Не устаем удивляться цвету воды в Дрине, на которой стоит Вышеград, на берега ее мы часто выходим в ходе наших рейдов, разведок и прочих «хождений». Это не просто вода с зеленоватым оттенком. Это вода интенсивного, почти агрессивного едкого цвета. Спрашивал об этом местных сербов из ополченцев, те только пожимают плечами, отвечают односложно, что-то типа «всегда так было…», или «это просто чистая вода…». Правда, один из них, местный учитель, высказал свою, почти научную версию объяснения этого явления. Ссылаясь на прочитанные некогда книги, он вспомнил, что некогда эти места были богаты медью (ее здесь добывали много веков назад обитатели этих мест). Возможно, окислы этого металла и придают воде столь экзотический цвет.
Красота – красотой, но именно по этой воде совсем недавно, буквально считанные месяцы до нашего приезда, плыли трупы – результат этнических чисток, что проводили мусульмане по отношению к сербам. Виноваты сербы были лишь в том, что хотели оставаться сербами, хотели оставаться православными, хотели оставаться жить на той земле, где жили их предки.
Заметил, что сербы-ополченцы носят штык-нож на поясе не рукоятью вверх, как принято, как носили мы, служившие когда-то срочную службу в тогда еще Советской Армии, а… рукоятью вниз. Вид совсем не «уставной», более чем странный. Однако и здесь есть своя логика. Оказывается, при таком положении штык-ножа (как, впрочем, и любого другого ножа, прикрепленного к поясному ремню) времени, что требуется на «доставание» оружия из ножен, то есть на приведение его в боевую готовность, требуется гораздо меньше. Конечно, речь идет о ничтожных долях секунды, но порою именно они все и решают, порою именно их не хватает, чтобы победить в смертельной схватке, чтобы спасти свою жизнь.
Выходит, дорогого стоит это пустячное, на первый взгляд, «ноу-хау» сербских ополченцев.
Похоже, всякая война вписывает свои абзацы и главы в нескончаемую инструкцию выживания человека в экстремальных условиях.
Инструкция выживания? А это как посмотреть!
С одной стороны, действительно, речь идет о способах спасения человеческой жизни. С другой стороны «рецепты» спасения одних – откровенное руководство по убийству других. Опасный поворот мысли! Так и в ненавистный пацифизм скатиться можно. Непростительно забывать, что кроме важного понятия «человеческая жизнь», существует еще куда более важное понятие – «правое дело». Вот на него и надо ориентироваться в первую очередь. Вот с ним и надо соразмерять все поступки и решения. Особенно нам. Особенно здесь. Особенно сейчас.
Отмечаю, что активно стремящаяся обособиться казачья часть нашего отряда при этом вовсе не однородна, не консолидирована: изнутри ее раздирают свои социально-региональные противоречия. Во-первых, «казаков московских» казаки прочие (донские, сибирские, ставропольские и т. д.) всерьез не принимают. Считают их самозванцами, никаким образом с истинно казачьими корнями не связанными. За подобным подходом в том числе, похоже, обострившаяся в последнее время традиционная неприязнь жителей глубинки к столичным обитателям. Мол, у вас там и зарплаты больше, и снабжение лучше, и едите слаще, и спите крепче, и все это, конечно, за счет многострадальных регионов. В свою очередь, более образованные «московские казаки» не могут не замечать воинствующего, даже агрессивного невежества уроженцев «области Войска Донского».
И сибирским казакам их ростовские коллеги норовят отвести ступеньку пониже на лестнице казачьей иерархии: вроде как вы ничем особенным не прославились, в истории не отметились. Последние такие упреки принимают просто «в штыки». Их аргументы: наши предки для Российской короны и Сибирь покорили, и Дальний Восток освоили, а вы, донские, между прочим, большевицкую власть в большинстве своем приняли, под ее безбожные знамена встали.
Споры оборачиваются словесными перепалками, часто грозят перерасти в серьезные конфликты. За аргументами каждой перепалки не просто амбиции, а целые пласты истории. Случалось, что эту историю переписывали, подтасовывали, откровенно перевирали. Банальным призывом «давайте жить дружно» спорщиков не остановить. Досадно, если подобные противоречия будут всерьез отражаться на уровне дисциплины в отряде, а значит и на его боеспособности.
Какой-то тихий отрезок этой войны нам достался: редкие перестрелки, нечастые рейды, почти мирные караулы. Все как-то неспешно, почти вяло. Тем не менее – кругом война и пули, несущие смерть, присутствуют: то цокают о камни, то подвывают над головой. Впрочем, пора избавиться от детско-киношного представления о том, что война – это вечное сражение, вечные яростные атаки, вечное размахивание знаменем и вечный шанс стать героем. В истории последних мировых войн полно примеров, когда на некоторых участках иных фронтов «позиционное затишье» длилось чуть ли не годами, и все было как у нас: никаких атак и штурмов, только караулы, разведка, рейды, вечное окапывание. Правда, последнее у нас исключено, мы в горах, лопата входит в землю в лучшем случае на половину – дальше камень.
Сегодня в лагере событие – приехали телевизионщики. Не югославские. Наши российские, эсэнгевские (язык все-таки не поворачивается назвать их русскими). Белградские собкоры. Откуда и как узнали они о месте нашей дислокации – нам неведомо. Это странно, даже подозрительно. Сначала два этих шустрых паренька добрались до лесной казармы. Там как раз стояла на суточном отдыхе смена наших. На положай журналистов привез сам Мишка-командир.
