Водитель Брута Леша Шанс тоже из игры выходит. С ним уже побеседовали, в четверг он умчится к якобы внезапно заболевшей матушке.
Михась, он же Мишка Чума, прапорщик из военкомата, а по сути первый помощник Брута, тот, который стрелял из автомата в Ивана Николаевича Петрова, сейчас взял отпуск и из города выехал. Наверняка из-за страха, что менты, прекрасно знающие обо всем, могут его в любую минуту сцапать.
Остальных бойцов армии Брута прибывшие из Светловска члены орды будут выводить из строя по одному. Адреса есть, известно, какими маршрутами брутовцы добираются до своего шефа…
— Ничего сложного, — подытожил Бильбао. — На нас играет и то, что мальчики эти еще непуганые. Думаю, разберемся с ними. А главное — выключить бы из игры Брута. Прорабатываю несколько вариантов, но я его почти не знаю, и трудно угадать, что он предпримет.
— И что это за варианты? — спросил Коленька.
Бильбао неопределенно пожал плечами:
— К примеру, я уже поговорил с теми, кто строил Бруту загородный дом, и теперь знаю, что там есть глубокий бетонный подвал с приставной деревянной лестницей. В подвале хранится в бочонках и бутылках сухое виноградное вино — любимый напиток этого господина.
Коленька покрутил головой:
— Иногда кажется, что ты курсы усовершенствования при КГБ заканчивал.
Сиротка при этом рассмеялся.
Бильбао серьезно ответил:
— Все это — простая самодеятельность, а не профессионализм. Но — чем богаты…
— Ты сам повезешь бабочку Бруту?
— Я боюсь, что он меня знает. Петров как-то об этом обмолвился. К Бруту пойдут Чех, Захар Скрипач, ну и еще кто-нибудь крепенький. А я — уж сразу к Пугачеву.
— Возьми меня с собой.
— Нет, Коленька. Ты свое дело сделал. Ты привез райскую орнитоптеру.
— Черт, — удивился Коленька. — Как же ты с первого раза название такое запомнил?
— Нужно, вот и запомнил.
Чех без труда нашел на рынке место, где торговал Кисляк. Ему было лет двадцать пять, одет торгаш был как на картинке и источал аромат дорогого одеколона.
— Привет, — сказал ему Чех и улыбнулся, как старому знакомому. Впрочем, за знакомого себя он и выдал. — Не помнишь меня?
Кисляк сощурил глаза:
— Хоть на память и не жалуюсь…
— Мы как-то из Турции одним рейсом возвращались. Я знаю, ты бабочек вез.
Кисляк хмыкнул:
— Ну допустим. Только я их вроде никому не демонстрировал.
— Это не важно, — сказал Чех. — Главное, разбираешься в таком товаре. Потому у меня к тебе просьба: подскажи, сколько эта штука может стоить?
И он показал торгашу коробку с бабочкой.
Кисляк аккуратно поставил ее на прилавок, покачал так, чтоб солнечный цвет заиграл на черном бархате крыльев. Крылья вспыхивали золотом и изумрудом.
— Пару бутылок дам.
Чех улыбнулся:
— Я похож на лопуха? Прости, ошибся. Поверил, что ты можешь советом помочь. У меня ведь таких коробок целая партия, я бы тебе отстегнул как посреднику, если бы дельного покупателя предложил. Но на нет и суда нет. Бывай.
Кисляк тотчас положил ладонь на коробку:
— Не спеши. Может, я тебя за полного лоха принял, вот и прощупывал.
— Девок прощупывай.
Чех решительно взял коробку и повернулся было с твердым намерением уйти отсюда, но Кисляк сказал уже другим тоном:
— Ладно, постой тут минут пять, узнаю сейчас о покупателях. Как бабочку твою зовут?
— Читай, если латынь знаешь. — Чех ткнул пальцем в надпись на коробке.
— У меня, между прочим, пединститут за плечами, — улыбнулся Кисляк. — Там учили кое-чему. — Зашевелил губами, глядя на подпись, потом спросил: — Теперь честно скажи: из музея, ворованная?
— Чистая. Из-за хреновых обстоятельств мой дед, зоолог, коллекцию распродает.
— Так родственника с продавцом и надо бы свести.
Чех улыбнулся:
— Правильно по идее. Но, во-первых, моему деду под семьдесят, и не будет он по рынкам бегать, а во-вторых, если б он бегал, мы бы с тобой без барыша остались, так? В общем, звони кому хочешь, только я сейчас никого ждать не намерен, поскольку спешу. Не одними бабочками живу. Приду к вечеру, часов в пять, узнаю, что к чему.
— Сколько коробок продаешь и откуда бабочки?
— Десятка три. А бабочки — из Новой Гвинеи. И учти: торговаться не буду. Не устроит цена — от винта сразу. Сам найду покупателей.
В этот же день, в четверг, Лукаш в компании четырех крепких ребят дурачил публику на городском вокзале, обыгрывая зевак в кости. Менты не мешали, ментам хватило нескольких крупных купюр, и они делали вид, что не замечают кучки людей, крутящихся на бойком месте.
Часа в четыре Лукаш закончил играть и предложил своим помощникам проехать на загородную дату: отметить сорванный куш. А уже в семь вечера, перед тем как сесть в вагон поезда, он позвонил Бильбао и сказал, что по крайней мере завтра никто на помощь четырех крепких лбов может не рассчитывать. Квартет как минимум сутки будет вне игры.
— Бильбао, ты, если что, зови — я с удовольствием приеду.
