Ну, я двинул.
Машунька же крепко обнимает меня за шею теплыми ручонками, а я сам поддерживаю её под коленки, чтобы она не очень сползала по спине.
Иго-го, блин!
Но оказывается, ужасно сложно взять и подумать, сказать: “Нет”, на простую просьбу покатать, высказанную семилетней козочкой с твоими глазами. А умильные рожицы она умеет строить отличные.
Ой, не завидую я парням, что попадут под её очарование лет через двенадцать. Не завидую не только потому, что Мария Ярославовна будет вить из них веревки. А потому что я для их отстрела, наверное, заведу дробовик…
— Потрясающе, — насмешливый голос Эда догоняет меня, когда я уже ступаю на вторую ступеньку домика, из которого так кстати исчез Ольшанский, — директор по юридическим вопросом ведущего фармацевтического концерна страны по выходным промышляет частным извозом и возит на своем горбу пассажиров. Яр, а какие расценки? Я тоже хочу воспользоваться твоими услугами.
Я невозмутимо поднимаюсь на третью ступеньку крыльцы, ослабляю хватку, позволяя Машуньке соскользнуть вниз и встать на ноги, опускаю ладонь ей на плечо, а потом разворачиваюсь в сторону, откуда слышал голос Эда.
— Первое — у тебя не хватит денег, Козырь, — я улыбаюсь своей типичной нейтральной улыбкой, как и всегда, когда мои слабости находятся глубоко под ледяным панцирем, — а второе — я посмотрю на тебя года через три, когда подрастет Александр Эдуардович. И сделаю фото на память.
Козырь, отчаянно маскирующийся под бизнесмена на отдыхе, в темных джинсах и светло-серой расстегнутой легкой куртке, ухмыляется и подходит ближе.
Он ждал меня на лавочке у снятого мной коттеджа, укрывшись от моих глаз за моей же тачкой, и если я верно понимаю — то это его машина и пара сопровождающих запаркованы у дальнего углового дома. Кажется, в прайсе он значился самым дорогим.
— Ну, и как дела? — Эд красноречиво задирает бровь. Он умеет задать кучу вопросов одним только этим жестом, и даже объяснить причину увольнения нерадивому сотруднику.
— Прекрасный был выходной, — произношу я с глубоким чувством, — пока работа мне его не испортила.
— Спасибо, что подкинул мне повод, — Эд игнорирует подколку и, улыбаясь самыми уголками губ, выписывает мне беззвучное одобрение.
И пусть я не сделал ровным счетом ничего, кроме как укатил в этот не самый близкий конный клуб, никогда не бывает бесполезно прикинуться, что ты заслужил эту похвалу.
— Пожалуйста, — я заинтересованно щурю глаза, — так зачем ты его вывез из города?
Уточнять, о ком речь, нам с Эдом не надо. Все довольно прозрачно и так.
— Тс-с, — Козырь ухмыляется, уводя взгляд в сторону, — не ори так громко, Ветров. Это не я, а он меня увез. Так он думает.
Какая прелесть.
Ну, что ж, значит, планы Эда наконец-то достигли стадии действия. На этой неделе начнется жара…
Маруська с интересом разглядывает то меня, то Эда. Кажется, кто-то любит играть в загадки.
— Премного извиняюсь, но мне пора получать нагоняй за порванные джинсы.
Общение с Эдом вне работы лишено излишнего формализма. Да и сейчас — он не на той войне, в которой требует жестко соблюдать субординацию, при этом сам её нагибая и ставя в непотребную позу.
Сюда Козырь приехал не из-за меня.
Потому я и получаю спокойный короткий кивок и все-таки толкаю входную дверь.
— Света кстати тоже со мной приехала, — добавляет Эд мне в спину самым вероломным образом. Вот так просто. Будто и не прицельно подбил меня на самой высокой точке полета.
Ох-хо.
Пора готовить шею и протирать спиртом венки. Клингер не упустит момента глотнуть моей крови.
— И она сейчас у Вики, — окончательно добивает меня Эд.
14. Один вечер для семьи
В наших с Машуткой мечтах этот план работал идеально. Увы, претвориться в реальность ему оказалось не суждено.
— Стоя-а-ать.
Вкрадчивый голос Викки настигает Машу уже на первой ступеньке лестницы на второй этаж. Планировка у коттеджей однотипная, на втором этаже располагаются две спаленки, по всей видимости, туда и намеревалась сбежать Плюшка, чтобы замести следы нашего ужасного преступления.
Викки и Светлана сидят на невысоких пуфиках перед растопленным в гостиной домика камином, а на журнальном столике рядом с ними — два бокала, бутылка вина и сложенные аккуратной стопочкой переданные Вике мной документы. Судя по всему, она их уже изучила нужным образом. И с адвокатом обсудила? Должно было хватить времени. Похоже, она подуспокоилась, по крайней мере её глаза сейчас не алчут моей крови. Или дело в том, что сейчас её внимание занимаю не я?
И как Вике удается быть такой — коварной и мягкой одновременно?
Судя по блеску устремленных на Машуньку глаз — она уже раскусила мелкую и предвкушает разоблачение.
— Не хочешь поздороваться со Светой, Марусь? — с едва заметной укоризной интересуется Вика. — Ты ведь её помнишь, или уже забыла?
