Хотя может ли быть старым и цветным пряничный домик?
И я говорю, и оттого, как я говорю, ты понимаешь, что домик бежевый с белой бисквитной крошкой, и терракотовым кремом на нем написаны резные окошки. Внезапно дверь поддается, и ты заходишь внутрь, и тут появляется волк – откуда появляется волк?
– Ну откуда в лесу может появиться волк?
– Нет, а что в домике?
А в домике, говорю я, ты видишь стол, накрытый на пятерых, и белоснежные чашки и блюдца, поражающие своей белизной. И снег уже даже не кажется таким фарфоровым, когда видишь настоящий фарфор. Но касаться его нельзя – все рассыплется, рассохнется, развалится и станет прозрачным. Еще ты видишь кровать – «кинг-сайз» с воздушным одеялом цвета сливочного йогурта «Страчителла».
– Как в отеле в Амстердаме кровать?
– В каком отеле?
– Ну помнишь, в прошедшем декабре, мы еще встретили лису на улице.
– Ну.
– А на кровати еще плед, и мы ногами запутались, как в одной колготке.
– Ну, наверное. Да, видимо.
– И тут тоже такой клетчатый плед поверх оде яла?
– И плед.
Тогда нельзя ничего трогать. Пойдем дальше. Так откуда взялся волк?
Ясно одно: волк пришел из леса, постучал в дверь, сказал, что это его домик, был зол и удивлен: почему это ты зашла туда без разрешения?
– Зачем же волк стучал в собственный домик?
– Это был вежливый волк, к тому же он всегда стучал в свой домик, прежде чем войти, так он здоровался с домиком.
– И с чашками?
– И с белыми-белыми чашками.
– Которые нельзя трогать.
– Именно.
– Какая странная история.
Пряничный домик, говорю я, сам по себе не слишком обычная история, поэтому удивляться не надо. Хорошо, не будем удивляться – так что же сделал злой, но отчего-то вежливый волк?
И я говорю, что волк пообещал тебя съесть.
– Зачем это волку меня есть?
– Волк был зол.
И вот он пообещал тебя съесть, а за окном звенящий мороз, и снег падает так, будто он проваливается сквозь воздух, прожигает его, делает в нем дыру, плавит его как металл. И выходить из пряничного домика совсем не хочется, особенно если из-под одеяла, а еще меньше хочется заходить в пасть к волку, которую он приветливо открыл. Кроме того, у тебя на спине есть Большая Медведица из родинок, и Малая тоже есть, и Орион – и вообще, тебя совершенно нельзя есть, потому что это не так уж часто бывает, чтобы у кого-то на спине было так много созвездий сразу, и спина была бы такая горячая, как кастрюля с только что сваренной картошкой, и гладкая, как сатин.
Я вздрагиваю и закутываю нас в одеяло, оно слишком зимнее для местного декабря, на нем пододеяльник с узором «азиатская плитка», я купила его на «солдах». Правильнее всего покупать все на «солдах» – можно отхватить реально дорогие вещи реально дешево. Ну, не важно. На бисквитную крышу тем временем падает снег, и я не слышу его, но чувствую.
Снег я придумала. Круто.
Вообще снег бывает очень красивым и очень приятным на вкус, правда, вкус быстро тает, и остается только послевкусие от талой, пресной воды. Пряничный домик никогда не растает, я надеюсь на это, а твои волосы такие упрямые и путаются между пальцев.
Ты говоришь: я скажу волку, что сама его съем.
– Домик съешь?
– Волка съем.
И волк пугается. Волк – вежлив, зол, пуглив.
Волк говорит: «Ну ладно».
– Так и говорит: «Ну ладно»?
– Да.
Волк: вежлив, зол, пуглив, покладист.
Ты говоришь, что завтра надо испечь булочки с марципаном.
Ты говоришь, а потом спишь, и пряничный домик тоже спит, и очень становится жалко волка, который скребется в дверь и даже пищит, но поделом, потому что вел себя плохо и поцарапал мне бровь.
Глава 19Время Икс
Не могла заснуть – думала про Леню. Он сегодня был в клетчатой красной рубашке. Стоял с ребятами из музыкального кружка на крыльце школы в распахнутой куртке, я слышала его смех, а сердце мое прыгало так, что, кажется, видно было издалека. Когда я поравнялась с ними, он кивнул мне, и я сказала «привет», но голос остался где-то в горле. Успокоилась, только когда в класс пришла. Была самостоятельная работа, нам раздали листочки, но я просто смотрела на свой.
– Жень, ты че, – Аля толкнула меня локтем.
– Ниче, – сказала я и написала на листочке свое имя, дату и вариант.
Мой вариант был первый. Судя по тому, что у Альки второй. Хотела спросить у нее, что делать нужно, но тут листочки стали собирать. Я написала: «Простите, я пропустила задание, потому что думала о любви». И сдала. Мама говорила: нужно быть честной, и люди тебя простят. Не то чтобы я в это особенно верила: Вера маму так и не простила. Но ведь и мама не была достаточно честной с ней. И что теперь?
По крайней мере, я могла проверить гипотезу.
Ночь все длилась и длилась. Я вздохнула и полистала Инстаграм. Новых фото Леня не выложил, но я видела, что он в сети. Открыла нашу переписку, в которой не было ничего особенного: даты и время репетиций, сухие строчки, даже без смайликов. Могу ли я рассчитывать хоть на один лайк?