Бильбао в этот вечер сидел у телефона. Он ждал звонков из разных мест. До Лукаша уже звонил человек, которого он так ни разу и не видел — тот, кто носил погоны и работал на Солодовых, и сам шеф.
Но первый звонок был от того самого милиционера.
— Вагиз получил снимки Пугачева с Виолеттой, я записал все, что он сказал после этого по телефону Пугачеву. Сплошной русский мат.
— И ничего, кроме мата?
— Ну почему же ничего. Сказал, что больше не хочет иметь с ним дела, и потребовал до понедельника отдать деньги. А если денег не будет, с гор спустятся его соплеменники и сотрут в порошок самого Пугачева и всю его банду — так сказал Вагиз.
Бильбао усмехнулся: именно такому варианту он и отдавал предпочтение.
— У тебя все? — спросил он.
— Не совсем. Пугачев тут же набрал номер Василия Егоровича. О чем они говорили, тебе лучше спросить у самого шефа. Потом он стал набирать номер Брута.
— Ну и?..
— Почему-то не дозвонился. Это даже для меня странно: Брут дисциплинированный, всегда отзывается на оклики хозяина.
— Ничего странного, — сказал Бильбао.
— Почему?
— По обстоятельствам.
На этом их разговор закончился, и Бильбао ждал теперь звонков от Солодовых и от Чеха. Солодовых вскоре позвонил и сообщил тоже в общем ожидаемое: завтра утром, то есть в пятницу, Пугачев свяжется с ним и скажет, куда подвезти деньги.
— Представляешь, я даже к черту не успел его послать — он трубку положил.
— Представляю, Василий Егорович. Скажите Рому, что через час вы с ним заедете сначала в банк, а потом он вас должен отвезти на вокзал. Через час банк еще будет работать?
— Ну да, он в восемь закрывается. Только что мне там прикажешь делать? Деньги снимать со счетов?
— Вы никуда не поедете, Василий Егорович. Вы должны только сказать это. Пусть Ром, сам того не ведая, на нас поработает.
— Понял. Прямо сейчас вызову его.
Бильбао взглянул на часы.
По всему выходило, что Чех и Толян уже должны были тоже звонить ему.
Но телефон пока молчал.
Чех, как и обещал, подошел к Кисляку примерно в то же время, в какое Лукаш вез четырех охранников из команды Брута в загородный дом. С Чехом были Толян и Захар Скрипач.
У стойки торгаша стоял высокий мужчина в темном тонком свитере, подтянутый, с широкими плечами.
— А вот и продавец, — сказал ему Кисляк.
Мужчина вначале посмотрел на сопровождающих Чеха и усмехнулся:
— С охраной, смотрю. Рассчитываешь, я столько бабок отвалю, что один не донесешь? Или чтоб сразу на троих сделку обмыли?
— Я только сухое вино пью, — сказал Чех.
Брут хмыкнул, потом перевел взгляд на сумку:
— Показывай товар.
Он долго держал коробку с бабочкой, явно любуясь ею, казалось, он вообще забыл, зачем здесь, и Чех не мешал ему, но все же решил проявить свои познания в области биологии:
— Райская.
— Парадисиа, — непонятно ответил Брут. — Послушай, а если у твоего родственника действительно гвинейская коллекция, то нет ли там приамуса? Тоже из орнитоптер, только зеленоватая?
— Есть и зеленые, и красные, только я в них не разбираюсь, — пожал плечами Чех. — Ты мне хотя бы на картинке ее покажи.
— Поехали к твоему деду, — решительно сказал Брут.
Чех коротко рассмеялся:
— Нашел дурака. Посмотришь, покупать откажешься, а потом квартиру обчистишь. Или с хозяином напрямую договоришься, и я куш потеряю. Нет, не выйдет.
Брут все еще не выпускал коробку из рук.
— Если и остальные бабочки такие, то коллекция дорого стоит, честно говорю. За глаза покупать ее не могу. Посмотреть надо, может, у меня кое-что есть уже. Как же нам с тобой быть?
— Так книжки со снимками бабочек в магазинах продаются, — опять сказал Чех. — У меня зрительная память хорошая, сразу определю, какие у деда из них есть. Я такую книжку в «Глобусе», что в центре, видел. Проедем туда.
Брут подумал немного, потом взглянул на часы:
— Нет, мы не так поступим. Я на машине, садись, махнем за город, ко мне на дачу…
— Я с ребятами, — прервал его Чех.
— Да пожалуйста.
— И у магазина тормознешь, я хорошего вина куплю. Ведь эту коробку купишь же? Обмыть надо будет.
— Считай, что уже купил, — сказал Брут. — Но вином я угощу. Настоящим, бочковым. Поехали.
Коробку с бабочкой он так и не отдал, положил ее в сумку, висящую на плече. Оттуда же вытянул несколько сотенных, протянул Чеху:
— Цену знаю, расплачиваюсь без дураков.
И после паузы добавил:
— Даже если предположить, что никакого деда-зоолога у вас троих, залетные вы мои, нет. Был бы в нашем городе зоолог, разве я бы его не знал?
Ехать пришлось недолго: от трассы вдоль лесополосы к дачному поселку вела грунтовая, но хорошо укатанная дорога километров в пять.
Поселок этот был элитным, дома из красного штучного кирпича строились явно не по типовым проектам. И даже в ряду строений с башенками, садами на крышах, уменьшенных средневековых замков жилье Брута выделялось. Оно было огромным и мрачноватым, словно предназначалось для дикаря-великана, с которым в конце концов расправился Кот в сапогах. Так успел подумать Чех, прежде чем тяжелые грязно-зеленые ворота распахнулись и машина въехала во двор.