должен вам сообщить…
На его маленьком личике вновь не умещалось ничего, кроме усмешки.
– Я бы вас выпустил. Немного попозже. – Он захихикал. – Но раз вы сами хвост подымаете, смотрите, гаврики! Там ведь написано: «Не подходить!» А ты, парнек, подошел? Начихал, значит! Запихну я тебя обратно. И будешь сидеть тихо, будто мать родная не родила!
– Запихните! Пожалуйста! Но сначала послушайте!
– Чего там?.. – Он махнул на меня рукой, словно на комара.
– Мы обнаружили там… исключительно интересную запись! На крышке стола. Прямо на крышке, сверху! Вы не заметили, потому что эта запись сделана карандашом и чуть-чуть стерлась. Но зато очень важная! И адресована лично вам!
– Мне?
– Лично вам! Представляете?
– Мне лично?
– Вам! Не верите? Можете посмотреть!
– На столе?
– Прямо на круглой крышке. Если вам за какие-то бумажки музей объявил благодарность, то уж за стол с надписью… Наверно, портрет ваш в музее повесят. И всем экскурсантам будут рассказывать!..
– А может, и деньжатами пахнет?
– Заплатят! – уверенно сказал я. – Во-первых, за стол: это же предмет, непосредственно связанный с жизнью писателя. И его творчеством! Потом, он же всего на трех ножках… А в музее знаете как? Чем старее вещь, чем больше поломана, тем сильней за нее хватаются. Слышали, говорят: «Музейная редкость»? Это, значит, что-нибудь поломанное или разорванное. А во-вторых, там же надпись, обращенная к вам! Табличку прибьют: «Из личного архива…» Я такие читал. И повесят портрет… Ваш портрет!
– Ну, ты не умничай! – Племянник вновь махнул на меня рукой. – Не твоих мозгов это дело, парнек. Веди-ка меня. Если правду говоришь, всех выпущу. А если наврал, тоже выпущу… дух из тебя! Понял?
Довольный собой, он рассыпал мелкий, противный смешок. И затопал вниз, перешагивая через две или три ступени. Я еле за ним поспевал.
«Лишь бы не сорвалось! – думал я. – Ну, а если сорвется… Я погибну в подвале. И не так, как Аида и Радамес, которые все-таки были вдвоем. Нет, я закончу свою жизнь в темном, сыром одиночестве! Все решится буквально через секунды. Вот сейчас! Вот сейчас…» Я вытер со лба капли страха. Даже не очень опытный глаз мог бы безошибочно определить: меня трясла лихорадка. Как хорошо, что Наташа была далеко!
Наконец мы остановились у двери, ведущей прямо в подвал.
Племянник схватился за щеколду. Железо со ржавым стоном проехало по железу.
Потом он повернул круглую головку английского замка.
– Проходи-ка, парнек…
– Нет, вы вперед проходите. Вы ведь старше! Я себе не позволю…
– Вежливый ты, парнек! Не люблю вежливых.
Он шагнул в сырой мрак подвала.
И в то же мгновение дверь, которую я смело и решительно толкнул ногой, захлопнулась. Щелкнул замок, от которого ни у кого не было ключа… На всякий случай я тут же навалился на щеколду и с трудом задвинул ее.
– Парнек, ты что? – послышалось за дверью.
– Не хочу вам мешать, – с плохо скрываемым злорадством ответил я.
– Открой дверь! Откр-р-р-ой!
– А вы нам открыли?
– Ну, пар-р-рнек! Ну, ты у меня…
– Пока что не я у вас, а вы у меня… сидите в подвале.
– Сейчас я твоих дружков… Я их всех! Будто мать родная не родила!.. Я их…
– Сначала найдите!
– Да я их!
– Посидите вдвоем со скелетом!
Он стал колотить в дверь ногами. Но она была прочно обита ржавым железом.
– Попробуйте пролезть через другую дверь, – посоветовал я, зная, что через нее пролезет только маленькая головка Племянника. Или его нога.
– Навр-рал? Ты мне навр-рал?
– Нет, я сказал правду. Подойдите к столу – и убедитесь!
Послышался топот его ножищ.
«Вот сейчас он остановился возле стола… – думал я. – А сейчас вот читает: «Племянник! Передай привет своей тете!»
– Откр-р-рой! – раздался крик из глубины подземелья, похожий на рев циклопа, запертого в пещере.
Чувство законной гордости переполнило меня! Был открыт путь к телефону.
Наташина мама была спасена!..
Глава XI,в которой мы слышим разные голоса и топот погони…
– Как тебе удалось? Как ты это совершил? Как сделал? Как?! Расскажи!
– Важен результат, – отвечал я на вопросы своих друзей. – Он сидит в подвале? Сидит! Он кричит в подвале? Кричит! Остальное, как говорится, детали.
– Победителей не судят! И не расспрашивают!.. – изрек Покойник.
Ему не хотелось, чтобы мной восторгались, чтоб меня расспрашивали. И хоть наши желания решительно не совпадали, я тоже сказал:
– Зачем оглядываться назад? Лучше будем смотреть вперед!
– Я слышал, что у военных принято анализировать военные операции, которые привели к победам, – сказал Принц Датский. – На них учатся остальные.
