— Что я должен уловить?
— А то: популярным становишься. Тебя уже не только все женщины Советского Союза знают, но и другие категории населения.
— Это хорошо или плохо?
— А черт его знает! Да, тебя Дойник ждет, на автостоянке. Он тебя домой и отвезет. Так что бывай, мы на автобус потопали.
— Мне его машина до лампочки, я с вами поеду.
— Нет. Он ведь поговорить с тобой хочет. Мужик проблем боится. Я бы согласился с его предложением. Во всяком случае, не спеши говорить «нет».
— С каким предложением?
— Да сам узнаешь. Мы успели с ним перекинуться парой слов.
Павел Павлович стоял у машины и курил сигарету.
— Сигары закончились? — спросил Бильбао, усаживаясь на заднее сиденье.
— А…
Он сделал еще две глубокие затяжки, не столько стараясь докурить сигарету до фильтра, сколько еще раз прикидывая, стоит ли говорить Калганову все или изложить только суть. Все — это разговор со Стариковым. Он не мог не поведать бывшему шефу о происшедшем, не мог не попросить у него совета и помощи. Стариков был краток: «Рынок — твоя собственная самодеятельность, я к этой авантюре отношения не имею и иметь не хочу. Сам в дерьмо вляпался, сам и выбирайся. На меня — никаких ссылок». А он, Дойник, в душе рассчитывал, что при помощи связей бывшего райкомовца попадет под защиту милиции…
Дойник обжег пальцы, выкинул окурок, плюхнулся на водительское место и повернулся к Бильбао:
— Аслан, конечно, уже понял, что это моя работа. Если он вернется, то я… Мне… Словом, монтировка не поможет.
— Ты ведь сам меня вчера разыскивал, — сказал Бильбао. — И просил решить вопрос с кавказцем.
— У меня позднее зажигание, — угрюмо согласился Дойник. — И потом, я даже предположить не мог, что ты их вот так, под зад коленом. Это для них знаешь какое унижение? Этого они не простят.
— Ты меня что, пугать собрался? — спросил Бильбао.
— При чем здесь ты? Ты молодой, живешь без страха. И еще я уверен, что с тобой Аслан выяснять отношения не захочет, это сложно даже для него, а я, по сути, остаюсь один. И стану крайним, если разборка начнется.
— На мне жилетки нет, — ответил Бильбао.
— При чем тут жилетка?
— В жилетку плачутся обычно. Поэтому я ее специально не ношу. Не перевариваю слез.
Дойник включил двигатель, но Бильбао взялся за ручку дверцы:
— Если у тебя все, то я доберусь до дома своим ходом. Еще на автобус успею.
— Не все, — поспешно сказал Павел Павлович. — У меня есть предложение.
— Тогда поехали, по дороге расскажешь. Кстати, тормозни у аптеки, что на выезде из города. Надо матери лекарства купить, посылал ребят, весь центр обежали — не достали. Может, там есть.
— Проблем нет, у меня хорошие связи остались. И вообще, я ведь немало могу. Помнишь мои слова о том, чтоб взять под контроль торговлю в лотках? Сами лотки пока почти задаром продаются, продавцов тоже найти несложно, с регистрацией проблем не будет. Единственное неудобство — конкуренты…
— Я в эти игры не играю, — перебил его Бильбао.
— Тебе и не придется играть! Надо только обозначить, что мы вроде как вместе, понимаешь? Теперь твое имя тут кое о чем говорит, и если, к примеру, твой брат хоть изредка будет показываться у этих торговых точек…
Бильбао тяжело вздохнул и вновь не дал Дойнику договорить:
— Что тебе на все на это сказал Коленька?
— Что, если ты согласишься с предложением в целом, он приедет завтра к обеду обсудить детали. Твой друг хоть и молодой, но с такой хваткой и с таким толком… Он сразу понял, что дело это для нас беспроигрышное. И я не внакладе, и тебе будет процент идти. А потом, и та, первая проблема, сама собой решится. Ведь если Аслан узнает, что мы компаньоны…
— Аптеку не проскочи, — попросил Бильбао.
Полякова, с которой Бильбао столкнулся нос к носу у входа в магазин, выглядела разгневанной.
— Ну ладно, в первый раз, когда я тебя просила не отлучаться из дому, ты сослался на то, что тебе позарез надо было отъехать. Согласна, бывает такое. Но вчера почему не пришел? Брат передавал, что тебя вчера вечером ждет редактор?
— Вчера я провожал друга, у него каникулы закончились.
— Друг простил бы. Ему надо было объяснить, что решается твоя судьба!
— А я ничего даже не хотел объяснять. Я должен был его проводить.
— Сережа, ну это же безрассудство с твоей стороны! Ты не понимаешь, наверное: у тебя был шанс стать штатным сотрудником газеты! Знаешь, как редактор психанул! И сказал, что дел с тобой иметь не хочет. Я, конечно, его обломаю, но если ты еще хоть раз…
— Да пошел он к черту! Мне и на заводе неплохо работается.
— Но в университете могут поставить условие, что все заочники должны работать в журналистике — ты этого тоже не понимаешь?
— Вот когда поставят…
Тон Поляковой стал жалостливый.
— Ты ведь и меня подвел, Сережа. Я как девочка с твоей кандидатурой носилась…
— Вот перед тобой я виноват.
— Приходи вечером в гости, вину искупать. Иначе не прощу.
