– Мы никогда не ели там шашлыков, – говорит она и упирается вилкой в хачапури, яйцо растекается и заполняет тарелку желтым.
За окном пробивается неуверенное солнце, на улице странное холодное лето, так что мы в пледах. Капли вяло падают и мягко разбиваются об асфальт. Звонит Сашин парень и напрашивается поужинать с нами. Саша зовет официанта с огромными ресницами:
– Сейчас придет наш друг, – говорит она темным мигающим ресницам. – Принесите еще хачапури.
– Да, – говорят ресницы и удаляются.
– Боже, – говорю я и начинаю смеяться.
– Что случилось? – спрашивает Саша. – Ну что ты ржешь?
Я качаюсь на стуле и закрываю лицо руками. Этот смех – как рыдания.
– Наш друг? – в исступлении спрашиваю я. – Это просто невероятно.
– Ну а что, – пожимает плечами она. – Ну, а что, мне нужно было сказать «наш парень»?
Наш парень. Это мы уже проходили. Потому что до этого случилось вот что. Это случилось за три года до моей встречи с Сашей. И я рассказала ей.
Рассказала ей о том, как начинаются все эти истории. Как случается то, что называется страстью. Развратом. Неправильной любовью.
Хотите, я расскажу, на что вы на самом деле способны?
Хотите, я расскажу, чем это заканчивается?
Вам точно есть 18 лет?
Ладно.
Эта женщина… Она обычно красива и осторожна. Она обычно врет мужу, да и вам – врет. Она обычно отчаянно смела ночью и забывчива в обществе мужчин. Она неизменно горька на вкус и сладка на запахи – у нее самые лучшие в городе духи и самые дорогие спальни. Она старше вас лет на двадцать и опытнее на все постели, кроме вашей собственной.
Она тонко улыбается, жадно дышит, коварно соблазняет и смеется в ответ на каждое ваше слово, пока вы не окажетесь вдвоем в двухэтажном пентхаусе на окраине. Ее зовут Анжела, или ее зовут Ирма, или ее зовут Джуди, в любом случае у нее прибалтийский акцент, синий BMW седан, обручальное кольцо на правой руке, и сегодня она станет вашей первой любовницей.
Покажите ваш паспорт.
Ах, вам все еще 18 лет.
Ну, вам же было 18 лет?
Вы плачете на троллейбусных остановках. Вы еще не привыкли к предательствам. И так хочется какой-нибудь запрещенной любви, чтобы потом рассказать подружкам. Вы хотите эту дорогую женщину, как новую, редкую игрушку, которая до сих пор была вам не по зубам. Вам недоступно. Не нужно думать, отчего все так случилось – вы сами выбрали этот путь.
Это классика жанра.
Вы пропали в тот момент, когда она улыбнулась, смерила взглядом, повела плечом, закинула ногу на ногу и спросила: поедем? В тот самый момент было уже поздно.
Ты помнишь, Вера. Ветер кусал летние пятки окон. Они бились друг о друга с грохотом парижских лавок. Часы вызубренно отбили четыре пополудни. Дети во дворе играли в футбол: мяч то и дело звонко ударялся в створки ворот.
Она стоит на расстоянии в несколько издевательских сантиметров и говорит, делая акцент на каждой оголенной букве: раздевайся.
Она говорит: научи меня чувствовать, ты сможешь, я знаю. Она просит, и я готова на все: вывернуть ее наизнанку, если понадобится, только бы выиграть бой: я такая…
Ты такая способная, выдыхает она.
Я целую ее так, будто делала это миллион раз.
Ты уверена, что делаешь это впервые, спрашивает она.
Ты уверена, что ты не умела этого раньше, задыхается она.
Ты уверена, что у тебя до меня не было женщин, кричит она, вырываясь из моих рук.
Она что, думает, я полоумная? Она думает, у меня амнезия. Она считает, у меня склероз.
На самом деле это просто.
Когда ты имеешь власть над кем-то, ты не можешь остановиться.
Когда кто-то имеет власть над тобой, ты не можешь остановиться.
Пока кто-нибудь не заставит тебя это сделать.
– Ты трахаешь мою жену, – однажды все равно приходит муж. Муж появляется так или иначе. Второстепенный герой.
– И что мне сделать с тобой? – интересуется он и подходит ближе.
Я молчу. И делаю шаг назад. Квартира двухэтажная. Сзади – лестница.
Он бьет меня по лицу.
Шаг назад.
Нет, кажется, в этой квартире все-таки три этажа. Еще одна лестница – ведет наверх, в спальню.
Он бьет меня по рукам, я, как могу, закрываю ими лицо.
Шаг назад. Я плачу.
Остановись, говорит она.
Удар.
Пожалуйста, прекрати, просит она.
Удар.
Шаг назад. Лестница. Я знаю, у него были причины. Я могу его понять.
Удар в живот.
Я не хочу его понимать.
Я люблю ее, кричит она.
Шаг назад. Я падаю с лестницы.
Она сидит на верхней ступеньке и плачет.
Мои руки в ссадинах – я пыталась поймать перила.
Он спускается вниз. И подходит ко мне. Одним рывком разрывает ремень на моих джинсах.
Может быть, хватит, интересуется она.
Может быть, ты прекратишь, спрашивает она.
Может быть, ты ее отпустишь, просит она.
Вот так. Не вставая с верхней ступеньки.
Он рвет на мне одежду.
