— Чем довольна, мадам?
— Первый консул — чудовище, но он, по крайней мере, восстановил прошлое великолепие Франции.
Вечером Жозеф, сыгравший существенную роль в переговорах с папой, устраивал семейный обед в своем доме на Морфонтене, но я чувствовала себя слишком слабой и усталой. Не смогла я участвовать и во многих последующих празднествах. Схватки наступили внезапно. Роды были долгими и трудными. Появление на свет дочери Летиции стоило мне больших сил. Исходя из своего опыта, могу утверждать, что с мальчиками все протекает легче, чем с девочками, а с любовниками, легче, чем с мужьями.
Жозеф, который очень любил давать званые обеды, устроил обед и в мою честь, как только я снова могла вернуться к светской жизни. Мюрат все еще находился в Италии, и я отправилась на обед с Луи и Гортензией. С самого начала они не были счастливы в браке и постоянно довольно бурно ссорились даже во время медового месяца. Гортензия в конце концов поняла, что с этим замужеством она позволила себя заманить в ловушку; а Луи, кроме того, считал себя откровенно обманутым, поскольку Наполеон все еще не объявил его своим наследником. Теперь же, когда Гортензия забеременела, между ними установилось своего рода примирение; по крайней мере, они стали общаться друг с другом более вежливо. В пути до Морфонтена Луи с угрюмым видом рассказывал о распространяемых в Париже врагами Наполеона слухах; в частности говорили, что Гортензия была любовницей Наполеона, который, обнаружив, что она беременна, поспешил выдать ее за Луи.
— Все смеются надо мной, — пожаловался он.
— Они перестанут насмехаться, — постаралась я успокоить, — когда Гортензия родит ровно через десять месяцев после вашей свадьбы.
— Люди скажут, что Гортензия была любовницей Наполеона и после свадьбы, — заметил Луи покачивая головой.
— Будь выше всяких сплетен, — заявила я. — Вспомни, сколько я выстрадала, когда меня обвинили в сожительстве с Люсьеном.
Затем я повернулась к Гортензии, беззвучно плакавшей, и почувствовала к ней жалость.
— Вы и Луи, вы оба ведь знаете, — сказала я мягко, — Наполеон никогда не был вашим любовником.
— Гортензия, возможно, и знает, — проворчал Луи, — но могу ли я быть абсолютно уверенным?
— Гортензия была девственницей, когда ты женился на ней?
— Да, — подтвердил Луи, нехотя.
— Ну вот видишь! Наберитесь терпения оба! Сплетни в конце концов прекратятся сами собой.
Все были уже в сборе, когда мы вошли в просторную, но безвкусно отделанную и обставленную гостиную, не было только Полины, она находилась с Леклерком в Сан-Доминго. Присутствовал даже Люсьен, который по-прежнему жил со вдовой банкира и все грозился жениться на ней. Пригласив опального брата, Жозеф открыто проигнорировал Наполеона, тем самым сильно рассердив его. Не без удовольствия мы настроились на шумный вечер, ибо семейная ссора, если такая случилась бы, все же лучше семейной скуки. Жозефина была, казалось, в веселом расположении духа. Ее сопровождала мадам де Ремюза; но она не пыталась властвовать над Бонапартами.
Ожидая приглашения к столу, мы обсуждали вопросы, касающиеся учреждения Наполеоном в Тюильри так называемого «двора». Он сам был весьма доволен результатами: ему с успехом удалось бросить вызов общественному мнению.
Сновавшие повсюду многочисленные шпионы доносили, что народ, в общем и целом, гордился его свершениями и был благодарен за то, что его стараниями Франция стала великой европейской державой.
— Бедный Наполеон, — фыркнул Люсьен. — Он руководствуется только тем, что ему говорят жена и секретная полиция.
— Ты осуждаешь самого себя, — заметил Наполеон холодно.
— Непременно.
Наполеон, рассерженный, глубоко вздохнул.
— Пришло время, — заявил он, — сделать следующий шаг.
Но прежде чем обмен любезностями получил продолжение, нас пригласили к столу, и впервые в нашей семье разыгрался нелепый спектакль по поводу иерархического старшинства. Жозеф, которому как хозяину дома принадлежало право возглавить небольшую процессию в столовую, предложил руку маме и попросил Люсьена следовать за ним с Жозефиной. Не дав Жозефу закончить, Наполеон с бледным от ярости лицом скомандовал:
— Подожди!
— В чем дело, Наполеон? — тихо спросил Жозеф.
— Ты посадишь Жозефину справа от себя.
— Но это мамино место, — твердо сказал Жозеф, удивив нас своей неуступчивостью.
— Жозефина справа, мама слева, — настаивал Наполеон.
— Нет, — возразил Жозеф. — Мама сядет справа, тогда как Жозефина — слева.
Без дальнейших слов Наполеон выхватил Жозефину у Люсьена и повел ее в столовую. Мы двинулись вслед, не соблюдая никакого порядка. Между тем Наполеон уже занял место Жозефа и посадил Жозефину по правую от себя руку, затем посмотрел на нас довольно ласково. Мы сгрудились в нерешительности вокруг стола.
— Мадам де Ремюза! — сказал он приветливо.
— Да, мсье?
— Прошу вас, садитесь слева.
