Бильбао тоже хотел остаться наверху, но его приезд заметила Сереброва, вскинула над головой руку:
— Молодые, я вам хорошее место держу!
Отсюда действительно было видно все.
Захар стоял слегка пританцовывая, картинно разминаясь, а с противоположного края арены двое парней выводили на цепях темную овчарку. Она не лаяла, не рвалась из их рук, ступала легко, не сводя глаз с гладиатора. Она тоже была опытным бойцом. И, даже освободившись от цепей, не сразу бросилась в атаку, а на миг замерла, словно оценивая позицию врага, свои возможности…
Захар не понял ее логики, почти человеческой, когда овчарка медленно стала приближаться, вроде бы понуро опустив лобастую голову. Гладиатор больше работал на публику, подзывая ладонями пса поближе, покачиваясь с ноги на ногу. Очевидно, медленную поступь зверя он принял за трусость.
Пес трусом не был. Пес выбирал дистанцию, с которой можно атаковать, рассчитал все до сантиметра, наверное, даже следил за выражением лица своего врага, и, улучив момент, когда тот, улыбаясь, кивал одному из знакомых в толпе, вскинулся, как крепкая молодая лоза, которую пытались изогнуть, и, уже, кажется, не касаясь земли, пролетел стрелой и ударил в грудь Захару. Гладиатор не успел сгруппироваться, он даже не успел согнать с лица свою дурацкую улыбку, не уместную на такой арене. Он лишь машинально прикрыл руками в щитках горло, но пес тут же вонзил зубы в бок.
Захар все же был очень сильным. Он извернулся, откинул овчарку ногами от себя, стал на колени, пытаясь руками зажать рваную рану, но уже забыл о защите. И псу осталось немного для победы: взвиться пружиной и сомкнуть челюсти на горле того, кто решил с ним потягаться в ловкости и коварстве. И он взвился…
Зрители не успели даже испугаться, не успели закричать. В полнейшей тишине хлопнул выстрел, и овчарка, долетев все-таки до цели, зубы сжать уже не смогла, хоть и сбила Захара на землю.
Только теперь охнул люд, завизжали женщины, отхлынули от решетки. На арену выскочили те, кто выводил пса, и еще несколько человек, в том числе зеленолицый. Он склонился над Захаром, потом осмотрел собаку. Повернул голову к Бильбао, сказал:
— Ты овчарке в глаз попал. Точно в глаз.
— Что с Захаром? — спросил Бильбао.
— Она его крепко порвала. Но тут врач есть, вон тот, в желтой бейсболке. Отвезет в какую-нибудь больницу.
— Не в какую-нибудь, — сказал Бильбао.
— А ты хотел в кремлевскую? Туда большие бабки нужны.
— Захар мало тебе их приносил?
Зеленолицый дернул плечом:
— Приносил, не спорю. Но не для того, чтоб я их сейчас выбросил. Ладно, меня люди ждут, по ставкам рассчитываться надо.
Врач услышал эти слова, поднял голову:
— А с гладиатором что делать? Много крови потерял, и зашивать придется.
— Все, что придется, то и делайте, — ответил Бильбао, раздвигая решетку и подходя к лежащему на спине Захару. Тот был бледен, даже губы обесцветились. — Я плачу.
Зеленолицый выразительно взглянул на врача:
— Понятно? Он платит.
— А он — это кто? — спросила бейсбольная кепка. — Меня обещания не устраивают, мне гарантии нужны, или деньги вперед. Задарма возиться не буду.
— Сколько тебе надо? — Бильбао полез в карман за кошельком и услышал за спиной низкий, с хрипотцой, голос:
— Боюсь, денег на все не хватит. Тебе еще за моего пса рассчитаться надо.
Бильбао оглянулся. Мужчина лет тридцати, среднего роста, крепко сбитый, стоял перед ним, скрестив руки на груди.
— Ты нарушил правила. Ты погубил мой бизнес. Этот пес приносил мне хорошие деньги. Если посчитать все, что я мог бы заработать, но потерял из-за тебя… А я умею считать.
— Человек мог погибнуть, — сказал Бильбао.
— Он давал тебе прибыль? Он был твоим псом?
— Он мой друг.
Боксер криво улыбнулся:
— Ах, как это романтично! Друг! Слово какое…
Захар разлепил белые губы:
— Бильбао, у меня все нормально. Тебе не надо было стрелять. Я бы уделал этого пса, Бильбао.
Боксер прищурился, сказал вроде бы сам себе:
— Интересная кликуха. Может, стоит запомнить?
Бильбао не ответил ему, повернулся к врачу:
— Где ваша машина? Я отнесу туда этого человека. И заплачу, сколько скажете.
— Зачем нести? У нас есть носилки. Вон их уже тащат.
Сверху, где выстроилась кавалькада машин, спустились двое мужчин с носилками. Они с трудом уложили Захара, один покачал головой:
— Тяжелый, черт.
— Беритесь с одного края, я понесу с вами, — сказал Бильбао.
Но хозяин собаки сделал шаг вперед и стал на его пути:
— Ты не понял. Я не шучу. Ты не уйдешь отсюда, пока не расплатишься со мной. Можешь деньгами, можешь — подругой. У тебя классная девочка. — Он окинул оценивающим взглядом Наташу.
Но взгляд этот быстро потух. Прямо в лоб ему уставился темный ствол пистолета.
— Вполне возможно, я заплачу тебе за пса, — сказал Бильбао. — Но, во-первых, сейчас я спешу, а во-вторых, не советую давать характеристики моим друзьям и подругам.
