– Эй, гаврики! Что это вы молчите, будто мать родная не родила? Заснули? – крикнул Племянник.
– Так точно. Все спят! – громко ответил я.
– Это ты, парнек?
– Я!
– Опять выскакиваешь?
Он не знал, что выскочили как раз все остальные, а я остался.
– Куда же я выскочу, если вы дверь закрыли?
– Посидите еще немного! Закаляться надо. Ты как считаешь, парнек! Надо вам закаляться?
– Еще бы!
– Ты ведь хотел познакомиться с Дачником?
– Еще как!
– Теперь познакомился?
– Конечно!
– Ну вот, видишь! Может, и о тебе когда-нибудь книжку напишут.
– Если я дойду до его состояния.
– Ага!
Он засмеялся мелким и дробным таким смешком, будто монеты рассыпал по лестнице.
«Зачем ему нужно, чтобы мы сидели в подвале? – рассуждал я. – Да ни за чем! Просто он выполняет чужую просьбу». Я знал чью именно! Но выполнял он ее с удовольствием: ему приятно было кого-то помучить. Такой у него был характер.
Племянник зевнул длинно, словно завыл:
– Пойду-ка тоже вздремну…
«А не вздумает ли он перед сном погулять? Выйти во двор?..» – подумал я. И сердце опять замерло у меня внутри.
Все же я не стал торопиться, а вынул из кармана карандаш и крупными буквами написал на крышке садового столика:
Племянник! Передай привет своей тете!
И подписался: Алик-Детектив. А потом помчался обратно, к узкой полоске света. «Как же мне сделать так, чтоб Наташа не увидела заштопанную рубаху? – думал я. – Пожалуй, как Принц с Покойником, разденусь догола и попрошу всех отвернуться!..»
– Что ты там делал? Куда убежал? – набросились на меня все, когда я высунул голову из подвала. Соскучились! Это было приятно.
– Отвернитесь! – скомандовал я.
– Было холодно, откуда-то с крыши падали капли… Дрожа всем телом, я протиснулся навстречу свободе.
Глава IX,в которой события опять с головокружительной быстротой сменяют друг друга
Когда мы наконец вырвались на свободу, нужно было немедленно бежать, мчаться на станцию, но я словно прирос к земле и жмурился, хоть солнца не было и даже начало уже понемножку темнеть. Мы отвыкли от света и радовались ему, как дети!
Неожиданные мысли заполнили мою голову. Они наталкивались одна на другую, потому что их было много. Да, жизненные испытания делают человека мудрее!
Я думал о том, что если человек каждый день получает одни только радости, он, значит, их вовсе не получает. И о том, что если он с утра до вечера отдыхает, то, наверно, от этого устает. И о том, что если человек каждый день видит деревья и небо, он их не видит, просто не замечает, а вот если он посидит в подвале… Может, я был не совсем прав, но мысли на то и мысли, чтобы в них можно было сомневаться.
Наконец спокойствие вернулось ко мне и я заорал:
– На электричку!
– Мы все равно не успеем, – сказала Наташа.
– То есть как это? Почему?
– Потому что осталось всего двадцать три минуты, а до станции – сорок с лишним.
– Я вас… – начал Глеб.
Но тут раздался длинный, солидный гудок тепловоза. Электрички гудят по-другому: короче и как-то, я бы сказал, легкомысленнее. Догадка внезапно озарила меня.
– Глеб! – воскликнул я, желая перекричать тепловоз, который уже умолк. – Глеб! Я чувствую по гудку, что станция совсем близко. Ты вел нас дальним путем… Запутанным! Ты хотел, чтобы мы… – Я не стал вслух объяснять, чего именно хотел Глеб: расследование еще не было закончено. – В общем, веди нас кратчайшей дорогой. Самой короткой!
– Я и сам… Я вот как раз об этом…
Мы побежали. Предчувствие подсказывало мне, что станция должна показаться сразу же, как только мы обогнем сосновый лесок, в который упирался дачный забор. Но ведь, как я уже, кажется, отмечал, длинный путь может показаться коротким, а короткий – ужасно длинным, особенно если все время поглядываешь на часы и прислушиваешься, не шумит ли вдали электричка. «Иногда электричка на минуту-другую опаздывает, – думал я. – Но если нужно, чтоб она опоздала, то обязательно придет вовремя или даже немного раньше…» Покойник все время отставал. Предчувствие подсказывало мне, что он может рухнуть, упасть: в тот день страх совсем измотал Покойника. К тому же ему пришлось голым вылезать из подвала. И это окончательно подкосило его.
Покойник не рухнул, он вскоре присел на пень.
Наверно, среди молодого леска росла еще недавно могучая, старая сосна, но ее почему-то срубили: может, чтобы не выделялась или по какой-то другой причине. Пень был широченный, на нем вполне могли уместиться все шестеро.
Но Покойник сел посреди, и никто, кроме него, не уместился. Впрочем, мы отдыхать и не собирались.
У Покойника все дышало: и нос, и грудь, и живот, и плечи… И даже ноги дышали. Вернее сказать, подрагивали.
Мы тоже остановились.
– Оставьте меня одного, – сказал Покойник таким голосом, словно был тяжело ранен. – Бросьте меня здесь. Нету сил…
– Я потащу тебя! – сказал Принц Датский и собрался уже взвалить Покойника на себя, но к ним подбежал Глеб.
