Однажды, в октябре 1973 года, я был на Кубе с семьей, когда с моим сыном Мартином случился очень тяжелый приступ астмы. Предполагаю, что он унаследовал эту болезнь от своего дяди Эрнесто, как и его брат Пабло. Двое моих сыновей были астматиками. Но не я. У меня появились весьма странные проблемы с легкими при выходе из тюрьмы, но это была не астма. Я отвез Мартина в клинику Боррас, больничный комплекс в Гаване. Его случай оказался настолько серьезным, что врачи решили госпитализировать его и перелить ему сыворотку крови. Он едва мог дышать.
Конечно, благодаря моему имени докторша узнала меня. На следующий день она отвела меня в сторону: «Сеньор Гевара, – сказала она, – мы хотим пригласить вас принять участие в церемонии, которая состоится завтра. Мы будем вручать награды лучшим сотрудникам от имени Че и рассчитываем на ваше присутствие». Октябрь – это месяц мероприятий, посвященных смерти Эрнесто и Камило Сьенфуэгоса. Я отказался, объяснив, что предпочитаю молчать и что я прибыл в больницу, потому что мой сын болен. Врач была маленькой, но крайне авторитарной, и она ничего не хотела слушать. Она посмотрела на меня горящими глазами и заявила тоном, не терпящим возражений: «Послушайте меня, сеньор Гевара. Вы имеете полное право говорить или не говорить. Однако мне кажется, что ваша позиция состоит в том, что вы – большой эгоист. Всем известно, что вы тут не имеете ни малейшего представления о вещах, которые вы могли бы сказать, и вы зарыли все это глубоко внутри себя. Если предпочитаете держать их в себе, это ваш выбор, но я не согласна». Я был поражен.
Она говорила без конца и стояла на своем. Устав от ее увещеваний, я уступил. Что я мог сделать? Я спросил у нее про время и место проведения церемонии, и я там появился, не имея ни малейшего представления о том, что буду говорить. Они поставили длинный стол в большом зале. Присутствовали директор больницы, врачи, медсестры, санитары… Я никого не знал в этой среде. Они посадили меня в конце стола и забыли про меня, к моему огромному облегчению, на все время, пока вручались награды. Я задумался. Меня никогда еще не просили делать так. Что я должен сказать? Неожиданно докторша взяла микрофон и объявила: «Мы имеем честь видеть с нами сегодня вечером брата доктора Эрнесто Че Гевары, героического партизана…» Прежде чем она успела закончить фразу, все встали и начали дико аплодировать. Это оказалось весьма ксати, потому что у меня ком встал в горле, и я весь дрожал; мне нужно было успокоиться и подумать о том, что я собираюсь сказать. Они плакали! Че погиб всего пять лет назад, и его отсутствие до сих пор с болью воспринималось на Кубе. Такая реакция глубоко тронула меня.
Кто-то сунул мне микрофон под нос, и я начал говорить. Слова полились сами собой. Пока я говорил, я чувствовал, что вот-вот заплачу. Ком все еще стоял в моем горле, и все же я говорил. Я не знаю, что я такого сказал, но мои слова шли из самого сердца. Периодически присутствовавшие начинали аплодировать. Это был первый раз, когда я публично говорил об Эрнесто. Я сохранил об этом очень сильное впечатление, но я не повторял ничего подобного в течение тридцати шести лет.