Телевизионщики обошли весь лагерь. Снимали, записывали. Просили демонстрировать имеющееся в нашем распоряжении оружие. Только считанные единицы добровольцев, прикинув, что к чему, предпочли укрыться в палатках или под предлогом поиска дров скрылись из лагеря. Остальные из кожи вон лезли, дабы попасть в объектив. Сущие дети! Особенно усердствовали казаки. Они позировали от души и всерьез. Поодиночке и погруппно. С оружием и без. Даже Володька-Кишечник, три четверти срока своей службы проболевший и находившийся в основном то в казарме, то в медсанчасти, облачился в пятнистую форму, затянулся ремнями, схватил в руки оружия столько, сколько смог удержать. Ради такого торжественного момента была водружена на голову и гигантская белая лохматая папаха с красным верхом.
Ничего порочного в желании молодых людей от души попозировать перед камерой нет, но буквально пару дней назад эти же люди с перекошенными от злобы лицами утверждали, что все журналисты – суки, что всех их непременно надо «к стенке». Вот так. Вчера мешали представителей этой профессии с грязью, а сегодня перед ними же заискивают, давя и толкая друг друга, лезут в объектив. Велика власть тщеславия. Позднее стало известно, что приемы работы этих теле-ребят более чем странны. Перед теми, кого застали на базе в казарме, они выставили несколько литров водки. Сами почти не пили. Когда собеседники дошли «до кондиции», были включены камеры и микрофоны, посыпались «очень конкретные» вопросы.
Какие бы цели телевизионщики ни преследовали, от соблазна попросить их помочь я не ушел. Эти ребята – единственный для меня шанс передать в Москву весточку о том, что жив-здоров. Уезжая сюда, родным я наврал, что еду по приглашению Белградского культурного центра в Югославию для сбора материала о народных промыслах, культурных традициях и т. д. Надеялся, что буду иметь возможность хотя бы раз в десять дней звонить в Москву. Наивный! Ближайший населенный пункт, откуда можно дозвониться в Россию, находится километрах в шестидесяти от базы-казармы. Выбраться туда пока не представляется возможным. Потому и пришлось едва ли не слезно просить наших белградских собкоров позвонить домой в Москву. Очень хочется, чтобы ребята мою просьбу выполнили. Пусть успокоятся сердца тех, кто меня ждет.
Удивительно, но телевизионщики знали мою фамилию и место прежней работы. Черт с ними! Пусть они знают мою биографию до последних мелочей. Со всеми грехами и ошибками. Только пусть дозвонятся в Москву!
Опыт, который мы получим здесь – уникален. Дай Бог не растерять его, не растранжирить на уголовщину. Не за горами время, когда этот опыт понадобится стране и нации. И тогда все мы, такие непохожие, с трудом находящие сегодня общий язык, снова соберемся вместе. Соберемся, чтобы выполнить большую работу по возрождению Отечества. Да, эта работа будет грязной. Здесь будет действовать принцип: «Кто, если не мы? Кроме нас – никто!» Мы готовы.
И каково будет лично мне с этим уникальным предельно конкретным опытом по возвращению домой? Как после «югославских впечатлений» переносить бесконечную патриотическую говорильню, как строить свои отношения с коллегами по патриотическому цеху, с сотрудниками редакции, которой уже отдал столько сил и времени? Ведь в ходе любой дискуссии, любого спора непременно будет возникать желание в качестве аргумента задать оппоненту два простых вопроса «А ты там был?», «А ты это видел?», «А ты готов рисковать своей жизнью?» Не сомневаюсь, очень многие такие вопросы будут расценивать как запрещенный прием, как удар ниже пояса. Как бы мне тогда в итоге не угодить в число изгоев, в число тех, кто вроде бы как «свой», но при этом немного «не в себе» и при ком уже не любую тему можно говорить. «Славные» перспективы! Правда, для того, чтобы оценивать их, мне еще надо вернуться!
Тягостная тема, мрачные мысли. Порою, независимо от собственного желания, очень явственно представляешь, как кусок металла, отправленный «с той стороны» в виде пули или осколка, входит в человеческое тело. Как это противоестественно! Какая-то железяка вероломно вторгается в человеческую плоть! И каким беспомощным, беззащитным, несовершенным предстает в этой ситуации обладатель этой плоти, то есть – человек! Очень «к месту» всплывают здесь личные анатомические познания. Вспоминается, что одних только сверхважных органов у человека столько, что пальцев на всех конечностях не хватит их сосчитать. Это значит, что вдобавок к ледяному «наповал» существуют еще тысячи вариантов на тему «ранение, не совместимое с жизнью». «Жути» прибавляется, когда на месте «абстрактного человека» представляешь вполне конкретного себя. Наверное, при таких мыслях надо заставлять себя вспомнить, что упомянутый паскудный смертоносный металл летит не только с «той стороны», но и в «ту сторону», соответственно отправляемый и направляемый нами. Выходит, баш на баш, квиты, в расчете! И все-таки ненормально это – какой-то мертвый, пусть разогретый пороховыми газами, металл входит в живое дышащее тело!