Я зажгла свет, взяла гитару и подняла ее над собой ногами, как кубок. Сфоткала и написала: «Руки устали, играю ногами».
Выложила и стала ждать.
Нам ведь досталось хорошее время? Мы всегда можем выложить фото и ждать одного-единственного лайка. А другие люди будут лайкать и не знать, что они – не те. А один человек лайкнет и не будет знать, что он – тот. Или не лайкнет и тоже не узнает, что ты ждала. Или подумает: не буду так часто лайкать, чтобы не показалось, что я особенно как-то к ней отношусь. Или наоборот: не буду лайкать, чтобы не давать напрасных надежд. А может быть еще проще: на самом деле понравилось фото, и никаких двойных смыслов. Или еще: это ловушка и ты в эту ловушку попал. Если человек достаточно тебя изучил, он всегда может сделать фото, которое понравится именно тебе.
И тут прилетел лайк. Его лайк. Лене понравилось мое фото. Это была ловушка, дружок.
Я смотрела и смотрела на это уведомление, боясь, что оно исчезнет. Что он отзовет свой лайк, потому что у него, например, случайно палец соскочил. Я сделала скрин экрана и на мягких лапах прокралась внутрь аккаунта. Лайк на месте. И комментарий: «Красивые ноги)) И кстати не ты первая – есть чуваки, которые только ногами и играют».
Он написал комментарий. Обалдеть. Я же должна что-нибудь ответить? Если отвечу слишком быстро – он решит, что я сидела и ждала. Если не отвечу – это вообще невежливо. Не отвечать нельзя. А что тут ответить? «Какие чуваки?» Стерла. «Спасибо:)» Стерла. «А ты умеешь?» Стерла. «Да просто не спится». Стерла. «Чего не сделаешь, когда не получается заснуть))». Отправить? Ок. Что за идиотскую фразу я написала? Блин! Сейчас он точно решит, что я дура. Тупая малолетняя дура. Телефон молчал. Я несколько раз порывалась стереть свой комментарий, но это ж будет совсем глупо, если он уже прочитал?
«И что не спишь?» – сообщение в мессенджер. Уши мои горят огнем. Пылают даже. Вера, если бы сейчас зашла в комнату, сказала бы – Жень, электричество, между прочим, стоит денег. А мама сказала бы – давай спи уже, завтра утром опять будет не поднять. Но в комнате только я. И Леня. С зеленой точечкой. «Да кино смотрела», – отчаянно соврала я, чтобы не выглядеть идиоткой, которая не ложится спать, потому что ждет лайка. «Какое?» Какое, блин? Поисковая строка: культовые фильмы. Нет… Авторское кино? Так, если он тоже смотрел это, а я нет, то что? «Главные режиссеры». Ну ок. Тарковский, точно – это всегда хорошо. Мы что-то смотрели однажды с мамой, там было ноль действия, все как в тумане, но про космос и любовь, я запомнила. Там один герой говорил другому, что человек не желает завоевывать космос, потому что человеку нужен человек.
Это сильная мысль. Мне нужен человек Леня, поэтому я пишу: «Да, Тарковского пересматривала». Пересматривала! Конечно, ведь кончилось уже все то, что я могу посмотреть впервые. Что ж я за дура!
«Мощь, – ответил Леня. – А я просто бренчу».
Разговор завял, и я стала судорожно думать, что бы еще написать. Вера называет это «сюжет». Когда ей звонят пациенты, она говорит: а сориентируйте меня по сюжету своей карты? Леня, сориентируй меня. Точечка горит, Леня молчит.
«Песню сочиняешь?» – спросила я, зацепившись за тонкую мокрую ветку.
«Нет, – ветка хрустнула, а руки заскользили вниз. – Я люблю иногда добавлять «лишние» аккорды в уже готовые мелодии, чтобы посмотреть, что будет. Это не сочинительство – так, редактура».
«И какую песню редактируешь?»
Я нащупала под ногами твердую землю и отпустила ветку.
«Твою». Но оступилась и улетела в обрыв.
«Хочешь послушать?» Внизу проплывало облако, подхватило меня и вытащило наверх. «Наберу тебя в фейстайме?» Наверху – жара. «Да».
Принять звонок? Леня в домашней футболке. На ней нарисованы собаки. Одна из них – я.
«Минуту, – сказал Леня и поставил телефон на пол, прислонив его к чему-то. – Ну смотри. В этом моменте могло бы быть так…»
За спиной у него – разобранная кровать, хаос из одеяла, подушек, книг и одежды – все комом. На стене какой-то винтажный плакат «Пинк Флойд». На горке хаоса спит кот, спрятав нос в шерстяные лапы. Леня играет мою песню ночью, сидя возле постели по-турецки, а я смотрю на его шерстяные носки – крупным планом в камеру – серые, вязаные, с оленями и бубенцами.
Я думаю: как же я люблю тебя. И говорю: «Круто получилось. Давай так и оставим?» Давай так и оставим: ты сидишь в носках, играешь мне, а я слушаю. Он спрашивает: «Серьезно? Тебе правда нравится?»
Я говорю: «Огонь!» И думаю: как же я люблю тебя.
Он говорит: «Ну ок. Тогда завтра вместе попробуем». А я слышу только слово «вместе».
«Классный плакат», – говорю я, только бы не нажимать «отбой». Снова хватаюсь за хрупкую мокрую ветку.
«Аа… Этот. Купил на блошке. Ну я отключаюсь, а то тебе завтра вообще-то в школу. Пока!» Ветка ломается, и я падаю вниз.