Как песню слагаешь ты легкий танец, о славе он нам сказал,
На бледных щеках розовеет румянец, темней и темней глаза.
И с каждой минутой все больше пленных, забывших свое бытие,
И клонится снова в звуках блаженных гибкое тело твое.
А тем временем Петербург становится Петроградом. Идет Первая мировая война, но театры еще работают. «Мариинский лишился орлов и императорского герба. Ленин произнес речь с балкона особняка Кшесинской, где устроили штаб», – вспоминала Карсавина. В июле 1918 года она вместе с мужем, советником Английского Посольства в России Генри Джеймсом Брюсом, и двухлетним сыном покидает Россию и оставляет в Петрограде все. Мариинский театр и Театральная улица (она так и назовет книгу своих воспоминаний) остались далеко позади.
Тамара Платоновна с семьей поселилась в Лондоне и работала у Дягилева уже с другими хореографами, труппу покинул Фокин.
В 1929 году Карсавина закончила свою книгу воспоминаний «Театральная улица». 20 августа 1929 года, когда были написаны последние строки, она услышала новость о смерти Дягилева. В начале тридцатых годов Карсавина оставила сцену.
Что было потом? Карсавина безупречно вписалась в лондонскую жизнь. Она хорошо выучила язык, была популярна в Лондоне, снималась в кино, по-прежнему оставаясь модной, стройной, красивой. Карсавина не создала своей школы, своей студии, как Кшесинская или Преображенская. Но с удовольствием отзывалась, когда ее приглашали порепетировать с кем-нибудь. Она невероятно любила кошек, они всегда жили в ее доме. Карсавина пережила смерть любимого мужа, вероятнее всего, ничего не знала о трагической судьбе своего брата – философа, оставшегося в России. Он был осужден и умер в ГУЛАГе. В знаменитом сборнике «Букет Карсавиной» Николай Гумилев написал посвящение ей – одной из трех граций русского балета, которая прожила фантастически интересную жизнь и оставила ярчайший след в истории русской культуры начала двадцатого века и в истории мирового балета:
В синей тунике из неба ночного затянутый стан,
Вдруг разрывает стремительно залитый светом туман.
Быстро змеистые молнии легкая чертит нога —
Видит, наверно, такие виденья блаженный Дега.
Ольга Спесивцева (1895–1991)
Обращаясь к своему собственному детству, я вижу такие картины: мой отец, Марис Лиепа, перебирает фотографии, и каждое имя, которое он произносит, для меня уже много значит. Отец говорит: «Смотри, вот это – Антон Долин, это – Александра Толстая, дочь Льва Николаевича Толстого. Галину Сергеевну Уланову ты знаешь, а это – Ольга Спесивцева, мы навестили ее в Нью-Йорке». Ее облик стоит у меня перед глазами: пожилая женщина с необыкновенным выражением лица, тонкими чертами, волосы расчесаны на прямой пробор. В ее внешности сохранилось внутреннее благородство. В своей книге мой отец потом напишет о своих впечатлениях и о том, как они с Галиной Сергеевной Улановой, Антоном Долиным и Александрой Толстой навестили Ольгу Александровну Спесивцеву в доме престарелых, который был организован усилиями Александры Львовны Толстой. Напишет о том, как поразила его скромная обстановка комнаты, где не было ничего лишнего – кушетка, стол, стул, старые фотографии. Ей преподнесли огромный букет красных роз, она расплакалась, а они почувствовали неловкость, будто совершили бестактность. Когда отец вернется в Москву, он будет долго хлопотать об Ольге Александровне, потому что большим ее желанием было вернуться в Россию и закончить свои дни на Родине. Этого разрешения на возвращение Спесивцевой в Россию отец все-таки добьется, но будет уже поздно…
Ольга Александровна прожила большую жизнь – 96 лет, из которых половина – одиночество, одиночество и одиночество.
Родилась Ольга в Ростове-на-Дону, за пять лет до начала двадцатого столетия, 1895 году. Семья была бедная и многодетная. Отец, имея аристократические корни, был человеком сложного характера и очень увлеченным разными видами искусства: он музицировал, рисовал, пел. Он самостоятельно выучился пению и поступил в Оперный театр и был убежден, что сделает карьеру, но судьба распорядилась иначе: туберкулез, и его скоро не стало. Семья осталась без средств к существованию. Из восьмерых детей трое умерли в раннем возрасте. Воспитание детей легло на плечи супруги, Устиньи Марковны. Была она женщиной простой, но сердечной и теплой по духу и нраву. Бывшие коллеги по театру, где отец Ольги прослужил совсем недолго, зная о бедственном положении семьи Спесивцевых, обратились к председателю Русского театрального общества. Этот пост занимала тогда знаменитая актриса Мария Гавриловна Савина. Она сыграла большую роль в судьбе Ольги Спесивцевой. Именно Савина помогла устроить детей в приют для артистов в Петербурге, а мать взяли туда служить. По ходатайству Марии Гавриловны двух старших детей приняли в Императорское театральное училище, где дети содержатся за казенный счет. Это было спасением для семьи Спесивцевых. Но что делать с младшей – Ольгой? Третье место на одну семью никогда не дадут. И опять Савиной удалось зачислить Олю Спесивцеву за счет стипендии Императорских театров. Это было невероятно, потому что такие стипендии выдавались только пожилым артистам. И в этом повороте судьбы есть некое предопределение: будто бы уже тогда угадывалось, какой след оставит эта девочка в истории русского искусства. Так в жизнь Ольги входит балет: он станет для нее спасением, и это будет ее крест. На приемных экзаменах на хрупкую девочку обратил внимание сам Михаил Фокин.
