Она вернулась из изгнания через несколько месяцев после избрания Рауля Альфонсина 30 октября 1983 года. Роберто последовал за ней. А вот Анна-Мария и мой отец предпочли остаться в Гаване. После моего освобождения я виделся с ними достаточно регулярно, так как моя профессиональная деятельность заставила меня часто совершать перелеты между Аргентиной и Кубой. Мой отец сблизился с моими детьми, а также с детьми Эрнесто, особенно с последним, который едва знал своего отца. Они задавали ему много вопросов о Че, и он был рад поведать им о его детстве, юности, его увлечениях и путешествиях.
Мой отец умер в 1987 году в возрасте восьмидесяти семи лет от кровоизлияния в мозг, и умирал он несколько недель. В день, когда случился удар, меня самого госпитализировали в Гаване в самом плачевном состоянии. Я тяжело заболел в Аргентине, но не имел медицинской страховки, и меня через несколько дней по настоянию Роберто перевезли на Кубу. Десять часов перелета были ужасными, и казалось, что они никогда не закончатся. Мне выделили целых три кресла, чтобы я мог лежать. Я думал, что никогда не доберусь до места назначения. Я страдал от крайне редкого заболевания, это был синдром Гийена-Барре[80] – штука, которая случается в одном случае на миллион, которая влияет на периферические нервы и выражается в страшной слабости, а порой и в прогрессирующем параличе.
Когда мы наконец приземлились в Гаване, команда врачей уже ждала меня в аэропорту вместе с машиной «Скорой помощи». Я очень сильно болел в течение трех месяцев. В это время мой отец постепенно угасал на другом этаже больницы. Я был слишком слаб, чтобы встать с постели, и я так его и не увидел. Так или иначе, он находился практически без сознания. Я узнал о его смерти утром по телевизору. Медсестра, находившаяся в моей палате в то время, бросилась выключать телевизор. Но было слишком поздно. Мне не удалось присутствовать на его похоронах. Он покоится в Гаванском военном пантеоне рядом с моей сестрой Анной-Марией, умершей через три года от рака костей.
Как же часто я спорил с отцом! После моего освобождения ему пришла в голову сумасшедшая идея опубликовать переписку моих лет лишения свободы. По его замыслу, эти письма представляли особый интерес: я там писал при помощи кода, чтобы избежать репрессий и цензуры. Я стал настоящим экспертом в искусстве выражать что-то, не говоря об этом непосредственно. Мой отец находил мои письма превосходными и желал поделиться ими с общественностью. Когда он предложил мне опубликовать их после моего освобождения, я взорвался. Не понимаю, как ему только могла прийти подобная идея. Это же была частная переписка между нами. Думаю, моя ярость его сильно испугала. И он отказался от своей затеи.
После его смерти я продолжил ездить туда-сюда между Буэнос-Айресом и Кубой. Я сблизился с моими племянниками и племянницами. Но – и я об этом горько сожалею – я не стал ближе к Фиделю. Просто я никогда не хотел получать выгоду от наших отношений, разве что в самых исключительных случаях.
Может быть, думал я, это не сделает чести моему брату, который был таким неподкупным и имел такое ярко выраженное отвращение к любым привилегиям.
Тем не менее я пребывал в хороших отношениях с Раулем Кастро и его женой Вильмой Эспин Гиллуа. Вильма была очень важной женщиной на Кубе. Она происходила из мощной и влиятельной семьи (ее отец был одним из адвокатов группы «Бакарди»), сама она блестяще училась в престижном MIT[81], где получила диплом в области гражданского строительства. По возвращении на Кубу она присоединилась к «Движению 26 июля» в провинции Орьенте и храбро сражалась с оружием в руках. Она была президентом Федерации кубинских женщин с 1960 года и до самой своей смерти в 2007 году. Она была очень сильной женщиной, воинственной, да еще и феминисткой, творившей чудеса во имя прав женщин и гомосексуалистов. До Фиделя Куба считалась страной несгибаемых мачо. Вильма помогла трансформировать ментальность. Ее дочь Мариэла стала директором Национального центра полового воспитания на Кубе; ее сын Алехандро служил полковником в министерстве внутренних дел. Мариэла гораздо больше похожа на мать, чем на отца. Рауль же в первую очередь военный! Он не говорит, он отдает приказы. Я действительно был весьма близок к этой семье. И в течение многих лет именно в их маленькой гостинице я останавливался, когда приезжал на Кубу.
С другой стороны, я не знал нынешнюю жену Фиделя Далию Сото дель Валле. Она также долгое время оставалась неизвестной широкой публике. Фидель всегда был весьма сдержан. Он, казалось, не имел вообще никакой личной жизни, редко выходя за пределы своих служебных обязанностей, в которых никогда не участвовала его жена. Давно говорили, что он был очень близок с кубинской революционеркой Селией Санчес. Может быть. Я думаю, что Фидель был одержим вопросами безопасности. Его дети никогда не выходили из тени. Мы почти не знали, кем они были или даже сколько их было. У Фиделя Кастро было одиннадцать детей от семи женщин, две из которых были его женами. У меня была возможность встречаться с его сыном Алехандро.