— Приду, если ничего не помешает.
— А что опять может помешать?
Разговор этот состоялся перед обедом.
В четыре дня у дома остановились старые белые «жигули» дяди Феди. В них сидела и заплаканная тетя Глаша:
— Сережа, из больницы только что позвонили. Вера умерла. Мама твоя…
Зарождалось редкое по своей красоте ноябрьское утро. Уже побелело небо, загорелись на востоке тонкие розовые облака, от берега стал отступать туман, оставляя мокрыми темные камни. У валуна, который Бильбао всегда считал своим, возились мальчишки, укладывая в лодку рыбацкие снасти. Да, неплохо бы посидеть сейчас с удочкой…
Темная машина лихо развернулась возле него, замерла, из нее тотчас выскочил Дойник, распахнул заднюю дверцу:
— Я, грешным делом, думал, тебя будить придется.
Бильбао еще раз с завистью взглянул на мальчишек, сказал:
— Может, и надо было не просыпаться. Или за бычками сплавать. Уже хочу жареных бычков, сто лет их не пробовал. Но когда мне среди ночи звонят и умоляют выручить… Что у тебя случилось?
Павел Павлович взглянул на часы:
— В одиннадцать мне назначена встреча. Вернулся Аслан…
— Об этом как раз ты мне успел сказать по телефону. Что нового можешь добавить? Рассказывай обо всем подробно.
Подробности были такие. Вчера Дойник мотался по городу, в свою контору заглянул только к вечеру, и автоответчик голосом Аслана посоветовал ему прийти к восьми часам к кинотеатру «Спутник» для серьезного разговора. Конечно же, Дойник туда не пошел, а поспешил домой. В десять вечера — звонок. Кавказец сказал, что ждет его к одиннадцати дня на семнадцатом километре от Светловска возле строящейся заправочной. И пригрозил: без фокусов, мол, иначе — жди неприятностей. Каких именно — не сказал.
— Кто строит заправочную? — спросил Бильбао.
— Я не успел узнать. Но — кавказцы, это точно.
— И много они там успели построить? Или нулевой цикл увидим?
— А какое это имеет значение? Мы там Аслана увидим! Вот о чем говорить сейчас надо!
Бильбао нахмурился:
— Я болтать попусту не люблю. А если спрашиваю, значит, так надо.
Дойник пожал плечами:
— Пожалуйста. Я там позавчера проезжал. Голая коробка. Стены, рамы без стекол, крыша — временная, только от дождя, потолочного перекрытия еще нет.
— Лесополоса от стройки далеко?
— Метров сто.
— Водоем рядом есть?
— Пруд.
— С рыбой?
— Да он маленький. Хотя караси и прочая мелочь, говорят, там ловятся.
— Вот теперь поехали, — сказал Бильбао. — Только не гони. У некрашеного забора остановись, посигналь.
Здесь жил Сиротка.
Он выскочил на улицу, протирая от сна глаза. Бильбао вышел из машины, сел с братом на скамью у дома, довольно долго что-то ему объяснял, но о чем именно они говорили, Дойник не слышал. Он остался сидеть за рулем, смотрел на братьев и никак не мог поверить, что Сиротка старше. Бильбао выглядел не пацаном, а решительным мужиком, иногда Дойник даже ловил себя на мысли, что хочет назвать его по имени-отчеству. Это, понятно, райкомовская привычка, там в инструкторах пацанва ходила, а величать себя требовала по полной форме. А вот Бильбао хоть ничего и не требует…
Сиротка исчез за плотным забором, Бильбао опять залез на заднее сиденье:
— Значит, так, связывайся по своему телефону с Чехом и давай трубку мне.
— Я его еще вчера предупредил, что он может понадобиться, — довольно улыбнулся Дойник.
— Может, конечно, может. Сейчас с ним поговорю, и поедем куда-нибудь позавтракаем. Времени до встречи полно, да и потом, я не уверен, что Аслан нас угощать будет.
Павел Павлович с той же улыбкой чуть кивнул:
— И это предвидел. Завтрак уже ждет в Светловске, в одной из забегаловок, которую наши ребята контролируют. Хозяин ее, между прочим, работой орды доволен, так что накроет стол по высшему разряду. Он вторым секретарем райкома комсомола работал, многие смеются, мол, дурак, раз лучшего места не нашел, а Лёнчик, поверь мне, не дурак… Держи трубку, Чех тебя слушает…
Забегаловка оказалась небольшим кафе, на шесть квадратных столиков, но Дойник уверенно пересек этот пустой в утренние часы зальчик, открыл дверь, почти неотличимую на фоне обшитой темной фанерой стены, вошел туда первым и по-хозяйски прикрикнул:
— Лёнчик, почему не встречаешь?
Лёнчиком оказался мужчина лет тридцати, худой, невысокий, но стоящий как бы на цыпочках, в костюме и при галстуке. Слабенькие пальцы его почти не отреагировали на пожатие Бильбао. Он стоял возле уже сервированного в кабинете столика и показал рукой на стулья:
— Прошу. Я искренне рад, Сергей, что имею наконец возможность познакомиться лично.
Бильбао теперь более внимательно посмотрел на хозяина кафе. Мелковатые черты его лица служили плохим фоном для глаз. Глаза принадлежали будто бы другому — сильному и уверенному в себе человеку.
— И чем радость вызвана? — спросил Бильбао, усаживаясь за стол.