— Лёнчика? Аркашу Александровича? А зачем он вам нужен?
Нижняя губа ее чуть дернулась, видно, пионервожатая пересиливала себя, чтоб не рассмеяться.
— Я хочу выпить, а один не пью.
— Фи! — Она положила на край столика блокнот, ловко сорвала с бутылки коньяка пробку, налила две высокие стопки. — Это совсем не проблема. Шоколад… Где у нас шоколад… Ага, вот он. Поехали?
Выпила по-мужски, залпом, опять спросила:
— Так, говорите, Лёнчик позарез нужен?
— Теперь нет. Он нам помешает, — сказал Бильбао, усаживаясь на стул.
— Я тоже так думаю. — Ира продолжала стоять. — Теперь кроме шуток: ты ведь весь день мотался, голоден. Есть жареный цыпленок, есть шашлык, рис, картошка — все на плите. Что принести?
— Здесь всего достаточно. — Бильбао обвел взглядом стол. — Садись.
Она покачала головой:
— Я же говорю: все на плите. Если сяду, то надолго, а там все сгорит. И потом, я кое-что на десерт приготовила.
Бильбао взял ее за руку:
— Ну его к черту, этот десерт!
— Ты пожалеешь об этих словах и ответишь за них. — Ира улыбнулась и положила свободную руку ему на плечо. — Пусти. Я ведь никуда от тебя сегодня и так не денусь, Сережа. Этот стол — для нас.
— Я уже понял.
— Не денусь. — Она на миг прижалась грудью к лицу Бильбао и поцеловала его волосы. Тотчас отстранилась. — Через пять минут вернусь.
— Тебе помочь?
— Ни в коем случае! Вообще не двигайся с места! Впрочем, можешь пересесть на диван.
Она повернулась было, чтоб уйти, но Бильбао остановил ее:
— Если тебе не трудно, надень платье, то, в котором утром была. У тебя красивые ноги, и нет причин их скрывать.
Ира засмеялась, вышла, а он, откинувшись на жесткую спинку стула, прикрыл глаза. Хороший, черт возьми, день! Правда, гулянку на берегу моря орда организует сегодня без него, однако и здесь ему будет тоже нескучно. А завтра утром — на рыбалку! Сезон, конечно, уже не тот, бычок дуром валить не будет, но он знает одно местечко…
— Можешь открыть глаза!
Ира стояла перед ним, держа в каждой руке по тарелке, исходящей паром, в пионерском галстуке и крохотном накрахмаленном переднике — больше на ней ничего не было. Края красного галстука точно прикрывали соски ее крупных, чуть отвисающих грудей. Бильбао встал, через тонкую, но плотную ткань поцеловал одну из ее набухших вишен.
— Я сейчас уроню тарелки, — сказала она. — Ты учти, я завожусь с полоборота.
Бильбао взял у нее тарелки и поставил их на стол.
— Это цыпленок с перцем. — Она тут же наполнила рюмки коньяком. — Не цыпленок табака, а по иному рецепту. Но начнем с салатов, да?
— С дивана начнем, — сказал Бильбао…
Когда Бильбао взглянул на часы, было почти десять.
— Мне пора, — сказал он. — Надо еще как-то добраться домой. Помочь убрать со стола?
Ира устало покачала головой:
— Я тут сейчас усну, а с утра все сделаю сама… Не одевайся, у тебя еще есть минут двадцать. Подай мне телефон.
— Какие двадцать?
— А вот такие… Алло? Да, это я. Можешь подъезжать… — Она уронила трубку на пушистый ковер. — За тобой приедет машина и отвезет домой или куда ты хочешь. Видишь, как сегодня тебя все обслуживают! Но я… Я, во всяком случае, искренне благодарна нашей родной партии за то, что она познакомила меня с тобой. Ты представить не можешь, что я испытала… Налей по капельке… Я теперь тебя буду ждать даже тогда, когда меня никто не будет об этом просить.
— А сегодня Лёнчик просил, да?
— Само собой. Он сказал, что вечером я твоя, но если очень будет нужно, то ты можешь ему позвонить, и тогда он приедет, хотя в принципе все у вас ясно… Телефон он оставил, но ты же сам решил, что он нам не нужен?
Клев шел вяло, но бычок был крупный, жирный, и Бильбао с явной неохотой погреб к берегу. В такую погоду еще сидеть бы и сидеть на мерно качающейся лодке, греться на необжигающем осеннем солнце, но отсюда, с моря, хорошо был виден причал, у которого вот уже минут пятнадцать стоял белый жигуленок. Машина эта была Бильбао очень даже хорошо знакома.
Дядя Федя, одетый в спортивный костюм, кроссовки, пройдя по темным крепким мосткам, сам впрыгнул в лодку, прежде чем поздороваться, поднял садок:
— Для такого времени нормально! Чего мне вчера не сказал, что рыбачить собираешься? Вместе бы посидели.
Только потом протянул для пожатия руку, помог связать удилища, понес их к машине, бросил в багажник.
— Что дальше делать хотел, племяш?
— Бычков жарить.
Дядя Федя подмигнул:
— На костре, на проволоке, да? Давно таких не ел. Ну давай покулинарим.
Конечно, Бильбао понял, что не ради бычков приехал сюда капитан Рыков, родной мамин брат, но ни о чем спрашивать не стал. Надо будет — дядя сам все скажет.
Разожгли выброшенные морем и высушенные уже дрова, подождали, когда они перегорели и светились теперь изнутри, раскаляя воздух, только потом вывесили над жаром нанизанных бычков. Дядя принес из машины клеенку, мытые огромные помидоры, уже нарезанный хлеб, полбутылки самогонки.
