Диана фыркнула. Интересно, как она начнет обижаться на Розенберга? Как мама себе это представляет? Обидеться – значит не разговаривать, не есть за одним столом и не спать в одной постели. Но они все время так живут! Что остается? Только переехать к родителям, но они, как выяснилось, ей не рады. Объявить голодовку, что ли?
– Неужели вы больше не будете мне помогать? – спросила она грустно.
– У тебя теперь для этого есть муж, – отрезал отец. – Вы с ним на то и поженились, чтобы помогать друг другу. Привыкай мужу помогать и его же просить о помощи. Неизвестно еще, что труднее.
– А вам наплевать на меня, что ли?
– Нет! Но лучшая помощь, какую мы можем теперь предложить тебе, – это не лезть в твою жизнь.
– Интересное дело! А если со мной что-нибудь случится?
– Мы станем помогать, когда вы вместе с мужем нас об этом попросите. При любом другом раскладе наше участие в вашей жизни будет только во вред. Собирайся домой, Диана.
И он отвез ее в Петергоф, розенберговскую явку на Крестовском острове Диана не сдала.
Глава 11
Оказавшись одна в пустом доме, она побродила по комнатам, потом заварила кофе и уселась в гостиной перед плазменной панелью. Пощелкала пультом, но по всем каналам шли или нудные политические дискуссии, или спорт. Розенберг не любил смотреть телевизор, поэтому пренебрег спутниковой антенной, и у них было только пять основных каналов. Как-то он обмолвился, что отказался от спутникового телевидения из-за младших девочек, не желая подвергать их соблазнам круглосуточных мультиковых каналов. Теперь девочки в Англии, и бог знает, вернутся ли когда-нибудь. А вдруг Розенберг больше не захочет их видеть? Чужая кровь, постоянное напоминание о неверности любимой жены. Мила – другое дело, она родилась задолго до знакомства Розенберга с Ольгой. В год ее рождения Розенберг сам был еще подростком. С помощью пальцев Диана вычислила, что ему тогда было пятнадцать лет! Да, за Милу он мог не обижаться на жену, а вот младшие…
Ее вдруг пронзила острая жалость к этим девочкам, которых она никогда не видела. Мать умерла, отец узнал, что на самом деле он не отец. Розенберг порядочный человек, девочек он не бросит, но теперь все изменится. Сначала он перестанет летать к ним раз в месяц, потом найдет предлог, чтобы не брать их на каникулы. Сейчас за ними присматривает его живущий в Англии брат, вот он постепенно и спихнет детей на этого брата. Будет оплачивать учебу, потом найдет для них работу и посчитает свой долг выполненным. «Еще и скажет, как мой папаша: я даю вам возможность жить самостоятельно, и это лучшее, что я могу для вас сделать», – зло подумала Диана. Счастье еще, что Яша – богатый человек, а был бы он бюджетником? Страшно подумать, что могло бы ждать девочек в этом случае. Или, не дай бог, у него бы родился ребенок от Дианы…
«Как это – не дай бог?» – изумленно остановила она себя. Разве это не она всего несколько дней назад заводила разговор о ребенке?
В этот момент в замке заскрежетал ключ. Розенберг или воры? Она осторожно выглянула в холл, лихорадочно вспоминая, где расположена тревожная кнопка.
Розенберг вошел, резко распахнув дверь, бросил связку ключей на крючок, не попал и выругался. Потом снял ботинки, не развязывая шнурков, и в одних носках отправился на поиски жены.
– Диана! – громко позвал он. – Ты где, Диана?
Она прошмыгнула в кухню и замерла там за холодильником. Ей надо было додумать очень важную мысль.
– Ну что за прятки, – сказал ее муж абсолютно трезвым голосом. – Выходи, я знаю, что ты дома. Я был у твоих родителей, пришлось наврать, почему мы потерялись…
– Я им сказала, что ты готовишь доклад и у тебя нет для меня времени, – сообщила она, не покидая убежища за холодильником.
– Выходи! Хватит уже! Аспекты моей жизни с Ольгой тебя не касаются. Я был прав, когда хотел осмыслить их в одиночестве.
Диана вышла из-за холодильника.
– Я в твою жизнь, Яша, не лезу. Ни в прошлую, ни в настоящую, ни в будущую. Если бы ты сказал, что хочешь пожить один на Крестовском, я не издала бы ни звука и даже ни о чем бы тебя не спросила. Может быть, звонила бы тебе время от времени, чтобы узнать, как ты питаешься. И все. Но ты уехал, не предупредив, и я волновалась.
Не дожидаясь ответа, она ушла к себе наверх. Приняла душ, расчесала и заплела косу, выщипала несколько волосков из бровей… Сон не шел, несмотря на поздний час. Только что додуманная ею мысль была ужасно безнадежной, и требовалось уснуть, чтобы от нее избавиться. Но ничего не получалось…
Розенберг появился в ее комнате в махровом халате и с бутылкой вина, которую он нес за горлышко, как гранату. Вытащив пробку, он подал бутылку Диане, а сам развалился на кровати и смотрел, как Диана, забыв про хорошие манеры, пьет из горлышка дорогое французское вино.
Она пила, и темно-красная струйка текла по подбородку, капала на белоснежную пижаму, оставляя пятна затейливой формы… Но Диане было все равно.