Училась Спесивцева хорошо с младших классов. А в старших попала именно к Михаилу Фокину. Школа для нее стала другим миром, и в нем она увидела свое будущее. Уже в детские годы проявился ее характер: она была ни на кого не похожа и держалась особняком. Эта невероятно хрупкая девочка умудрялась справляться с тяжелейшими физическими нагрузками. Она была очень трудолюбива и работала бесконечно много. Ей все удавалось вроде бы легко, но движения она делала как-то по-своему, на свой манер.
Ольга Спесивцева закончила хореографическое училище накануне Первой мировой войны, в 1913 году. Это одна из важнейших дат в ее жизни – она будет всю жизнь вспоминать мельчайшие нюансы, впечатления, ассоциации, она будет вести дневник. Жаль, что он не опубликован. И вот она – артистка Мариинского театра. Она была сразу замечена – в театр поступила новая танцовщица, необыкновенная. Необыкновенно в ней было все: удлиненные пропорции тела, хрупкий облик, темные волосы, светлая кожа, огромные глаза, о которых будут слагать стихи. Поразительно красивая танцовщица. В первый год службы в Императорском театре в летний период она танцевала на сцене Красносельского театра. Туда съехалось общество, чтобы посмотреть балетные спектакли. Там она познакомилась с Акимом Волынским, и встреча эта стала в ее судьбе очень важной, знаковой. Со временем их отношения стали дружественными и очень близкими.
Волынский – знаменитый искусствовед. За работу о Леонардо да Винчи, переведенную на итальянский язык, он был избран почетным гражданином Милана. В какой-то момент он увлекся балетом и стал писать статьи на эту тему. Увидев на сцене Спесивцеву, он был очарован. Безусловно, он был влюблен в нее. Спесивцева стала его идолом, его кумиром. Возможно, так совпало, но сам облик этой женщины невероятно подходил ко времени Серебряного века: он был таким изысканным, таким ускользающим… Осознавала ли она это сама? Да, наверное. Волынский же, найдя в ней идеал балерины, воспевал ее в своих лучших статьях и называл «зачарованной принцессой русского балета».
А Спесивцева стала открывать для себя мир искусства глазами Волынского и под его влиянием. Поскольку сама она чувствовала свое предназначение в классических спектаклях, то не понимала и не принимала хореографию Фокина: ведь балет – это прежде всего классика, вечная классика. Сергей Павлович Дягилев, как и многие тогда, обратил на Ольгу Спесивцеву внимание, пригласил танцевать в своей антрепризе «Русский балет». Но там ставил Фокин, а Спесивцева не понимала и не принимала его. И Ольга отказала Дягилеву. Но в 1916 году она все-таки подписала контракт и поехала в Нью-Йорк, где проходили гастроли. Ей не очень хотелось покидать Мариинский театр, Петербург. В Нью-Йорке ее партнером стал Вацлав Нижинский, они танцевали «Шопениану», «Видение розы», дуэт Голубой птицы из «Спящей красавицы». Спесивцева вернулась в Россию в 1917 году. Она вернулась в совершенно другую страну, в другой город – теперь это Петроград. Революция навсегда изменила жизнь: другим стал быт, театр, другой стала публика. А Спесивцева продолжала жить в своем собственном мире, и лишь иногда сетуя на дискомфорт в жизни, отсутствие хорошей еды и тепла. Она работала. И в те голодные, нищие годы она танцевала свои блистательные спектакли – «Эсмеральда», «Баядерка», «Спящая красавица», «Дочь фараона», «Лебединое озеро». И, наверное, главную роль своей жизни – Жизель. В эту роль она вложила много личного, только ей одной понятного. Она прекрасно справлялась со всеми сложностями техники, но этого ей мало. И она попросила Агриппину Ваганову поработать с ней. Ваганова сама только закончила танцевать и перешла к преподавательской деятельности. «Надо уметь делать не тридцать два фуэте, а тридцать две тысячи для того, чтобы по-настоящему сделать одно» – эти слова Вагановой Ольга Спесивцева записала в своем дневнике.
По совету Акима Волынского, готовясь к роли Жизели, Спесивцева посещала психиатрические больницы и наблюдала за поведением пациентов. Эти посещения оставили след, который со временем проявится в тяжелой душевной болезни. А тогда она просто хотела проникнуться характером, тонкостями этой роли, особенно в сцене сумасшествия и в момент смерти Жизели. Казалось, ей хотелось постичь – что там, после смерти. «Плачущий дух» – так назвал Аким Волынский образ, который создала Ольга на сцене. Эта лучшая партия в карьере балерины наметила и трагическую линию ее собственной судьбы. Сама она записала в дневнике: «Я не должна, не должна ее танцевать – слишком вживаюсь. Но без танцев – смерть».