Мы часто встречались, Елена Георгиевна, как истинная грузинка, обожала своего сына, но была очень строгой судьей. Как сам Михаил Лавровский вспоминал, «мама никогда не говорила нечто среднее, она или хвалила, или совершенно не принимала, была очень строга в оценке». Как каждая, особенно балетная, мама, за всю свою жизнь она не пропустила ни одного выступления сына. Существует даже семейное предание: зная безудержный темперамент своего сына, когда она шла на премьеру «Бахчисарайского фонтана», где юный Миша должен был танцевать партию Вацлава, она напутствовала: «Миша, я надеюсь, что ты не убьешь Гирея». А когда Миша учился в хореографическом училище, приходя туда, она всегда говорила: «Смотрите, только не хвалите Мишу». Михаил Лавровский так говорил о своей маме: «Мама была очень нежна, папа меня тоже любил. Родители разошлись, мама осталась одна и посвятила мне всю жизнь. Мама всегда была для меня энергетической подпиткой. Я приходил к ней с радостями и бедами и на нее все изливал».
Придя в Большой театр, юный Михаил Лавровский три года протанцевал в кордебалете. Как сам он говорил о том времени: «Если бы я сейчас мог еще раз повторить свой путь, то посвятил бы себя всецело балету, отбросив все постороннее. А тогда я был слабым человеком: казалось, что чисто житейские радости брали верх над творчеством». Все изменилось, когда у него появилась возможность станцевать главную партию в балете «Пламя Парижа». Это была одна из лучших партий его кумира, Вахтанга Чабукиани, – тоже грузина, тоже невероятного темперамента артиста. Можно понять, почему он был кумиром для Лавровского. И тут ему опять везет: его педагогом в театре становится прославленный педагог и танцовщик Алексей Ермолаев, который тоже вырастил целую плеяду «звездных» имен, и все они такие разные – Александр Годунов, Владимир Васильев, Юрий Владимиров, Михаил Лавровский. Казалось, что работа с Ермолаевым – это была своеобразная мастерская, где они фантазировали, придумывали невероятные трюки. Так, вместе с Васильевым они придумали те самые незабываемые трюки в «Дон Кихоте», что-то свое придумывали с Годуновым, и так же из этой мастерской в лице Михаила Лавровского в буквальном смысле вылетел на сцену новый героический премьер Большого театра. После премьеры балета «Пламя Парижа» с Лавровским в главной роли стало абсолютно понятно, что труппа Большого театра имеет нового потрясающего танцовщика, оснащенного феноменальной техникой, природным вращением, безудержным темпераментом и яркой индивидуальностью. Очевидцы вспоминают, что, проделав невероятные прыжковые комбинации и вращения на сцене, Миша, уходя со сцены под овации зрителей, уже в кулисе для чего-то делал еще один, последний, самый высокий прыжок. «Зачем? – спрашивали его. – Ведь этого никто не видит!» «Просто для себя», – отвечал танцовщик. Честно говоря, в этом он весь – максималист в работе. Такое редкое качество. И потом, после триумфа на сцене, он мог идти репетировать самостоятельно, поздно вечером, в пустые залы Большого театра. А утром прийти на урок в класс, который уже тогда назывался «звездным классом» Асафа Мессерера.
Первый заграничный успех приходит к юному Михаилу Лавровскому в Лондоне в 1963 году на сцене знаменитого Ковент-Гардена. Танцует он принца в балете «Золушка». Это особенно знаменательно, потому что спектакль «Золушка» открыл блистательную галерею принцев. В первые годы работы Лавровскому казалось, что принцы – это не его амплуа. И в этом он, как и Владимир Васильев, был первооткрывателем и абсолютно перевернул жанр, вернее, стер грань между жанрами, когда героический танцовщик может быть совершенно необычным в партии принца. Он действительно открыл галерею принцев в своей жизни. А тогда, в Лондоне, самой ценной похвалой для него была надпись, которую сделал его отец на программке после этого спектакля: «Дорогой сын! Поздравляю тебя с признанием лондонцев, все у тебя открыто и зависит от тебя. Трудись и учись владеть собою. Целую, обнимаю, поздравляю. Твой отец и руководитель». И он учился смирять природный темперамент, учился усмирять свой танец и контролировать эмоции.
Особым спектаклем в его творчестве становится балет «Жизель». И не только потому, что от него требовалось то самое стирание граней амплуа, а еще и потому, что эту версию «Жизели» принес на сцену Большого театра его отец, Леонид Михайлович Лавровский. Эта постановка «Жизели» стала лучшей редакцией этого балета в Большом, а Лавровский – Альберт остался верен себе. Нельзя забыть, насколько он был безрассудно влюбленный Альберт в первом акте, настолько становился отчаянно влюбленным во втором. А в финале, казалось, он всем своим танцем кричит Жизели – не исчезай, не оставляй меня одного! Это невозможно было забыть: настолько точное попадание в образ, причем совершенно ни на что не похожая трактовка. Быть может, он, один из немногих, перевернул представление зрителей о партии Альберта, которая до этого казалась по силам только танцовщику лирического амплуа. Свой премьерный спектакль Михаил Лавровский готовил вместе с отцом, и партнершей была его одноклассница Наталия Бессмертнова. Балерина удивительная – редкого и почти исчезающего сегодня дарования романтической танцовщицы. Вместе они смотрелись очень гармонично в этом спектакле. Их дуэт был признан одним из самых редких. И неудивительно, что именно за этот спектакль Михаил Лавровский был удостоен премии Вацлава Нижинского, которую присуждает Французская академия танца.