– И я тоже его… чтоб легче…
В этот момент издали подала голос электричка.
– Из города… – сказал Глеб.
– Конечно. Для нашей еще рано, – согласился Принц Датский.
Наташа взглянула на свои часики:
– У нас есть семнадцать минут. Нет, шестнадцать…
Принц Датский и Глеб попытались схватить Покойника за руки, но он гордо отстранил их:
– Я сам!
– Пожалуйста, Гена… – тихо сказала Наташа. – Если можешь…
Покойник вздрогнул: давно уже никто из нас не называл его по имени. Мы просто даже забыли, что его зовут Генкой. Кажется, лишь в ту минуту Покойник по-настоящему понял, как волновалась Наташа. И он вдруг помчался вперед с такой быстротой, что мы с трудом за ним поспевали.
Ни одна детективная история не обходится без беготни и погони. И вот мы опять бежали… «Жалко, конечно, что нет погони, – успел я подумать. – Если б за нами по пятам гнался племянник Григорий, а мы бы успели вскочить в электричку и двери перед самым его носом захлопнулись – это было бы совсем здорово! Хотя ведь гнать человека, заставлять его мчаться вперед со всех ног, может не только плохое, но и что-то хорошее, благородное!» Одних из нас гнала забота о Наташиной маме. А других, или, вернее сказать, другого, а еще точнее сказать, Глеба, я думаю, подгоняла совесть… Опытный глаз мог почти безошибочно определить, что она в нем уже просыпалась. А предчувствие подсказывало мне, что скоро проснется совсем!
В тот день я все время о чем-нибудь думал, что-то замечал или предчувствовал… «Когда не происходит никаких интересных событий, то и интересные мысли не появляются, – рассуждал я. – Потому что нет никаких наблюдений… А когда происходит что-нибудь важное, мысли в голове прямо-таки теснятся. Поэтому в моей повести могло бы быть очень много лирических отступлений и разных раздумий. Но сюжет торопит меня, и от лирических отступлений приходится отступать… Да, именно события рождают умные мысли! Это я чувствую по себе. И это ведь тоже мысль! Мысль о мыслях!» С этой мыслью я застыл, остановился как вкопанный.
Ноги мои сразу, без всякого предупреждения приросли к земле, и кто-то налетел на меня сзади. Но я даже не повернулся и не посмотрел, кто именно.
А в того, кто налетел на меня, врезался еще кто-то… Все произошло так же, как бывает на шоссе, когда машина неожиданно тормозит.
Я смотрел вперед сквозь сосновый лесок. Он был молоденький, редкий, и сквозь него было ясно видно, что электричка подкатила к станции не из города, а с противоположной стороны. «Значит, та самая… которая в город. На которую мы спешим!» Я не успел еще как следует в это поверить, а электричка снова гуднула и тронулась.
О, как часто жизнь преподносит нам неожиданности! События продолжали с головокружительной быстротой сменять друг друга.
Наташа поднесла часики к уху, и я заметил, что рука ее дрожит. Эта дрожь немедленно передалась мне. Но я дрожал внутренне, про себя, и не подавал виду.
В тот день дрожь уже не первый раз посещала нас всех. И было отчего подрожать!
– Идут… – сказала Наташа. – Я их утром по радио проверила.
Она оторвала часы от уха, на которое я смотрел. Никогда раньше я не замечал, что оно такое маленькое, аккуратное, плотно прижатое к волосам.
Как мне хотелось, чтоб оно, это ухо, услышало что-нибудь приятное, радостное!
– Бывает, что электрички приходят раньше, – сказал я, – особенно если нужно, чтоб они задержались… Это я замечал. Но ведь не на четверть часа. Ну, на минуту, другую…
– Так что ж это было? – тоскливо вскрикнул Покойник. – Как тогда со скелетом? Галлюцинация?
– Не умничай, – сказал я. – Разберемся. Сегодня у нас…
Миронова подняла руку и торопливо, словно боясь, что ее кто-то опередит, подсказала:
– Воскресенье!
– Стало быть…
– …выходной день! – подсказала Миронова.
Я медленно рассуждал:
– А в выходные дни бывают…
– …дополнительные поезда! – поспешно закончила мою фразу Миронова. Когда нужно было подсказать учительнице или вообще начальству, она очень быстро соображала.
– Вот именно! – согласился я. – Это дополнительный поезд. Электричка в семнадцать ноль-ноль придет. Я же сам видел расписание… На станцию!
Мы снова сорвались с места и побежали. Я мчался быстрее всех: мне хотелось первому убедиться, что это был действительно дополнительный поезд, а не самый обыкновенный, не тот, который подчиняется ежедневному расписанию.
Только Глеб пытался меня обогнать. Я понял: ему хотелось отличиться, чтобы хоть чем-нибудь искупить… Все-таки я раньше других подлетел к окошечку кассы. Желание мое сбылось. Но уж лучше бы оно не сбывалось!.. Возле окошечка висел металлический щит с колонками цифр и словами «ежедневно», «по воскресеньям», «далее со всеми остановками»… Щит был разделен на две половины: «В город», «Из города».
Я забегал глазами по расписанию.