— Привет, Света, — Маруська все-таки разворачивается к маме и её гостье, но вполоборота и — бочком, пытаясь скрыть растерзанные джинсы хотя бы за пуфиком, который всего лишь в паре шагов от них.
Пока с позиции Вики ранение не заметно, но все-таки...
— Как покаталась, солнышко? — тоном хорошего полицейского, который уже все знает, но дает тебе шанс все рассказать самому, интересуется Викки.
— Хорошо, мамочка! Вот, руки хочу помыть после прогулки, — ужасно ответственным тоном отзывается Маруська и демонстрирует ладони. Оправдание она сама придумала. Я не стал вносить коррективы, опасаясь спалиться на излишней продуманности, но все равно вышло так себе.
Я бы тоже заподозрил что-то неладное. Хотя не исключено, что меня Плюшке и удалось бы провести — ну, или я бы сам поддался, прикинувшись, что поверил.
— Ванная вон там, — Вика покачивает подбородком в сторону выхода из гостиной этого маленького домика, и на мордочке у Плюшки проступает вселенская скорбь. Чтобы оказаться в ванной, ей все-таки придется пройти мимо мамы и спалиться с этой несчастной коленкой.
— Показывай уже, Мария Ярославовна, — печально вздыхает Викки, и у меня аж дергается глаз. Первый раз она при мне называет нашу с ней дочь вот так, с моим отчеством.
Тихий смешок Светланы, сидящей рядом с Викки и с удовольствием наблюдающей за разворачивающейся перед её глазами сценой, заставляет мой глаз дернуться еще раз.
Она здесь. И она совершенно точно бдительно за мной наблюдает. Не то чтобы жутковато, но все-таки — землю под ногами пошатывает.
Машка виновато шлепает к маме, чуть ссутулившись, явно в уме представляя себе тысячу ужасных кар, а Викки только болезненно морщится, разглядывая лохмотья джинсы на колене.
А потом — пристально уставляется на меня.
— И кто это тут разрешает детям лазить где попало? — вкрадчиво, правда уже без положенной Маруське мягкости интересуется Вика, пока я пытаюсь нацепить на лицо покаянное выражение. Судя по всему — я с ним сильно запаздываю.
— Я! Я признаю свою вину, госпожа судья, и беру всю ответственность за это ужасное событие на себя. Готов понести наказание. Поставите меня в угол? — отыгрывая раскаянье до конца, интересуюсь я.
Викки недовольно щурится, явно напоминая мне свое пресловутое “между нами ничего не изменится”, но уголки её губ слегка подрагивают, будто она все-таки подавляет в себе улыбку.
— Идем, горюшко, обработаем твое ранение, — Вика сжимает плечо нашей дочери и утаскивает её наверх, по всей видимости, к аптечке.
Оставляет меня наедине со Светланой. Да-да, мы оба с ней именно этого и ждали.
Обменяться с Клингер спокойными улыбками уже оказывается сложнее, чем сообщить Вике о дурацкой ссадине. Ну, спокойная улыбка получается у меня, у Светланы же она ледяная, ни больше, ни меньше.
— А ты со мной здороваться собираешься, Ярослав Олегович? — в тоне Светы слышится что-то такое, что мерещится тем несчастным, чью шею уже обвил плотным кольцом собственного тела удав. Щелк — и шея будет сломана…
— Здравствуй, Светлана, — я киваю и прохожу уже в саму комнату, приземляясь на тот самый пуфик, который мог чуть ранее спасти Машку от разоблачения, — будем говорить, или?..
Света задумчиво склоняет голову набок, будто прикидывая — найдется ли у меня хоть пара слов, которые она примет за годные.
Со времени нашего с ней первого разговора прошло уже полноценные три недели. И я знаю, что она была в курсе иска, не понял только одного, где задержались обещанные Клингер санкции. Неужели Эд смог меня выгородить в её глазах? Эд? Да он в жизни не будет заниматься этой ерундой и вникать в чьи-то разборки. Если бы я стал причиной его проблем с женой — я бы все равно возымел ряд проблем. И на своей шкуре бы уже ощутил накрывающее мою ближайшую жизнь похолодание.
Значит… Она нашла повод для ожидания все-таки?
Клингер же снова притягивает к себе бокал, делает из него один глоток и продолжает меня томить своим молчанием. Мафиозная мать, чтоб её.
— Не мучайся, Ветров, я ждала суда, — тихонько и будто слегка в сторону роняет Светлана, снова оставляя у меня ощущение, что все мои мысли у неё как на ладони. И, нужно сказать — она единственный человек из мне знакомых, который действительно может сказать такое.
— Я предполагала, что ты предложишь Вике мировое соглашение, — продолжает Светлана неторопливо, — или отказ от части иска. Или что ты предпочтешь прыгнуть с моста, но не разочаровывать меня.
Я немножко фыркаю, находя последний вариант слащавым и негодным, но все же переспрашиваю.
— С чего бы тебе давать мне передышки?
— Передышку? — Светлана насмешливо хмыкает, запрокидывая голову. — Я дала Вике контакты адвоката, который точно бы не дал тебе забрать у неё мелкую. А после трех недель ожидания мне было бы гораздо обиднее все-таки убедиться, что ты конченый мудак и провел меня.Такой ведь заслуживает наказания от очень злой Клингер, не так ли, Ярослав Олегович?
— Спасибо, Светлана, но я как-нибудь переживу, — фыркаю я.