Она не испытывала какого-либо чувства неловкости; остальные, толкаясь, расселись как попало. Жозефина задорно засмеялась. Наполеон, настроение которого заметно поднялось, расхохотался ей вслед. Жозеф подал знак, и обед начался. Какое-то время все ели молча. Наконец Наполеон, поочередно рассматривая нас с озорным огоньком в глазах, спросил:
— Что с вами? Разве это поминки?
— У меня сложилось впечатление, — с иронией ответил Люсьен, — что нам непозволительно говорить, пока к нам не обратится глава нашей семьи.
— Благодарю тебя за признание моего положения, — пробормотал Наполеон.
— Ты сказал недавно, — откашлявшись, вмешался в разговор Жозеф, — пришло время сделать следующий шаг.
— Да, Жозеф, действительно настало.
— И какой же это следующий шаг? — поинтересовался Люсьен.
Вопреки правилам хорошего тона облокотившись на стол, Наполеон пояснил:
— Меня избрали первым консулом на десять лет. Теперь предстоит продлить мое пребывание в должности еще десять.
— Но первые десять лет еще не кончились, — резко заметил Люсьен. — Фактически ты занимаешь пост первого консула немногим более двух лет.
— Со мной говорил Шабо де Алье, — сообщил Наполеон, игнорируя реплику Люсьена. — Он, как и многие другие, считает, что настало время выразить свою благодарность спасителю — без преувеличения — Франции, оказав ему дополнительные почести.
— Шабо де Алье — один из твоих ставленников, — заметил Люсьен.
— Он намерен выступить в Трибунате и предложить, — продолжал Наполеон, вновь не обращая внимания на слова брата, — чтобы консервативный Сенат продлил срок моих полномочий еще на десять лет. Таким образом, мне предстоит быть первым консулом целых двадцать лет. Сенат, безусловно…
— Подчинится? — закончил с сарказмом Люсьен.
— Я хотел сказать «согласится», — рассмеялся Наполеон. — Но к чему препираться из-за различий в обозначениях… Вам хорошо в Тюильри, мадам Ремюза? — меняя тему разговора обратился он к фрейлине, сидевшей слева.
— Да, мсье.
— Вы не находите ваши обязанности слишком обременительными?
— Нет, мсье.
— Тем не менее вы очень заботитесь о моей жене!
— Мадам де Ремюза настоящий тиран, — простонала Жозефина в притворном отчаянии, — но я ее очень люблю.
— Настоящий тиран в вопросах соблюдения протокола, мне думается.
— Ты прав, — согласилась Жозефина.
Наполеон поднялся из-за стола, не дав всем окончить трапезу. Подобно овцам, мы тоже встали — все, за исключением Люсьена, который продолжал сидеть, — и последовали за Наполеоном и Жозефиной назад в гостиную. Здесь он оставил Жозефину, взял за руку и повел в библиотеку Жозефа. У меня возникло такое ощущение, будто я набедокурившая школьница, но Наполеон быстро меня успокоил и дал почувствовать довольно важной персоной.
— Что ты думаешь о моем новом предложении?
— О новом предложении Шабо де Алье? — усмехнулась я.
— Да, конечно, — в свою очередь улыбнулся Наполеон.
— Можно было ожидать.
— Но что ты думаешь об этом, Каролина?
— Оно не совсем продумано, — ответила я, тщательно подбирая слова.
— Не продумано? Что ты этим — черт возьми! — хочешь сказать?
— Мне кажется, следует спросить мнение народа, а не только сената.
— К чему это?
— Это сделает продление срока твоего пребывания в должности более приемлемым, более демократичным. Люди скажут: первый консул справедлив и беспристрастен, он не диктатор.
Наполеон улыбнулся одобрительно, однако, насколько мне известно, он всегда неохотно принимал советы, то есть никогда не признавался, что ими воспользовался. Плохие идеи он отвергал немедленно; хорошие же мысли обычно рассматривал как свои собственные.
— Я уже решил провести плебисцит, — заявил он бодро. — Но мне приятно слышать, что ты и я одинаково уважаем демократию.
— Видимость уважения, — пробормотала я, — но она нам пока приносит пользу.
Наполеон от души расхохотался.
— Другими словами, мне все еще следует, продвигаясь к конечной цели, соблюдать определенную осторожность. Как мы все-таки отлично понимаем друг друга, Каролина.
Я не могла не улыбнуться, правда, несколько сдержанно. Мое положение заметно улучшалось. Я должна стать неофициальным советником первого консула, даже если не дождусь похвалы за мои дельные предложения.
— Что нам делать с Люсьеном? — спросил Наполеон.
— Все зависит от поведения кошечки.
— Кошечки?
— Любовницы Люсьена, вдовы банкира. Как я слышала, она беременна.
— Обыкновенное дело с любовницами. Но я имел в виду непримиримую оппозицию Люсьена.
— А меня, Наполеон, в настоящее время больше тревожит состояние его любовницы. Если она действительно беременна, то Люсьен может перейти от простых угроз к действию — может жениться на ней.
Вместо того чтобы взорваться, Наполеон тихо рассмеялся.
— Он не может жениться. Она не вдова, как мы думали вначале. Ее очень больной муж уединился в деревенской глуши, и они распустили слух, будто он умер. Фуше сообщил мне на днях, что банкир жив.