— Мог бы и получше чего-нибудь для себя достать, — сказал Бильбао.
— Ты же знаешь, я никогда и ничего не достаю. Это, если хочешь, мой принцип. И потом, когда за рулем, то вообще не пью. Это для тебя.
Бильбао ругнул себя за сорвавшуюся с языка фразу, подумал, что сейчас дядя выскажется по поводу того, как его племяш умудряется при существующем дефиците затовариваться водкой, но разговор пошел на другую тему.
— Скандал вчера вышел. Почти международный. Ты, конечно, о нем не слышал и отношения к нему не имеешь?
— Я вообще пока не знаю, о чем речь.
— О чем… Ты где вчера был?
— В Светловске.
— Вот-вот. Туда как раз и приехал секретарь одного из горкомов партии азербайджанских, устанавливать деловые контакты с нашим регионом. В три часа его ждали, журналистов пригласили, а он пропал. Был накануне и исчез. К вечеру его в непотребном виде нашли.
— Нажрался? — уже кое о чем догадываясь, спросил Бильбао.
— Лучше бы нажрался. Мои коллеги его голого за городом обнаружили, возле пруда. Одежду свою отстирывал. Сказал, среди бела дня напали грабители, затащили на пустующую стройку, отобрали деньги, облили цементным раствором. Но официальное заявление писать отказался, так что уголовное дело по этому происшествию открывать никто не будет.
— И чего же он возле пустующей стройки торчал? — спросил Бильбао.
Дядя горестно вздохнул:
— Там еще несколько таких бедолаг торчало. Но те — не секретари горкомов, те никому не нужны были. Тоже, кстати, не жаловались, никаких показаний не давали.
Бычки были удивительно вкусны, их белое мясо легко отделялось от костей. Дядя Федя и Бильбао профессионально, одним движением, разделывали рыбешек так, что лишь голые хребты падали на землю.
— Никаких, значит, официальных бумаг никто не составлял, но дошла до меня, Серега, неофициальная информация.
Бильбао сделал два небольших глотка прямо из горлышка бутылки, потянулся за помидором:
— Я уже понял, о чем речь, дядя Федя.
— Хорошо, что понял. И вообще, хорошо, что мне никогда не врешь. И я тебе правду буду говорить, Серега. А ты уж решай, что нам делать. В детали вдаваться не буду, но по рынку светловскому разговоры об одном Бильбао идут, теперь вот купание кавказцев в цементе тоже с этим именем связывают. Но и это не так страшно было бы, если б меня рядом не ставили. Говорят, куролесит этот Бильбао безнаказанно потому, что родственник его прикрывает, мент, и что-то от прикрытия этого имеет.
Остывающие бычки теряли вкус. С моря неожиданно набежали тучи, словно напоминая, что в позднюю осень тихие солнечные дни — исключение. Ветер стал поднимать песчинки, рыбу пришлось срочно складывать в пакет.
— И что плохого говорят обо мне на городском рынке, дядя Федя?
— Так вроде и плохое не говорят. И кавказцев умыли, видать, за дело, раз они не жалуются. Но само то уже, что разговоры идут об организационном начале… С одной стороны, про опасность оргпреступности везде пишут, а с другой — у Бильбао вроде как армия целая тех, у кого кулаки чешутся. И если только кому-то стоит захотеть доказать, что армия эта как раз нарушает наши советские законы…
— Не армия — орда. И никого мы вроде не убиваем, не грабим. Иногда только экспроприируем экспроприаторов, но это и партии не возбранялось делать.
Дядя Федя окинул пустынный берег, понизил голос:
— Вот об этом — не надо, не трогай партию. И вообще, заболтать ты меня, конечно, можешь, но я болтовни слушать не хочу. По делу давай говорить. Вчера на пляже твои опять оргию устроили, песни всю ночь орали…
— Меня вчера не было там, дядя Федя.
— Так в том-то и дело! Тебе уже и не надо там быть! Без этого уже все знают, что они — шайка Бильбао! И вчера же вечером, после этой истории с цементом, мне начальство позвонило. Говорит, конечно, понимаем, что он пока никого не убил и не зарезал и вроде ничего явно противоправного пока не выкинул, но учти, Рыков: погорит кто из его шайки — тень не только на племянника, но и на тебя упадет, ничего прикрывать не будем. И не будут, это точно. Наоборот: из мухи слона раздуют, накажут по первое число, хоть у меня все показатели хорошие.
Бильбао стал засыпать землей остывающие головешки костра.
— Что ж мне делать, в монастырь мужской податься, что ли? Так позакрывали все.
— Оторваться тебе, Серега, надо от местной среды, хотя бы на время, — сказал дядя Федя. — Иначе или на бабах погоришь, или дружки подставят. Поверь, так и будет! Насчет монастыря — это несерьезно, конечно, но хороший вариант есть. Потому я сегодня тебя и разыскал. Ты Солодовых не помнишь? Хотя, нет, наверное. Он, Вася, Василий Егорович теперь, со мной в школе учился, потом в Москве институт по нефти и газу закончил, распределился удачно, женился на страхолюдке, правда, но богатой, три года назад развелся, когда уже сам все иметь начал. В общем, здесь он сейчас, в гостях, и сам попросил меня найти ему человека, вроде как охранника личного. Жилье там тебе даст, а ты в свой дом пока квартирантов пустишь… Так как, говорить ему, что придешь вечером побеседовать?