А танцевать с ним любили все балерины, он был прекрасным партнером: и незабвенная Наталия Бессмертнова, с которой было станцовано множество балетов, и Раиса Стручкова – его любимая Китри, и Нина Тимофеева, и Людмила Семеняка. Лавровский – всегда неизменно мужественный, импозантный – вообще имеет магнетическую силу над женщинами.
Еще одна знаковая роль в его творчестве – роль Ромео. Роль особая, которая дорога для всей семьи Лавровских, потому что спектакль, созданный отцом, поистине веха в истории мирового балета. Кстати, в кинохронике, в том знаменитом фильме-балете, где Уланова танцует вместе со Ждановым, в роли маленького пажа можно увидеть четырнадцатилетнего Мишу Лавровского. А когда юный Михаил Лавровский начал готовить партию Ромео, отец сказал ему: «Боюсь, у тебя выйдет Тибальд, а не Ромео». Но – благословил. И как ни удивительно, именно сын, так же, как и в «Жизели», пересмотрел трактовку Ромео. Его герой был темпераментным, безудержным, настоящим итальянцем. Да и не мог быть другим. Он говорил: «Я не могу играть, любовные герои волнуют меня поступками, характером. Я – увлекаюсь». К сожалению, отец не увидел дебюта сына, не увидел его триумфа. Но роль эта стала одной из самых интересных в его репертуаре.
Михаила Лавровского всегда отличало честное отношение к профессии и, может быть, те неписаные законы служения сцене, которые были привиты ему в семье. Лавровский, как и Васильев, стирал границы амплуа. Кроме «Жизели», в его репертуаре было замечательное исполнение «Щелкунчика». Недолго он танцевал «Лебединое озеро». Незабываемой его работой стал Базиль в балете «Дон Кихот»: здесь он давал волю своему темпераменту, иронизировал, шутил, иногда доходил до самоиронии и был невероятно техничным, красивым, неповторимым в гран па. Конечно, особой вершиной в его творчестве стал балет «Спартак». Несмотря на то, что он танцевал этот спектакль вторым составом, после Васильева он был невероятным Спартаком! Неслучайно за эту партию он наравне с Васильевым и Лиепой получил Ленинскую премию. А когда он танцевал Спартака на гастролях в Лондоне в 1968 году, то британский критик Климент Крисп назвал Лавровского «супермен» и вынес это в заголовок на первую полосу. Честно говоря, в СССР такого определения еще не знали. А супермен отличался не только фантастически героическим танцем, эротизмом, отвагой, но и был на сцене интеллектуалом. Мой отец, Марис Лиепа, говорил о Лавровском – Спартаке так: «Его Спартак объединил всю любовь Ферхада, страсть Ромео, нежность Альберта и жажду свободы Филиппа» (главного героя «Пламени Парижа»). Таким же убедительным Лавровский был и в партии Ивана в балете «Иван Грозный». Здесь тоже он танцевал вторым после блистательной работы Юрия Владимирова, но был очень самобытным. Как обидно, что для этого выдающегося танцовщика был поставлен в Большом театре только один-единственный балет – «Ангара».
В своей работе Михаил Леонидович всегда был и до сих пор остается неуемным и пробовал и пробует себя во многих жанрах. Он ставит спектакли как хореограф, снимается в фильмах как исполнитель, пишет сценарии, пробует себя как драматический артист. В течение многих лет на сцене Большого театра с большим успехом шел его спектакль «Фантазия на тему Казановы». Он ставил балеты «Нижинский», «Матадор», несколько раз ставил балет «Порги и Бесс» и два фильма-балета – «Мцыри» и «Прометей».
Я счастлива, что судьба несколько раз сводила меня в работе с этим замечательным человеком. Хотя помню его еще по детским воспоминаниям – они делили одну гримерную с моим отцом, Марисом Лиепой. И я никогда не забуду, как маленькой девочкой услышала от Михаила Леонидовича: «Илзочка, когда ты вырастешь, ты выйдешь за меня замуж?» Хорошо помню, как ответила ему: «Когда я вырасту, у вас уже будет борода». Я выросла, и какое счастье, что несколько раз мы встречались на сцене, на съемочной площадке, когда снимался музыкальный фильм «Али-Баба», где он исполнял главную роль. Мы встречались на сцене в номере, посвященном моему отцу, и я имела счастье смотреть в его глаза. Никогда не забуду, как перед премьерой балета «Шахерезада», где мой брат Андрис предложил Михаилу Леонидовичу исполнить актерскую партию Шахрияра, молодые артисты болтали перед закрытым занавесом, разогревались как-то не очень серьезно, а мы с Михаилом Леонидовичем уже приготовились – я положила свои руки на его и почувствовала легкую дрожь. Этот великий артист волновался перед исполнением партии Шахрияра. Это отношение, с которым то «звездное» поколение всегда выходило на сцену.
Не могу не упомянуть про удивительное качество Лавровского-друга. Они так и остались по воспоминаниям многих как неразрывные друзья – Лавровский, Владимиров, Зернов, Антонов. Все – танцовщики одного поколения, все – замечательные артисты, которые пронесли дружбу, доверие друг к другу, признание дарования друг друга через всю жизнь. И неслучайно уважение и любовь к Михаилу Леонидовичу Лавровскому, которые сегодня испытывает каждый, кто встречает его в Большом театре, неизменны.