Что касается интервью в средствах массовой информации, то у меня был неудачный опыт в 1965 или 1966 году (я точно не помню дату), который потом надолго отбил у меня всякую охоту. Все, и моя семья в том числе, задавались вопросом, где Че. Он исчез. Я не говорил ни с кем из моих родственников, и я ничего не знал о передвижениях Эрнесто. Однажды репортер из журнала «Gente» появился в моем книжном магазине. Он хотел взять у меня интервью. Я ответил, что не даю никаких интервью. Он настаивал на своем. «Я просто хочу понять, знаете ли вы, где ваш брат», – сказал он мне. Я повторил ему, что не даю интервью. Я также добавил, что, даже если бы я знал, где мой брат, он был бы последним человеком, которому я бы об этом рассказал. При нем находился фотограф с телеобъективом, которого я не заметил с другой стороны улицы. Он сфотографировал меня без моего согласия. На следующий день «Gente» опубликовал мою фотографию, сопроводив ее следующим комментарием: «Хуан Мартин Гевара утверждает, что не знает, где его брат Че, но тон, которым он это сказал, предполагает, что он про это знает, и очень даже хорошо». Подобные методы были тем более шокирующими, что они подвергали меня опасности. Я нашел этого чертова репортера и сказал ему: «Что ты хочешь? Навести на меня CIDE[87], ФБР, ЦРУ и КГБ? Ты больной?» Они не трогали меня, пока он не сделал эту свою фальшивку. Он доставил мне неприятностей: если спецслужбы не замечали меня прежде, в чем я сильно сомневаюсь, то теперь я стал для них мишенью.
С годами я изменился, а журналисты наконец оставили меня в покое, я их разочаровал. Потом они вернулись после моего первого интервью в 2007 году для аргентинского ежедневника «Página/12». В нем говорилось не о Че, а о пособиях, которые правительство обещало политическим заключенным. Оно тянуло с выполнением свого обещания, и я решил выступить по этому поводу. Тогда публика вспомнила о моем существовании. Все забыли, что у Че были братья и сестры. Аргентинцы были поражены. Настолько плохо они знали свою собственную историю. Тем не менее мне потребовалось еще два года, чтобы решиться заговорить о Че. Я был жертвой самоцензуры!
Когда аргентинская пресса предприняла новую попытку примерно в 2009 году, я был наконец готов, хотя формально еще не все для себя решил. Это произошло естественным путем. Однажды я просто согласился на интервью. Мне было чего сказать, что я давно носил в себе. А потом были многочисленные беседы с Роберто, Селией, Анной-Марией до ее смерти. С тех пор как Селия вернулась из изгнания в 1984 году, а за ней и Роберто, мы много говорили об Эрнесто и необходимости высказаться или, наоборот, молчать. Анна-Мария и Селия остались на своих позициях и сохраняли молчание. Роберто много выступал публично, в частности о своем движении MoDePA.
Селия ничего не знает об этой книге. Когда узнает, она вполне может перестать со мной разговаривать. Она не согласна со мной в этом плане. И мы обходим эту тему, чтобы не ругаться. Она более жесткая, более цельная, чем когда-либо. Роберто вновь ушел в себя и в восемьдесят три года не хочет говорить об этом. Он знает, что я очень активен, что я участвую в защите памяти Эрнесто, но он никогда не задавал мне по этому поводу никаких вопросов. Его жена, напротив, меня очень воодушевляет.
Мое желание говорить не просто родилось из каких-то личных соображений. В период между 2001 и 2003 годами Аргентина пережила ряд катаклизмов. С политической точки зрения, это был период крайней нестабильности: после двух катастрофических правлений перониста Карлоса Менема пять президентов поменялись в резиденции Касса Росада в течение четырех лет; некоторые из них продержались лишь 48 часов[88]. И в то время я вдруг обнаружил, что молодежь заново открывает для себя Че. Она жаждала знаний. Она задавала вопросы. И возникла необходимость, потребность, рожденная хаосом, катастрофическим экономическим и социальным кризисом, которого мы достигли в полную силу в 2001 году. Мы уже жили при весьма опасном спаде. А теперь нас толкали в пропасть резкие экономические меры, навязанные Международным валютным фондом (мы стали Грецией задолго до Греции). Целые слои населения перешли из среднего класса в состояние полной нищеты: их сбережения внезапно обесценились, а у кого-то и вообще полностью растаяли. Люди были вынуждены прибегать к бартеру, чтобы как-то выживать. У них не было больше наличности: банки были закрыты или наложили ограничения на снятие денег. Все начали обменивать еду на услуги. Стало ясно, что «дикий капитализм» – это вовсе не обещанная нирвана. Пришлось мобилизоваться. Нужно было найти лекарство, создать другое общество на пепелище старого. И молодые люди обратились к Че. Что он говорил о капитализме? Какие решения он предлагал? Постепенно я начал отвечать. И я увлекся. Я чувствовал ответственность перед ним, некий долг памяти, который требует, чтобы я говорил о нем. Какие шаги надо сделать, чтобы стать Че?
