– Виктор Макарович всю свою жизнь… Он сорок лет…
– Стаж работы – это еще не все, – ответил Дирдом. – Исходить надо из интересов Дома культуры. Заслуженный артист, всему городу известный певец, приходит к детям! Руководит нашим ансамблем!.. Неужели ты не понимаешь, как это прекрасно? Для афиши, для лица нашего Дома, для зрителей…
– Это невозможно, – сказал я.
– То есть как… невозможно? В коридоре висит приказ.
– А Наливин? Неужели он согласился?!
– Я ему объяснил. И он понял. В отличие от тебя… Искусство – жестокая вещь.
– Это вы – жестокая вещь! – сказал я.
Дирдом испугался. Наверно, у меня было такое лицо…
Он ничего не ответил, не выгнал меня из комнаты.
– Но ведь Наливин сказал, что не хочет работать с детьми. Я сам слышал…
– Он пошутил. Кто же не любит детей? Ты пойми… Виктор Макарович – это пройденный этап. Будущее – за Наливиным!
– Потому что он – заслуженный?..
– Заслуженно заслуженный! Как сказал Виктор Макарович, которого я уважаю не меньше, чем ты. К тому же и молодой! Или, как говорят, перспективный. На таком имени наш «костер» взовьется гораздо выше и ярче.
Очень довольный последней фразой, Дирдом как бы опять проглотил стакан сладкого морса и заулыбался.
– Но Наливин собирался идти туда, где учат… вокалу. Я сам слышал.
– На наше счастье, там не оказалось вакантного места!
– А Лукьянов?
– Откуда ты знаешь Лукьянова? – Дирдом внимательно взглянул на меня.
– И он согласился?
– Он всегда исходит из интересов дела. А откуда ты его знаешь?
Мне казалось, что ждать нельзя, что дорога каждая минута. Как будто речь шла о спасении тяжелобольного. «Надо разыскать маму и папу! Немедленно!..» – решил я. И выбежал из кабинета.
Бухгалтерия находилась на втором этаже управления строительства, а отец работал на третьем. Но я не только поэтому решил сперва побежать к маме. Престо я знал, что она-то уж не растеряется и найдет выход из положения.
И потом… в трудные минуты мама всегда умеет взять себя в руки. «Собраться», как говорит отец.
«Этого не может быть! – рассуждал я сам с собой по дороге. – Мама придумала все это ради того, чтобы Виктор Макарович… не уходил, не расставался с нами. Разве сможет Наливин?.. Но он согласился! А Виктор Макарович обнаружил у него голос… Наливин сам говорил. Называл учителем… Он, должно быть, не знает, что в ад попадают «предатели благодетелей». Люди, не помнящие добра… Но не в этом дело! Надо исправить… Пока Виктор Макарович не узнал!»
Нужен был пропуск. Я стал звонить снизу… Но телефон бухгалтерии, конечно, был занят.
И вдруг я увидел маму. Она шла как ни в чем не бывало, держа в руках пачку бумаг.
– Что случилось? – спросила она, заранее беря себя в руки.
– Вывесили приказ! Его Дирдом написал… Художественным руководителем будет Наливин!
– Что? Что?!
– Наливин… Он согласился! Дирдом ему объяснил, что это хорошо для афиши. А Виктора Макаровича… мы обманули.
– Не повторяй моей обычной ошибки. Не паникуй раньше времени!
На самом деле мама никогда не впадает в панику. Просто в последнее время она все чаще стала приписывать себе то, чего я, по ее мнению, не должен был делать. Маме кажется, что до меня быстрее дойдет, если я буду знать, что она испытала эти ошибки на себе самой и сама убедилась в их ужасных последствиях.
– Надо идти к Лукьянову, – сказала мама. – У него совещание. Но это неважно. Пойдем… Ты скажешь свое мнение от имени хора!
– И папу захватим.
– Он разволнуется. А впрочем…
Отец переводил взгляд с мамы на меня, будто спрашивал: «Правда ли это?..»
– А Лукьянов разве не знал? – уже вслух спросил папа. – Ты не говорила ему о Викторе Макаровиче?
– Говорила… Но не акцентировала на этом. Я знаю Лукьянова. У него свои принципы. Ставку надо было выбивать не ради определенного человека, тем более пенсионного возраста, а ради дела. Но ведь другой кандидатуры и не было!
– Идем к нему! – решительно заявил отец. И пошел впереди, хотя обычно в таких случаях нас за собой ведет мама.
У Лукьянова шло совещание.
– Я загляну… – сказал папа.
Секретарша как бы защитилась от него обеими руками:
– Ну, это уж на вашу ответственность!
Через минуту Лукьянов вышел в приемную.
Как я и предполагал, он был высоким, стремительным.
Лицо его было не просто приятным и открытым, как у меня на концертах, но еще и красивым. И загорелым.
– Что такое? – не здороваясь, спросил он.
– Надо вам рассказать… – начала мама.
– Это срочно?
– Да! – сказал я.
Он взглянул на меня с удивлением, но даже не спросил, кто я такой.
– Давайте!
Он распахнул дверь, которая была напротив его кабинета.
– В чем дело?
– Речь идет о художественном руководителе ансамбля, – сказала мама.
– Этот вопрос решен положительно.
– В том-то и дело, что нет!
– Как нет? Единица утверждена.
