В самом конце 90-х эта история еще раз напомнила о себе. Тогда я оказался в составе делегации представителей российских средств массовой информации в Италии. Приемы, банкеты, конференции. Еще в первый день командировки, знакомясь с членами делегации, отметил про себя, что лицо телекомментатора Андрея Б. кажется мне знакомым. Никакой тревоги по этому поводу не испытал. Рассудил, если человек с телевидения – значит «по ящику» его физиономию раньше и видел. Если бы так…
На следующий вечер, когда группа в одном из отельных номеров «продолжала банкет», я услышал, как Андрей вдохновенно описывал двум молоденьким журналисточкам свои подвиги в «горячих точках», в том числе и в Югославии. Разумеется, не смог удержаться от уточнения «где и когда». В ответ услышал: «Вышеград, апрель 1993-го».
Приехали! Так вот почему его лицо мне показалось знакомым!
Конечно, я напомнил в деталях и подробностях ситуацию, в которой мы встретились с Андреем впервые. Конечно, не удержался и «расставил акценты», опять же напомнил, что в тот момент мы, по сути, были по разные стороны фронта. Великого фронта, защищавшего славянскую цивилизацию и Православную веру. Ответом было молчание. Предпочитал молчать поскучневший «югославский герой» и все оставшееся до конца командировки время.
Верно, подмывало тогда спросить Андрея, куда делась съемка, сделанная на высоте Заглавок накануне 12 апреля 1993 года, кто организовывал туда поездку российских тележурналистов? Можно было даже ввернуть красивый вопрос про «тридцать сребреников», в лоб спросить: «Кто же, Вы, мистер (точнее, эфенди), Андрей?» Слава Богу, не унизил себя этим. Да и какой смысл был вообще говорить с ним? У либералов и патриотов разный язык. Понять друг друга им невозможно.
А кадры хроники, отснятой журналистами-соотечественниками на нашей боевой позиции в апреле 1993 года, продолжают кочевать по западным антиправославным и антиславянским агиткам. Последний раз фрагменты ее видел в состряпанном сараевскими идеологами фильме о войне в Боснии 1992–1995 годов. Разумеется, с хорошо знакомым подтекстом: на стороне ужасных сербов воевали страшные русские. Пропагандистский штамп образца 1993 года никто даже не потрудился подновить! А вклад в его разработку российских тележурналистов, снимавших наш положай в апреле 1993 года, оставим на их совести. Не думаю, что они действительно работали по наводке западных спецслужб. Скорей всего, просто «кусочничали», подработали, продав за валюту съемки наших позиций какому-нибудь западному каналу. Повторяю, оставим это на их совести.
[7] Случай представился увидеться с Бобаном И. спустя двадцать с лишним лет. Естественно, седины и морщин у нашего командира прибавилось, а вот взгляд остался прежним: цепким, насквозь пробирающим. Бобану повезло – с той войны он вернулся живым. Правда, были ранения, последствия от которых до сих пор дают знать о себе. Были и попытки Мирового порядка дотянутся до него липкими щупальцами Гаагского трибунала. Благо, попытки тщетные.
Сегодня минувшая война напоминает о себе не только старыми ранами. С ней связана и нынешняя работа Бобана: в местной общине он занимается решением проблем ветеранов и инвалидов, помогает родственникам погибших. Успехов, тебе, Бобан, в этом нужном и благородном деле!
[8] Ложь Кости была неумелой и неубедительной. Через двадцать лет после гибели Константина его мать рассказывала мне, что, провожая сына, предчувствовала что-то недоброе. Трагический финал югославской «командировки» предвидел и отец Кости. На Киевском вокзале он шепнул бывшей жене: «Костю больше не увижу…».
Еще одна иллюстрация к вечно существующему и никем не объясненному феномену, мистике все видящего и все знающего родительского сердца.
[9] Несколько месяцев спустя сербы взяли поселок, на окраине которого в случайной яме были погребены тела Володи Сафонова и Дмитрия Попова. Русских добровольцев перезахоронили на вышеградском кладбище.
[10] Двадцать лет спустя довелось снова побывать на кладбище в Вышеграде. Сейчас это воинское кладбище, отведенное для захоронения всех павших на сербских фронтах 1993–1995 годов. Ровные ряды лаконичных черно-белых очень красивых памятников. В центре монументы, на которых хорошо знакомые лица. Лица моих однополчан. Это могилы русских добровольцев, погибших 12 апреля 1993 года.
Володя Сафонов, Дима Попов, Константин Богословский.
Здесь всегда идеальный порядок, всегда живые цветы. Спасибо энтузиастам из Правительства Республики Сербской, спасибо активистам ветеранской организации «Завет», спасибо сербским патриотам. Лозунг «Никто не забыт, ничто не забыто» и понятие «благодарность русским братьям» для них не дежурные фразы, а руководство к действию, конкретные хлопоты и сердечная забота.
А еще совсем недавно (спасибо российскому предпринимателю Илье Юрову) на этом же кладбище поднялся красавец-обелиск, посвященный всем русским добровольцам, павшим в той войне на территории Боснии.
И у его подножия всегда живые цветы!