В то же самое время три старых друга решили открыть музеи: Хулия Перье, сестра моего сокамерника, депутата от провинции Мисьонес – в Пуэрто-Карагуатай, где Эрнесто провел свои первые два года; ответственная за туризм Карина Чуикикич – в Альта-Грасии, где Эрнесто жил в молодости; и Дарио Фуэнтес – в Сан-Мартин-де-лос-Андес, в патагонской провинции Неукен, месте удивительной красоты, которое так пленило Эрнесто, что он говорил о нем до конца своих дней. Хулия, Карина и Дарио попросили меня принять участие в этом деле. Они приложили так много усилий, чтобы почтить память моего брата, что я не мог отказаться. Мы запустили схему культурного туризма под названием «Los Caminos del Che» («Дороги Че»), связывающую три музея, и эта программа была одобрена Министерством туризма Аргентины. Наша первая публичная встреча была проведена в 2009 году. Она отметила мой дебют на национальной и международной арене. В 2013 году я основал ассоциацию «Por las huellas del Che» («По следам Че») с целью распространения его идей. Я всегда говорил, что многие хотели бы поставить крест и распять Че, причем не только его тело, но и его идеалы. Ассоциация начала с детального изучения того, как изображали Че после его высадки вместе с Фиделем на пляже Лас-Колорадас. Мы хотели понять, как это было воспринято. И что же мы обнаружили? То, что его образ многогранен: образ аргентинского врача-коммуниста, который агитировал молодых людей из хороших семей; образы героев фильмов («Че» Ричарда Флейшера с Омаром Шарифом в главной роли, а также более поздний «Че» Стивена Содерберга с Бенисио Дель Topo[89]); образ убийцы-психопата, который легко стреляет с двух рук; образ героического борца, защитника вдов и сирот и т. д. Но каким был Че на самом деле?
Я хотел бы, чтобы эта книга – и Ассоциация тоже – достигла нескольких целей. Главное – показать моего брата за пределами сложившегося мифа. Люди имеют искаженное представление о Че. Но под маской иконы или партизана, как бы это ни было привлекательно, имелось совсем другое содержание, и его нужно было распространять. Кто знает, о чем думал Че? Почти никто! Тем не менее он был одним из величайших мыслителей-марксистов своего века. И люди должны понимать, что этот человек не просто так взялся за оружие. Многим он представлялся авантюристом, но он был из тех, кто готов отдать жизнь ради того, чтобы быть в гармонии с истиной, кто способен умереть за свои идеи. Важно понимать, что Эрнесто сначала был нормальным человеком, если не сказать самым обычным, а потом он стал исключительной личностью, которой другие могут и должны подражать. Великие люди очень редки, но они существуют! И он был аргентинцем. Отсюда и моя вторая цель: чтобы аргентинцы символически переоткрыли для себя фигуру Че. Не в обиду кубинцам будет сказано, он имел привычки, культуру и юмор типичного аргентинца. Недавно я читал лекцию в крупном университете Гаваны и имел несчастье сказать об «аргентинстве» Че. Это очень плохо прошло в аудитории. Настолько, что несколько человек даже вскочили, чтобы возразить мне. Че был не просто кубинцем, заверили они меня, он был