– Спой что-нибудь, Миша, – предложил Виктор Макарович.
Мама еще дома предупреждала, что я должен буду повторять за руководителем хора разные музыкальные фразы.
Но он попросил меня спеть.
– Он у нас так часто поет! – сообщила мама. Хотя в действительности у нас дома пела только она.
– А что ты любишь петь больше всего? – спросил Виктор Макарович.
– Больше всего? – повторила мама. – Из классики? Или из современного? Он поет и то и другое.
Накануне мы отрепетировали любимую мамину песню «Аист» и песенку мальчиков из «Пиковой дамы».
– Спой что-нибудь из Чайковского, – предложила мне мама таким тоном, словно мне ничего не стоило спеть что-нибудь и из Шуберта, и из Мусоргского, и из Римского-Корсакова. – Ну, вот хотя бы из «Пиковой дамы»! Песенку мальчиков…
Маргарита Васильевна, казалось, только и ждала этой фразы: она сразу ударила по клавишам. Я запел… И тут же остановился.
– Лучше про аиста, – предложил я.
Маргарита Васильевна, не дав мне опомниться, сразу же заиграла. У меня хватило духу на первый куплет.
– Может быть, лучше без аккомпанемента? – точно извиняясь перед Маргаритой Васильевной, предложил дирижер хора.
– Как вам будет угодно, – сказала она.
Я понял, что без аккомпанемента мой голос будет совсем уж беззащитным и одиноким. Со страху я громко, будто конферансье объявил:
– Бизе! Детская песенка из оперы «Кармен»!
Эту песенку мы как-то разучивали на уроке пения в школе.
– Правильно! – воскликнул Виктор Макарович. – Оперу «Кармен» написал Жорж Бизе. – И, обратившись к Маргарите Васильевне, добавил: – Он любит музыку!
Она негромко хлопнула крышкой рояля, словно поставила точку.
– Мы с вами никогда не обманываем детей, Виктор Макарович. У мальчика нет ни слуха, ни голоса. Ни чувства ритма!
«Весь в отца!» – сказал я себе.
Повернувшись к маме, Маргарита Васильевна повторила:
– Ни голоса и ни слуха! Но от этого не умирают.
Мама взяла меня под руку и гордо выпрямилась.
– Не волнуйтесь, пожалуйста, – поспешил успокоить ее Виктор Макарович. – Голос у него, безусловно, есть…
– Голос и слух есть у каждого человека. Кроме, конечно, глухонемых! – объяснила Маргарита Васильевна.
Мама опять выпрямилась.
Виктор Макарович остановил ее: кажется, ему не хотелось со мной расставаться.
– А ну-ка, произнеси еще раз: «Бизе!» И так далее…
Я произнес.
Виктор Макарович победоносно взглянул на свою помощницу:
– Слыхали?! А вы говорите: «Нет голоса». Нам ведь нужен ведущий программу – мальчик с открытым и приятным лицом!
Мама застегнула мою куртку на все пуговицы.
– Вы согласны, чтобы он стал ведущим? – спросил Виктор Макарович.
– Ведущим? Согласна, – ответила мама.
Сама она на следующий день записалась в литературный кружок, поскольку в тот период сочиняла стихи.
По профессии мама бухгалтер. И не простой бухгалтер, а главный! Слово «бухгалтер» маме не нравится, и она называет себя «финансистом».
– Мама – талантливый финансист! – говорит папа.
Очень давно, кажется, до моего появления на свет кто-то сказал о маме: «Финансы поют романсы». Мы переезжали с места на место, и это длинное прозвище загадочным образом следовало за нами. Словно кто-то сообщал о нем по радио или по телефону.
– Ты понимаешь, – объяснил мне отец, – мама талантлива во всем, за что бы она ни бралась. Абсолютно во всем! Это – одаренная натура. Такие натуры типичны для Руси… Ну, вспомни хотя бы Шаляпина или Бородина. Один по воскресеньям сочинял музыку, а другой между делом великолепно рисовал. Для них это тоже было как бы самодеятельностью!
Отец говорит тихо. Он считает себя не вправе повышать голос. От этого слова его кажутся очень продуманными и убедительными. Когда человек говорит громко или кричит, я всегда думаю, что он это делает сгоряча, что голос неточно передает его мысли и чувства.
О маминых талантах отец говорит почти шепотом, будто раскрывает какую-то священную тайну.
Мама действительно, как я уже говорил, и своей бухгалтерией руководит, и поет, и сочиняет стихи… Она умеет чинить телефон и дверной замок, если они ломаются.
Есть у мамы еще одна удивительная особенность. Она помнит имена, отчества и фамилии всех сослуживцев, с которыми когда-либо работала, всех наших дальних и близких родственников. Она помнит все важные даты в жизни этих людей: когда родились, когда поженились… Эти даты записаны у мамы в особом блокнотике, в который она почти никогда не заглядывает.
– Уникальная память! – тихо восхищается папа.
И всех этих людей мама поздравляет с разными торжествами. Перед 1 Мая и Новым годом мама до глубокой ночи просиживает над горой поздравительных открыток. Ей отвечают. Правда, не все… Но и тем, кто не отвечает, мама продолжает писать.
– Не подумай только, что это бухгалтерская дотошность, – объяснил мне отец, – Они живут в ее сердце… А не просто в памяти. Понимаешь?