– Ты сердишься? – спросил Розенберг и осторожно отобрал у нее бутылку.
– За что я могу на тебя сердиться?
– Огласить весь список?
– Не надо. Я ведь не сержусь.
– Я подумал и понял: ты права, нам нужно идти к врачу. Ты скорее всего репродуктивно здорова. А у меня, вполне возможно, обратимая форма бесплодия…
Слезы с такой силой подступили к глазам, что Диана уже не могла их контролировать. Она зарыдала.
Господи, вдруг и правда Розенбергу удастся вылечиться? И она забеременеет, будет ходить, как утка, придерживая большой живот, а муж будет исполнять малейшие ее прихоти? А потом появится малыш… Ее малыш… Ее собственный ребенок!
– Но ты же понимаешь, нам теперь нельзя! – прорыдала Диана и уткнулась лбом в плечо мужа. – Никак нельзя!
– Почему же, зайчик?
– Слава богу, что у нас до сих пор не завелся ребенок, ведь мне пришлось бы делать аборт!
– Диана, что ты несешь? Ты в своем уме?
– В своем. – Она провела рукой по лицу, пытаясь успокоиться. – У тебя есть дети, две дочки… Пару часов назад ты сказал мне: они не мои. Но они ни в чем перед тобой не провинились! Они не украли и не убили, не сделали ничего такого, за что можно было бы от них отречься. Просто они, возможно, родились от другого мужчины. И вот они уже не нужны тебе… А если у нас с тобой родится ребенок? И ты точно будешь уверен, что он твой? – Диана всхлипнула, снова схватила бутылку, отпила из нее в надежде успокоиться, но поперхнулась. – Я очень хочу маленького, – сказала она, откашлявшись. – Хочу испытать, что такое быть беременной. Хочу кормить грудью и пеленать своего ребенка! Ужасно хочу! Но не могу. Я просто не смогу вынашивать ребенка, зная, что из-за него двое других детей могут оказаться брошенными на произвол судьбы. Если у нас будет малыш, ты забудешь про девочек. Они станут не нужны тебе.
– Диана, ты говоришь глупости! Я люблю девочек, как прежде. Просто мне тяжело смириться с мыслью, что Ольга… что она так со мной поступила.
– Ольга подарила тебе двух здоровых детей единственно возможным для вашей семьи способом, – сказала Диана. – А ведь у нее уже была дочка, и она вполне могла на этом остановиться. Выяснилось бы, что ты бесплоден, и жили бы вы себе спокойно, воспитывали бы Милу. Но твоя жена решила родить еще, наверняка только ради тебя! Чтобы ты никогда не узнал, что не можешь иметь детей. Ты должен на колени встать перед ее могилой, поблагодарить за то, что она дала тебе испытать счастье отцовства! Ты понял меня? – Последние слова она уже прокричала.
Розенберг надолго застыл с трубкой в одной руке и зажигалкой в другой…
Потом сунул трубку в рот, но не раскурил, а лишь задумчиво грыз мундштук.
– Ты права, – произнес он озадаченно. – Боюсь, Диана, что ты совершенно права.
Утром она обнаружила на кухонном столе записку: «Лечу к детям. Хотел с тобой, но вспомнил, что у тебя нет загранпаспорта. Позвони по этому номеру, пусть сделают поскорее. Я вернусь через неделю. Целую тебя везде, ты ведь взрослая уже!»
Диана улыбнулась, на душе стало хорошо и радостно. Она принесла мир и покой мятущейся душе, сохранила любовь отца к детям! Даже мысль о том, что у нее не будет своих детей, не погасила радости. Да ладно, младенческий период быстро проходит, и большую часть жизни человек нянчится со своими взрослыми детьми, которые не всегда становятся такими, как хотелось бы родителям.
Она познакомится с младшими дочерьми мужа и постарается… нет, не заменить им мать, она просто будет девочкам старшей подругой. Бездетный брак – не такая уж редкость. В позапрошлом веке разводы были запрещены. Если пара не давала потомства, никому и в голову не приходило считать ее неполноценной, такой брак не считался чем-то несерьезным, что обязательно скоро разрушится. Повенчались – все! Живите до смерти, а благословит ли Бог ваш союз детьми, дело десятое. Или взять старых дев. Если почитать английские романы Викторианской эпохи, эта категория женщин составляла чуть ли не половину женского населения. Все они ужасно расстраивались, что не могут выйти замуж, но никому не приходила в голову идея родить ребеночка «для себя». Может, и хотели, но страх неминуемого позора пересиливал жажду материнства. Любили племянников, кошечек, собачек…
А она, Диана, может заняться учебой, изнурить себя историей, русским и английским языками. Если позаниматься плотно, можно штурмовать университет. Розенберг обещал договориться, но нельзя же выглядеть на экзаменах абсолютной дурой.
К вечеру она поняла, что очень скучает по мужу. Ей хотелось говорить с ним или просто сидеть вместе на балконе, смотреть на залив. И не надо больше этих рвущих душу бесед, этих страстей. Обычная жизнь, скрепленная теперь общей тайной…
И она никогда не напомнит мужу, что только благодаря ей он не утратил любви к первой жене и младшим девочкам, то есть фактически сохранил свою душу. А он никогда не скажет, что теперь Диана стала ему самым верным другом. Но будет знать, что больше не одинок.