– Но персональное назначение… неверное, – продолжала мама. – Утвержден не Виктор Макарович, а другой человек.
– Ну, в такие детали я вникать не могу…
Тут произошло неожиданное: папа повысил голос.
– Нет, вы прекрасно знаете, что любой проект, любая машина состоят из деталей. И вы постоянно вникаете… Но и художественное произведение, и человеческая жизнь – все, все состоит из деталей!
– Директор Дома сообщил мне вчера, что Виктор Макарович сам решил отдохнуть. Что ему врачи запретили…
– Дебет с кредитом явно не сходятся! Он обманул вас, – сказала мама.
Отец передвинул письменный прибор на столе:
– Тот же самый директор Дома сказал, что Виктор Макарович – уже «пройденный этап». Это ваше любимое выражение. Но человек не может быть пройденным этапом! – Отец решительно вернул письменный прибор на прежнее место. – И вообще я должен сказать… Что значит «пройденный этап»? Наша с вами жизнь покоится на «пройденных этапах». Как на фундаменте! Не надо быть строителем, чтобы знать, что без фундамента здание рухнет.
Недавно я слышал что-то очень похожее. Но Виктор Макарович говорил о книге, а отец о фундаменте. Потому что был инженером.
Лукьянов папу не узнавал.
– А я держал вас за чересчур деликатного человека. Это мне нравится!
Отца многие считают чересчур деликатным.
«Ты немного недопонимаешь», – говорит мне папа в тех случаях, когда я вообще ничего не понимаю. Например, когда он помогает мне решать математические задачки. «Вот видишь, как у тебя все получилось!» – говорит он. А на самом деле все получилось не у меня, а у него. «Это не совсем так», – говорит папа, когда что-нибудь совсем уж не так.
Он умеет подсказать, вроде бы не подсказывая. Так бывает и с моими задачками, и со звонками Лукьянова.
– Вот видите, как вы отлично придумали! – говорит он Лукьянову по телефону.
– Это же ты придумал, – возражает мама, когда папа вешает трубку.
– Он и без меня все это знал.
– Знал бы, так не звонил!..
И возражает папа людям так, что, кажется, он просто дополняет их собственные мысли.
А тут он почти кричал. И на кого? На Лукьянова!..
– Разве можно не ценить людей, которые уже сыграли свою роль, выполнили, так сказать, свою функцию? – продолжал папа. – Так, простите, и мать с отцом недолго вычеркнуть из памяти. Они ведь тоже выполнили свои функции: родили нас, подняли на ноги. Оглянуться назад – вовсе не значит отступить! – Лукьянов продолжал не узнавать его. – А Виктор Макарович мог бы еще долгие годы исполнять свою роль. Назвать его «пройденным этапом»?!
– Это не я назвал, а директор Дома культуры.
Лукьянов оправдывался перед отцом.
– Виктора Макаровича я давно знаю, – сказал он, – очень давно! Я пел у него в хоре.
– Вы… пели? – переспросила мама.
– Недолго. Певцом я не стал. Так что практически это не имело значения.
– Это не могло не иметь значения, – сказал папа. – Не надо делать вид, что мы появились на свет такими же, какие мы с вами сейчас. Все имело значение! Мы часто слышим: «Никто не забыт и ничто не забыто!» Разве это должно относиться только к военным подвигам? По-моему, ко всему доброму, что делают люди… Я это давно вам хотел сказать.
– Вот и сказали, – ответил Лукьянов.
– Но как же, если вы пели… можно было не позвонить Виктору Макаровичу? Не проверить?.. – спросил отец.
– Вы знаете, какие сейчас напряженные дни! – ответил Лукьянов. – У меня на календаре… там, в кабинете, записано: «Позвонить Караваеву». Хотел узнать о здоровье. В таком вот плане. Потому что директор Дома меня заверил… – Лукьянов зашагал по комнате. – Давно я не видел Виктора Макаровича. Должно быть, лет двадцать. В Дом культуры хожу главным образом на собрания. Времени нет. К сожалению… – Лукьянов остановился. – А он-то что же не мог о себе напомнить?
– Неудобно, наверно… напоминать, – сказала мама.
– У меня тоже одна голова! И в ней иногда не хватает места…
– Сердце в этом смысле гораздо вместительней, – уверенно сказал папа.
– Да, понимаю. – Лукьянов сел за стол, на котором стояли целых три телефона. Он уже не был таким напряженным, стремительным. И хотя в кабинете у него шло совещание, он как будто не торопился. – Нехорошо получилось…
– Дирдом во всем виноват! – сказал я.
– Кто?
– Директор…
– Дирдом? – Лукьянов громко захохотал. – Это мне нравится! Очень подходит… Я думаю, еще не поздно переиграть!
Лукьянов нажал на кнопку. Вошла секретарша, и он сказал, чтобы она соединила его с Дирдомом.
Я думал, что Лукьянов будет кричать на Дирдома, стучать по столу. Но он не кричал.
Не поздоровавшись, он тихо и четко произнес:
– Вы ввели меня в заблуждение. Виктор Макарович мог остаться! – Дирдом что-то ответил. – Консилиум? – Дирдом опять что-то сказал. – Сейчас у меня нет времени. Потом я вникну во все детали. А пока отмените приказ… То есть как поздно?
Дирдом что-то объяснял. Ничего больше не сказав ему, Лукьянов повесил трубку.