У папы есть другая особенность: он любит восторгаться людьми. А в некоторых просто влюбляется.
На строительстве металлургического завода папа влюбился в Лукьянова. Это был заместитель начальника стройки.
– Одаренная натура. Творческая личность! – говорил отец.
У отца тоже есть прозвище: «Тайный советник». Его придумала мама. И только она его так называет.
С отцом и правда часто советуются – главным образом, одаренные личности и творческие натуры.
Лукьянов же советовался то с отцом, то с мамой.
– Ты заметил: он здоровается только с тем, кто ему на этот раз нужен? – спросила как-то у отца мама.
Так как я не был нужен Лукьянову никогда, он со мной вообще не здоровался.
– Представь себе масштаб его забот! – тихо воскликнул отец. – Просто нет времени на лишнее слово, на лишнюю фразу.
– Он хоть раз спросил, как ты себя чувствуешь? Лично моим здоровьем он не интересовался ни разу.
– У него нет времени на этикет. Но если бы мы заболели, он бы помог. Не сомневаюсь.
– А почему он не приходит к нам в гости? – спросил я.
Мне было интересно посмотреть на Лукьянова.
– В наш век телефон все чаще заменяет живое человеческое общение, – объяснила мне мама.
– Ну, в том, что в сутках всего двадцать четыре часа, Лукьянов не виноват, – возразил отец.
– Нет времени? – задумчиво произнесла мама. – Это правда… На нем держится стройка!
– Ну, почему же? – не согласился отец. – У нас много одаренных людей. – Он назвал несколько имен и фамилий. И, обратившись к маме, добавил: – А ты сама? Ни одно правительство не может обойтись без министра финансов!
Мама как будто не услышала последней фразы.
– Лукьянов – голова! – сказала она. – На лету схватывает.
– При этом он советуется, звонит… И всегда смотрит вперед! – согласился отец.
Действительно, разговаривая с Лукьяновым, папа и мама то и дело повторяли:
– Вы правы: это – пройденный этап. Надо смотреть в будущее!
Лукьянов даже приснился мне однажды с подзорной трубой в руках: он разглядывал, что делается там, впереди.
Я не влюбляюсь в людей так часто, как папа. Но одного человека я любил уже больше трех лет. Это был дирижер нашего хора Виктор Макарович.
Взрослые люди утверждают, что трудно объяснить, за что именно любишь человека. Но я бы, мне кажется, мог объяснить…
Во-первых, он раньше всех заметил, что у меня открытое и приятное лицо. Во-вторых, он умел показывать фокусы, играть не только в чехарду, но вообще во все игры.
И обязательно побеждал!
Директора Дома культуры, которого мы прозвали Дирдомом, он обыгрывал на бильярде. Дирдом очень нервничал и объяснял свои поражения тем, что на нем «вся культура».
«Если бы Лукьянов проиграл Виктору Макаровичу, – подумал я, – он бы, наверное, сказал, что «на нем вся стройка». Неплохо устроились!..»
Я продул Виктору Макаровичу несколько партий в настольный теннис. После чего мне сообщили, что в обыкновенный теннис он играет гораздо лучше, чем в настольный…
Однажды, когда Виктор Макарович обыграл в шахматы девочку из младшей группы нашего хора, я услышал, как Маргарита Васильевна сказала:
– Ну, ей-то вы могли бы и проиграть!
– Зачем унижать ее? – ответил Виктор Макарович. И, испугавшись, что Маргарита Васильевна обидится на него, стал объяснять: – Вы же сами говорите, что детей следует уважать… И нельзя обманывать!
С маленькими участниками нашего хора он любил играть в прятки. И они никогда не могли его отыскать.
– У меня и фамилия-то для игр подходящая: Караваев! – говорил он. – Каравай, каравай! Кого хочешь, выбирай…
Только одну игру Виктор Макарович отверг прямо у меня на глазах. Он не захотел играть в поддавки.
– Это какая-то антиигра! – сказал он. – Победа состоит в поражении… Стремиться к тому, чтобы тебя уничтожили? Не понимаю.
У него на многое были свои особые взгляды. Вот, например, ему не нравилось слово «конферансье». Слово «ведущий» казалось ему нескромным. И он прозвал меня «объявлялой».
«Объявляла» – так меня все и звали.
– Ты как бы разведчик, – объяснил мне Виктор Макарович. – Ты первый начинаешь общение с залом. Твой голос звучит еще до того, как я взмахну рукой, до того, как зазвучит музыка… Ты должен зарядить людей вниманием, интересом. Это очень ответственно! Ты как бы наша обложка. А обложка в книге – не последнее дело. Можно даже сказать, первое: с нее все начинается. Надо не просто произносить фамилии композиторов и названия песен, а голосом своим выражать отношение и к сочинителю и к его музыке… А чтобы иметь свое отношение, ты должен знать!
В общем, я сидел на всех репетициях.
Виктор Макарович репетировал без пиджака. Он то и дело засовывал рубашку в брюки, как тогда, после игры в чехарду.
– Вы – хор! – напоминал он ребятам. – А что является синонимом слова «хор»? Кол-лек-тив! Я так считаю… Маргарита Васильевна, вы согласны со мной?
Она никогда не отвечала на эти его вопросы. Но он упорно продолжал задавать их.