[11] Похоже, эмоциональные перегрузки, что судьба сполна отвалила Вадиму в его «югославской командировке», необратимо сказались на его психике. Несколько лет назад узнал, что парень, вернувшись домой, не раз лечился от душевных недугов, а потом окончательно «съехал», потерял рассудок.
Вот оно, еще одно подтверждение старой истины о том, что война убивает не только пулями и снарядами, что существуют мины замедленного действия, с конструкцией которых надо разбираться не саперам и взрывникам, а психологам и психиатрам.
[12] Груз двести (армейский жаргон) – гроб с телом погибшего.
[13] Книга еще не была целиком издана, в газетно-журнальной периодике только начали появляться ее отдельные фрагменты, а кое-кто из моих друзей уже всерьез критиковал меня за описание боя за высоту Заглавок: «Ну какое же это сражение, когда один спать завалился, а другой оторвался, чтобы желудок набить…Ты подредактируй, исключи эти отрывки… Для общей стройности сюжета, ради общей идейной правильности…».
Признаться, я даже растерялся, услышав подобное. Но спорить, тем более редактировать, не стал. В настоящей, не «книжно-киношной», войне все тесно переплетено-перепутано: бесстрашие и глупость, героизм и истеричная бравада, скучная повседневная «бытовуха» и высокие эпические озарения. Что же касается того боя, тут ни убавить, ни прибавить. Действительно, это было: забылся коротким, но крепким сном, Сашка Ф. за бруствером справа от меня. Правда, самого меня «пробило» на еду. По большому счету, на общей картине боя это нисколько не отразилось. Сашка заснул на четверть часа, когда стрелять от него не требовалось. Я жевал свой бутерброд (кстати, половину отломил и передал соседу Сереге), не переставая заниматься «главным» – поливать свинцом «свой» участок и участок, что первоначально был закреплен за Серегой-Пожарником. Возможно, все это (и богатырская дремота соседа справа, и собственный аппетит) было разновидностью какого-то шока, следствием защитной реакции нервной системы на экстремальность ситуации. Человеческая психология в минуты смертельной опасности часто преподносит сюрпризы, которые даже специалистам непросто объяснить и классифицировать.
[14] С предсказанием по поводу «долго жить» Серега, похоже, промахнулся. «Долго» для него оказалось втрамбованным в отрезок времени длиной всего в восемнадцать лет. В считанные дни до Нового 2012 года Сереги не стало. Отказала поджелудочная железа. Помню его похороны. Помню его, лежащим в гробу. Почему-то тогда он показался помолодевшим, с разгладившимися морщинами. Если бы не закрытые глаза и не бумажная полоса с молитвой на лбу, можно было сказать, что он – совсем такой же, каким был на высоте Заглавок 12 апреля 1993 года, когда лежал слева от меня за мшистыми камнями и набивал патронами рожки для моего автомата. Да будет земля тебе пухом, раб Божий Сергий!
[15] Автор не ошибся, напророчив флагу «музейное будущее». Полотнище действительно стало экспонатом. Правда, не в государственном музее, а в музее, по сути, частном, что с учетом нынешних политических реалий вполне понятно. Развевавшийся во время сражения 12 апреля 1993 года над высотой Заглавок российский имперский флаг хранится теперь в Музее русских добровольцев, воевавших в Югославии при военно-патриотическом детском клубе в Москве. Клуб действует уже много лет. Столичные мальчишки готовятся там к службе в армии. Руководит работой клуба его основатель Александр Кравченко, русский доброволец, участник того, уже знаменитого боя за высоту Заглавок. Тот самый Сашка К., которого тяжело ранило в том бою на моих глазах.
[16] Спустя двадцать лет, с учетом прожитого и пережитого, имею все основания сказать: никаких случайностей в жизни человеческой не существует, за все заплачено, все предопределено. Тот камион, что вез нас с положая в казарму, просто не мог не довезти нас до места назначения, ибо помогали ему ангелы-хранители, что стоят за плечами каждого человека. Очень может быть, что приложила здесь свою чудодейственную силу и святая Матронушка, которую и вспоминал накануне мой земляк Максим М.
[17] Мечтания «под ясными боснийскими звездами» в апреле 1993 года оказались вовсе не беспочвенны. Правда, не через «десять-пятнадцать лет», а через двадцать один год, в апреле 2014 года, по приглашению Правительства Республики Сербской я посетил Вышеград, побывал на местах былых боев. Вместе с сыном, которому на тот момент было уже двадцать четыре. В этом возрасте человек уже способен думать и анализировать.
Мы долго бродили по высоте Заглавок. Нашли ложбину, где располагалась наша палатка. Постояли у каменных брустверов, некогда укрывавших нас от мусульманских пуль. Задержались у места, где стоял наш пулемет, где погиб Костя Богословский, где был ранен Володька Бес. Говорили мало. Наверное, это был тот самый случай, когда молчание красноречивей очень многих слов.
На прощание подобрали полдюжины потемневших автоматных гильз и несколько, уже тронутых ржавчиной, звеньев пулеметной ленты. Очень может быть, это были гильзы моего автомата. Вполне возможно, это была та лента, которую я принес и передал Бесу за минуту до того, как его подняло и ударило о землю взрывом.