Тот натянуто улыбнулся:
— Ты первый, кто позволяет себе что-то мне советовать. — Он с виду был спокоен, но заметно побледнел. — Ладно, отложим разговор, Бильбао. Я запомнил, как тебя называют, но и ты запомни…
Впрочем, ему не пришлось представляться — подбежал длинный, худой парень, протянул сотовый телефон:
— Благой, срочное дело, по твоему еврею.
— По Когану? — переспросил тот, отступил два шага назад, и Бильбао опустил пистолет.
Неужели это тот самый Благой, о котором он уже слышал сегодня, подписывая документы? Скорее всего, да, поскольку прозвучала и фамилия Когана. Не бывает таких совпадений.
Бильбао поднял носилки с Захаром и понес их к машине. Недалеко от нее стояла Марина Сереброва.
— Сережа, я вас отвезу, садитесь.
— Нет, я в больницу. Захвати Наташу.
Наташа, так за все время и не произнеся ни слова, молча направилась к легковушке Марины. А та тихо сказала Бильбао:
— Сережа, не задерживайся, этот Благой такой гад… И у него тут полно своих.
Бильбао невольно взглянул на владельца бойцовой собаки. Тот что-то проорал в телефон, потом быстрым шагом направился к своей машине. Наверное, у него появилось дело поважнее, чем выяснять отношения с убийцей любимого пса. Джип Благого резво сорвался с места.
Лицо Лукаша было бледным, пальцы, держащие чашку с кофе, чуть подрагивали. Бильбао в этот день вышел на работу раньше обычного — надо было запускать в производство книгу, потом ехать с Коганом к юристу. Лукаш ждал его у еще закрытой двери кабинета.
И вот он сидит на жестком стуле, пьет кофе и воспаленными глазами смотрит в окно.
— Сегодня перед рассветом я всё закончил, понимаешь? Сколько времени вынашивал идею — и ыполучилось! Тебе показать мои расчеты?
Дешевая черная папка лежит на его коленях, он боится, наверное, расстаться с ней и на миг.
— Зачем мне твои расчеты? — пожал плечами Бильбао.
— Это гениальное решение, поверь! Моя лотерея — она принесет такую прибыль!.. Только бы раскрутить ее! Ну и конечно, многим надо дать на лапу, очень многим. Хорошо уже то, что я знаю, кому именно и сколько. Сиротка состыковался с нужными людьми, он быстро контакты находит. Я хотел у него денег занять, но он говорит — ни рубля… Помоги, Бильбао! Я ведь не просто отдам, а с процентами, какими скажешь. Ты ведь знаешь, я спец по карманам, сейф могу распотрошить, и пойду на это, если будет безвыходное положение… Но обидно вляпаться, когда есть возможность заработать легально.
— Сколько тебе надо?
Лукаш назвал сумму. Она была вовсе не запредельной. Бильбао открыл сейф, бросил на стол несколько опечатанных пачек сторублевок.
— Мне писать расписку? — осипшим голосом спросил Лукаш.
— Не стоит. И так ведь не забудешь?
— Я… я… Бильбао, поверь, я умею быть благодарным.
Зазвонил телефон. Этот женский голос Сергей узнал лишь после того, как невидимая собеседница представилась:
— Я Коган, вы еще помните меня, Сережа?
Она никогда не звонила ему.
— Да, конечно.
— Сережа, к вам Яков Яковлевич не заезжал?
— Нет.
— Понимаете, сегодня была такая странная ночь… Ему все время звонили, звонили, уж не знаю кто, он не говорил. Но разговоры наверняка были неприятными, муж нервничал, невыспавшимся уехал на работу. И вот теперь позвонила секретарша, спросила, почему Яков Яковлевич не прибыл на важное совещание, где его ждали. Такого за ним никогда не водилось.
Наверное, Коган не сказал жене, что собирался заехать к юристу, чтобы оформить вчерашний договор на нефть. Правда, там должен быть и сам Бильбао, но о конкретном времени встречи они не договаривались…
— Думаю, он объявится, Софья Абрамовна.
— Если нет, я вам перезвоню часа через три.
Лукаш смел деньги в папку, поднялся. Он даже не допил кофе.
— Бильбао, ты… Ты даже не понимаешь, что для меня сделал. Если у меня все получится…
— Если? — чуть улыбнувшись, спросил Бильбао. — Может не получиться?
— Получится. Честное слово, получится! И это — благодаря тебе!
Заглянула корректор, принесла гранки будущей книги. Лукаш выскочил из кабинета.
Прежде чем читать текст, Бильбао позвонил в больницу, ту, куда увезли Захара Скрипку. Раны ему зашили, врач заверил, что все будет нормально.
— Как вы и просили, мы положили его в отдельную палату, с телевизором. Доппитание тоже обеспечим, думаем, вы оцените наши старания…
Бильбао сказал, что привезет деньги завтра.
В обед позвонила Коган. Яков Яковлевич так и не объявился, сотовый отключен. А его спрашивал министр.
Уже вечером, перед тем как уйти домой, Бильбао сам связался с Софьей Абрамовной. Никаких известий от Когана не было.
— Я боюсь, случилось непоправимое, — сказала женщина, еле сдерживая плач. — Ты ведь когда-то сумел разыскать Инну, Сережа. Помоги и сейчас.
То было другое время, другие обстоятельства, подумал Бильбао. Тогда рядом находились помощники, Иван Николаевич Петров. Сейчас — чужой город, чужие люди.