Мне не хотелось вслух анализировать свою «операцию». Ведь я перехитрил Племянника… А хитрость со стороны всегда выглядит менее выгодно, чем прямая схватка, чем смелость, проявленная в открытом бою. «Если бы они слышали своими ушами, как Племянник грозил запихнуть меня обратно в подвал, словно сельдь в банку, – рассуждал я, – они бы поняли, что я проявил не только находчивость, но и храбрость. Но они этого не слышали и уже не могут услышать. Пусть же догадываются сами. Вдруг Наташа подумает, что Племянник струсил, испугался меня! Я не буду с ней спорить. К сожалению, она вряд ли может так подумать…» И хотя я предложил не оглядываться назад, мне внезапно захотелось, чтобы они услышали рычание Племянника и поняли, какого противника я победил.
Всем не терпелось добраться до телефона, но я предложил:
– Давайте спустимся на минутку!
Спустились все, кроме Глеба… Он, который старался первым выполнять мои приказания и даже, подобно Мироновой, заранее угадывать их, тут вроде бы не расслышал. Я не стал насиловать его волю.
Может, он боялся, что я и его тоже загоню в подземелье.
А может быть, считал себя не вправе издеваться над Племянником, который еще недавно был его верным сообщником. Соучастником его преступления! И вновь передо мной возникла загадка, которую еще предстояло понять, разгадать: «Зачем Глеб звонил Племяннику? Зачем просил его запереть нас в подвале? Зачем?!» Мы подошли к двери, обитой ржавым железом, и я крикнул:
– Ну, как там дела? Какое у вас настроение?
Племянник стоял по ту сторону возле самой двери, как тигр возле металлических прутьев клетки.
– Откр-рой! – заорал он. – Откр-рой!
Все отскочили в сторону. Но я остался на месте. Я даже не шелохнулся. И с плохо скрываемой насмешкой произнес:
– Мы же освободились собственными силами. Без вашей помощи. Вот и вы постарайтесь! Проявите инициативу, находчивость. Посидите, похудейте – тогда, может быть, пролезете через ту дверь, через которую мы…
– Я р-разнесу дачу! – кричал Племянник.
– Тетя будет очень огорчена, – спокойно ответил я. И обратился к своим друзьям: – Прошу вас наверх! К телефону. Прошу!
Все тихо мне подчинились. Мы вошли в комнату, которую когда-то снимал у тети Племянника Гл. Бородаев. Она переходила прямо в террасу, а терраса выходила прямо во двор.
Телефона я в комнате не увидел. И внутренне похолодел: неужели все мои старания оказались напрасными?
Но уже в следующий миг я внутренне отогрелся: Глеб поднял со стула старый женский халат, и оказалось, что телефон скрывался под ним.
– Зачем это? – спросил я.
– Тетя очень боится… Если соседи, которые с других дач… То всегда будут просить… Она прячет, чтобы не знали. Он ведь прямой!
– В каком смысле?
– Сразу соединяется с городом… Такой только дедушке… В благодарность…
К аппарату была прибита потускневшая пластинка: «Гл. Бородаеву от благодарных читателей».
Рядом лежала бумажка, на которой были записаны телефоны: милиции, «скорой помощи», пожарной команды и еще какой-то.
– Это чей? – спросил я.
– Тети Племянника, – сказал Глеб. – Она в городе. Он ей звонит. Сообщает…
– Понятно.
Острая наблюдательность немедленно подсказала мне, что никто не решается первым снять трубку. Вдруг отключен за неуплату? Или испорчен?..
Смелым движением руки я поднес трубку к уху: раздался гудок. Наташин телефон я знал наизусть. Но она не знала, что я его знал. И я не хотел, чтоб она об этом догадывалась: ведь я чуть не с первого класса звонил ей и долго дышал в трубку, а потом перестал дышать.
– Наташа, какой у тебя номер?
Она ответила. Я набрал… Послышался женский голос. Он был мне отлично знаком: раньше, услышав его, я сразу же вешал трубку. Но сейчас не повесил, а передал Наташе:
– По-моему, твоя мама.
– Мамуля, – сказала она так нежно, что острое чувство зависти вновь проникло мне прямо в сердце.
Если б она сказала таким голосом «Алик», я отдал бы все самое дорогое: новый велосипед (двухколесный!), и шариковую ручку, и бильярд с металлическими шариками!
Она продолжала:
– Нет, не из города… Мы еще здесь, на даче. Опоздали на электричку. Все хорошо. Ты не волнуйся. Я буду часов в одиннадцать. Попроси, пожалуйста, Анну Петровну, чтобы не уходила. Чтобы еще посидела с тобой… дождалась меня, если может. Попросишь? Честное слово? Нет, все хорошо! Сейчас мы на даче. Нет, не на улице. Ты не волнуйся. Просто опоздали на электричку. Целую тебя!
«Уж этого-то мне никогда не услышать!» – с плохо скрываемой грустью подумал я.
И вдруг она сказала:
– Спасибо, Алик!
– Не стоит. Пожалуйста… – ответил я и громко закашлялся, чтоб не услышали, как заколотилось в груди мое сердце.
Я вновь поднял трубку и протянул ее Мироновой: я уступал место женщинам!
– Сколько минут можно разговаривать? – спросила Миронова.
– Сколько хочешь. Ты же не в автомате.
– Разве не ясно? – задал вопрос Покойник.
– Что? – спросила Миронова.
– Разве не ясно, что и другие родители тоже волнуются? И что поэтому не надо затягивать? Разве не ясно?..
Он заговорил в своей излюбленной форме. Миронова быстро набрала номер. Я, как детектив, постарался представить себе весь ее разговор полностью, угадывая и то, что ей отвечали.