Единственный раз я напрямую обратился к Фиделю, чтобы что-то получить, когда мне захотелось, чтобы моя дочь Анна вернулась на Кубу в 1984 году. Она провела несколько лет на острове, вернулась в Буэнос-Айрес со своей матерью, но не смогла адаптироваться в Аргентине. Я написал Фиделю. Он мне сразу же ответил очень ласковым письмом, очень красивым, сопроводив его подарками: он не только согласился с тем, чтобы Анна переехала на Кубу, но и гарантировал ей жилье и работу. За это я был ему очень благодарен.
После падения военной диктатуры Мартин и Пабло, два других ребенка от моего союза с Марией Эленой Дуарте, также вернулись жить в Буэнос-Айрес на какое-то время. Но прошло девять лет с момента их отъезда в изгнание, и вся их жизнь теперь была связана с Кубой. И они уехали. Мой сын Мартин и дочь Анна теперь живут в Испании. А вот Пабло до сих пор проживает на Кубе.
Я сохранил контакт с бывшими боевыми товарищами Эрнесто, с Гарри Вильегасом и Леонардо Тамайо, пережившими не только партизанскую войну в Сьерра-Маэстре, но и бои в районе Ньянкауасу, и занимавшими важные посты в кубинском правительстве. Они сделали признание, глубоко тронувшее меня. В то время, как они сражались в Боливии, Эрнесто часто говорил обо мне. А однажды он признался им, что из всех своих братьев и сестер он именно меня считал своим духовным наследником, тем, кто мог бы продолжить его борьбу и привести ее к успеху. Об этом я думаю сегодня при написании этой книги.
«Во веки вечные вы мои дети…»
Однажды я случайно зашел в один ресторан в Гаване с Алехандро Кастро, сыном Фиделя, и Селией, дочерью Эрнесто. И, слово за слово, мы начали говорить о том, что значит для каждого из нас родство с этими прославленными людьми. Я не знал его братьев и сестер, но мы поняли, что Алехандро был тем, кто больше всех пострадал от своего происхождения. Его всю жизнь слишком охраняли и окружали телохранители. Безопасность Фиделя всегда была одним из ключевых аспектов в жизни его семьи. Неоднократные акты агрессии со стороны Соединенных Штатов заставляли его опасаться, что возьмутся и за его потомство. И его дети выросли без права выходить на улицу в одиночку. А потом, быть сыном Фиделя – это же такой груз! Алехандро восхищался своим отцом, но он не мог свободно об этом говорить. Он был фотографом и делал портреты… Фиделя. Хоть они и были прекрасны, но главным в его фотографиях был не он, а, конечно же, Фидель. Бедняга так и прожил всю свою жизнь в тени Líder Máximo (вождя нации).
Моя племянница Селия стала ветеринаром, большим специалистом по дельфинам. Она работает в Гаванском аквариуме. Много лет назад она приняла решение никогда не говорить о своем отце. Она развелась со своим мужем-чилийцем и вела очень спокойную жизнь со своими детьми. Она не захотела заниматься делами Centro Estudios (Исследовательского центра) имени Че Гевары в Гаване и музеем, миссия которого заключается в сборе архивов Че, будь то рукописи, книги, речи, статьи или фотографии. Центр Че возглавляет ее брат Камило, ныне фотограф, который до этого занимал несколько постов в кубинском правительстве.
Я мало знал мою племянницу Ильду, старшую дочь Эрнесто. Когда я вышел из тюрьмы, ей уже было двадцать семь лет, она была замужем за мексиканцем и работала в библиотеке. Уже тогда она мучилась депрессиями. Она умерла от рака в возрасте тридцати девяти лет.
Алейда стала педиатром, специалистом по детской аллергии. Она работает в одной гаванской больнице. Она осуществила множество гуманитарных миссий в Анголе, Никарагуа и Эквадоре. Она выступает за права человека, а также управляет двумя центрами для детей-инвалидов и жертв жестокого обращения. Алейда неустанно путешествует, стремясь содействовать свободному доступу людей к здравоохранению. Она говорит, что отец – ее вдохновение. Она также издает журнал «Парадигма», где работает вместе со своим братом Камило.
Мои племянницы и племянники едва знали своего отца[82]. Когда он отсутствовал, он посылал им открытки с картинками. И они сохранили красивое прощальное письмо, написанное им перед отъездом в Боливию:
«Моим детям.
Дорогие Ильдита, Алейдита, Камило, Селия и Эрнесто, если вы читаете это письмо, значит, меня больше нет с вами. Скорее всего, вы вряд ли вспомните меня, а самые младшие точно не запомнят. Ваш отец всегда жил в соответствии с тем, во что верил, и поступал он согласно своим убеждениям. Вырастайте хорошими революционерами. Учитесь прилежно, чтобы освоить знания и технологии – это помогает овладеть природой. Не забывайте, что важнее всего – революция, но каждый из нас поодиночке ничего не значит. Прежде всего всегда обостренно воспринимайте любое проявление несправедливости – против кого угодно, где угодно в мире. Это самое прекрасное качество революционера. Во веки вечные вы мои дети, и я все еще надеюсь увидеть вас. Целую и крепко обнимаю. Ваш папа»