Бильбао повернулся и ушел. Ушел к себе домой, привел там все в порядок, и квартира очнулась от запустения. Неделю там прожил. Никто не звонил и не наведывался в гости.
— И думаешь, уже не будут наведываться?
— Не знаю, — честно признался Бильбао. — Что еще произойдет — не знаю.
— А в Ростов ты приехал ради меня? Посмотреть концерт? Ну, скажи, что это так, чего тебе стоит.
— Не знаю, Нина-Марина. И тебя захотелось увидеть, и дядю Мишу.
Дядя Миша, словно услышав их слова, вышел, сел на свободный стул, налил вина.
— Ах, какую же вы мне скрипку подарили! Так хочется поиграть, но некому, некому! Что сыграть, Сережа?
— Бен-Хаима.
— Ты запомнил? Ты запомнил это имя? Слушай! Я буду играть и плакать, это ничего? Это старому еврею можно простить? А вы говорите о своем, говорите, это музыке не мешает.
Предзакатное солнце отсвечивало в воде, чайки ловили воздушную волну, паря над Доном.
— Ты приехал сюда перевести дух, я правильно поняла?
— Правильно.
— А что будет потом?
— Вернусь к работе. У меня есть издательство. Буду выпускать книги.
— Не хочешь свою написать?
— Хочу, — коротко ответил он.
— Подаришь мне первый же экземпляр.
— Нет, — покачал головой Бильбао. — Девочки обычно читают о житии святых, а я напишу о житии грешника.
Вышла официантка, поставила перед ними новую бутылку вина. Вино было янтарным по цвету и имело аромат поздней сырой осени.
— Ты уже знаешь, как будет называться твоя книга?
— Да.