу XIX века. Эти творческие муки кончаются ретроактивной проекцией своего собственного образа в V век до н. э. После Энгеля научное обоснование теории Велльгаузена было подорвано окончательно.
А вот еще один пример, иллюстрирующий то, что "Библейская критика" является не наукой, а видом идеологии. Как известно, одним из столпов Библейской критики является отождествление "Второзакония" (Пятой книги Торы) со свитком, найденным в Храме в эпоху реформ царя Йошиягу (см. Вторую книгу Царей, гл. 22) — и поэтому его датировали VII веком до н. э. Это отождествление было сделано на основании литературных соображений, не подкрепленных никакими археологическими данными. И вот, несколько лет назад группа археологов раскопала в Самарии, на горе Эйваль, остатки жертвенника — в точности соответствующие тому, что, согласно книге Второзакония, Моисей повелел сделать евреям после перехода Иордана, и археологически находка была датирована XIII веком до н. э. Археологи опубликовали статью о находке, показывая соответствие ее книге Второзакония. Как возмущены были этой статьей сторонники Библейской критики! Нет, они не отрицали, что найден жертвенник, они не оспаривали его датировку. Но они говорили: "Как же можно объяснять находку XIII века до н.э. на основании текста, написанного в VII веке до н. э.?" Иными словами, "литературная" датировка Второзакония эпохой царя Йошиягу стала для них догмой, и если археология противоречит этой догме — то тем хуже для археологии», — писал Полонский в своей статье «Блеск и нищета "библейской критики"».
Однако, сосредоточиваясь на споре между сторонниками и противниками библейской критики, многие исследователи либо забывают, либо вообще игнорируют как минимум две загадки Пятикнижия, после знакомства с которыми вновь неминуемо встает вопрос о том, кто же на самом деле является автором этой книги.
Первый — открытый — аспект Пятикнижия заключается в том, что многие его страницы имеют откровенно пророческий характер. Как уже говорилось, с определенной точки зрения текст Пятикнижия можно рассматривать как своеобразный договор, контракт между еврейским народом и Богом.
В случае исполнения евреями указанных в этом контракте правил поведения (заповедей) Всевышний обязуется дать им благоденствие и мир в земле Израиля: долголетие, урожай, хороший приплод скота и т. д. При их нарушении следуют различные наказания. Сначала — засуха и неурожай, потом — эпидемии, далее — набеги врагов и — наконец — глобальное поражение от этих врагов, уничтожение еврейского государства и рассеяние среди народов. Вспомним, как звучат все эти предупреждения в книге Второзакония:
«Пошлет Бог на тебя проклятие, смятение и несчастье во всяком начинании рук твоих, котором ты заниматься будешь, пока не будешь ты уничтожен и пека не погибнешь вскоре из- за злодеяний твоих, потому что оставил ты Меня. Пошлет Бог на тебя мор, пока не истребит тебя с земли, в которую ты входишь, чтобы овладеть ею. Поразит тебя Бог чахоткой и лихорадкой, и горячкой, и воспалением, и засухой, и знойным ветром, и желтизной растений, и будут они преследовать тебя, пока не погибнешь...
...Обратит тебя Бог в бегство перед врагами твоими: одним путем выступишь ты против него и семью путями побежишь от него, и станешь ты страшилищем для всех царств земли. И будут трупы твои пищей всем птицам небесным, и животным земным. И никто не будет их отпугивать... И станешь ты сумасшедшим от зрелища, которое увидишь ты... Уведет Бог тебя и царя твоего к народу, которого не знал ни ты, ни отцы твои, и будешь ты служить там богам иным, дереву и камню. И станешь ужасом, притчей и посмешищем среди всех народов, к которым уведет тебя Бог» (Втор. 28:20—37).
Допустим — только допустим! — что Ю. Велльгаузен прав и книга Второзакония была написана первосвященником Хелькия в 621 году до н. э.
В этот период у евреев есть свое государство, ситуация в нем вполне стабильна и нет никаких оснований предполагать, что спустя 35 лет Иерусалим будет осажден, а затем разрушен, причем в ходе осады голод приведет к тому, что у защитников города не будет сил убирать трупы, их будут поедать птицы и крысы, а многие попросту сойдут с ума от голода и этого ужасающего зрелища. Каким образом все это стало известно Хелькии? Каким образом, если оставаться на рационалистических позициях, он мог провидеть не только поражение евреев в войне, которая еще не была даже на горизонте, но и их изгнание с родной земли, а также то, что в ходе этого изгнания они станут «ужасом, притчей и посмешищем среди всех народов», то есть к евреям окружающие народы будут относиться хуже, чем к другим изгнанникам? Однако нет никаких сомнений, что эти слова Второзакония полностью сбылись.
Далее эта книга предупреждает о том, что последствия следующей национальной катастрофы могут оказаться еще страшнее:
«Нашлет Бог на тебя народ издалека, от края земли; как орел налетит народ, языка которого ты не поймешь, народ наглый, который без уважения относится к старцам и юношей не пощадит... И будет он теснить тебя во всех вратах твоих, пока не падут стены твои высокие и крепкие, на которые ты надеешься, по всей стране твоей. И будет он теснить тебя во всех вратах твоих по всей стране твоей, которую дал Бог, Всесильный твой, тебе. И будешь ты есть плод чрева твоего, плоть сыновей твоих и дочерей твоих, которых дал тебе Бог, Всесильный твой, в осаде и угнетении, которыми будет досаждать тебе враг твой...» (Втор. 28:49—53).
Ни в VII веке до н. э., ни в предшествующие столетия у евреев не было внешнего врага, языка которого они бы совсем не понимали. И ассирийцы, и вавилоняне были семитами, то есть говорили на родственных языках, да и язык египтян был хорошо знаком евреям из-за развитых торговых связей между странами. Врагом, языка которого они совершенно не понимали, были римляне. Латинский язык и в самом деле не имел никакой связи с семитскими языками и звучал совершенно чуждо для еврейского уха. Достаточно прочитать «Иудейскую войну» Иосифа Флавия, чтобы убедиться: приведенный выше отрывок из Второзакония является своеобразной аннотацией к тексту Флавия. В ходе антиримского восстания евреи полагались на неприступность своих крепостей — Гамлы, Масады, Иродиона, Иерусалима и др. Однако все они рухнули под ударами римлян, безжалостно уничтоживших затем их защитников. В Иерусалиме голод был таким сильным, что обезумевшие матери ели своих детей. Но все это, напомним, произошло в I веке н. э. Каким образом эти описания могли попасть во Второзаконие?!