И берет меня со всей своей обидой, злостью, ненавистью.
Ну что же.
Секс – это самое примитивное из желаний.
Послушай, говорит она.
Прекрати, говорит она.
Пожалуйста, говорит она.
Ну да: почему бы нам просто не поболтать? А я смотрю наверх. Там стеклянный потолок, и в нем – небо. Я так мечтала, что однажды проснусь с ней, а по стеклу бьет дождь. Ходит голубь. Светит солнце.
Сейчас там темно.
Я ухожу с ней, говорит она.
Мне кажется, она даже переоделась. И, конечно, накрасила губы.
Хорошо, говорит он, отпуская меня. Уходите к черту.
И мы уходим.
На улице дождь. Я думаю: он ведь бьет по стеклу сейчас, этот дождь. Как я хотела.
Ну, как ты, спрашивает она.
Да ничего, говорю я.
Мы ловим машину, хотя нам совершенно некуда ехать.
И мы едем в отель: мансарда, белоснежная постель, золотые запонки у портье, одиннадцать тысяч – ночь. Я очень дорогая блядь. Вам недоступно.
Все будет хорошо, обещает она, я тебя зацелую.
Она думает, этого хватит.
Она думает, это как отойти от похмелья.
Она думает, любовь – это то же изнасилование.
Она думает, что секс с ее мужем не самое страшное из событий.
Она спрашивает: да ведь?
И я говорю: да.
Так вот это было со мной, и я ни с кем так больше не поступлю.
Так думает Вера, сидя на идеально заправленный кровати.
Потом берет телефон и пишет: «Маша, милая, прости, совершенно забыла, что сегодня у меня внеплановое дежурство. Давай в другой раз?»
Например, через 20 лет. 20 лет тебя устроит?
Глава 29Нет
20 лет меня не устроит, наверняка сказала бы Маша, но написала она другое. Она написала: «Наверное, тебя смущает разница в возрасте? Дай мне шанс».
В эту минуту ее охватило жуткое желание стать злой и противной. И добиться своего. Диагноз она поставила верный. Наверное, будет хорошим врачом.
Вера слаба, а соблазн велик, и она согласилась на встречу. «Обсудим новинки фармакологии», – пишет Вера то ли в шутку, то ли серьезно, но защищаясь. Как бы то ни было, знакомый доктор гештальта Костя утверждает, что за каждым действием человека кроется сексуальный подтекст. «Ни одной дружбы, ни одного сотрудничества не может состояться без взаимного сексуального влечения, – сказал как-то он, опираясь на теорию бисексуальности юного самоубийцы Отто. – Ну, только это происходит там, в подсознании».
Встретившись возле клиники, поехали в кафе на обед. На часах – одиннадцать, до ланча еще далеко, а для завтрака поздно. Маша всю дорогу маячила на границе с хамством, Вера отбивалась, а потом устала. В кафе вошли молча.
Да и кафе выбрали какое-то дурацкое, несовременное, безлюдное, со шведским столом.
Затем.
Вера и Маша садятся за столик, заставленный тарелками с супами, салатами и основными блюдами. Никто из них не голоден. И обе злы.
– Если хочешь переспать со мной, давай переспим, – говорит вдруг Вера тоном, которым обычно желают приятного аппетита.
– Ну что ты… Я же не животное, – тихо мямлит Маша, глядя на фрикадельку и внезапно растеряв всю свою злость.
Конечно: мы всегда хотим показаться лучше, чем есть на самом деле.
– А чего конкретно ты от меня хочешь? – интересуется Вера тоном, которым обычно спрашивают у официанта, какой сегодня суп дня.
Маша пожимает плечами, чувствуя, как по спине стекает кипяток. Люди вокруг – переводные картинки, в уши врезается музыка, во все горло кричит посуда. Санитары из общества чистых тарелок рвут ей руки, связывая их рукавами.
– Это ты всем предлагаешь? – спрашивает Маша, чтобы соскочить.
Конечно: нам крайне важно чувствовать свою исключительность.
– Только тем, кто мне нравится, – говорит Вера, аккуратно отрезая ножичком кусочек отбивной.
– А что ты делаешь обычно с теми, кто тебе нравится?
– Сплю с ними, – говорит Вера, разводя руками как бы «я что-то непонятное говорю?».
– Принесите счет, – обращается она к официанту, не меняя тональности.
– Итак, – говорит она тоном, которым обычно спрашивают «сколько оставим на чай?». – Вот я скажу тебе: делай со мной что хочешь. И что ты будешь со мной делать?
Просто представим.
Маша думает: я тебя убью. Но молчит.
Они выходят и садятся в машину. У Маши все еще дрожат руки. Стоит признаться: она переоценила свои возможности. А Вера переиграла жестокость. Обе смущены.
Маша смотрит в окно через темные очки и пытается поймать хоть что-нибудь, на что можно быстро отвлечься. В тот момент, когда она наконец замечает на ступеньках «Макдоналдса» женщину, поющую песню «Мы желаем счастья вам» под аккомпанемент магнитофона на коленях, Вера перегибается через коробку передач и целует ее в деревянные губы.
– Нет, девочка, – говорит она и смеется. – Ничего ты со мной не сделаешь.
«Да пошла ты, Вера!» – вроде бы кричит Маша, но на самом деле не произносит ни звука, инстинктивно хватаясь за ручку двери, чтобы открыть ее.