— Жива и процветает, — Влад достает из папки новую фотографию, — знакомьтесь, Анжелика Дмитриевна Кайсарова.
Девушка на фотографии действительно была живой. Если судить по пробитой на краю фотки дате. Зябко куталась в дорогое пальто и садилась в открытую перед ней услужливым телохранителем дверцу стильного порше.
Фотограф поймал её замершей в движении, обернувшейся, и этот ракурс был хорошим, чтобы понять — её сходство с Викки действительно было ненормальным.
— И кто же это такая? — тихо спрашивает Викки, переплетая на колене пальцы, выдавая в себе нервозность.
Судя по удовлетворенной улыбке Влада — он очень ждал этого вопроса.
— А это дочь и наследница нефтяника Дмитрия Алексеевича Кайсарова. Кто из вас слышал про такого?
Я слышал…
Дмитрий Алексеевич Кайсаров славу имел широкую, и одной только Москвой она не заканчивалась. И слава эта имела далеко не белоснежный цвет. Как была и у всякого, кто успел подняться на неразберихе в девяностых, да еще и варился в таком сегменте бизнеса как добыча нефти. Кайсаров же не просто поднялся, Кайсаров взлетел. И именно ему принадлежала пятая по прибыльности нефтяная компания страны.
Нет, сейчас криминальная его деятельность благополучно скрылась в тени, о ней просто не говорили, законный бизнес составлял основную часть его деятельности, но… Не всю.
— Твои уже сличали эту фотографию с моими? — история еще совершенно не ясна, но внутри меня гудит тугая струна предвкушения. Мы на верном пути. И мы совершили хороший рывок вперед, наконец-то!
— Это она спала с Завьяловым, — Влад кивает, как всегда готовый ко всем моим вопросам, — по крайней мере, тот раз, что был на видео. И по ресторанам с ним шаталась тоже она.
Одно паршиво — мотивов в принципе, как не было, так и нет. К чему бы этой Анжелике мой развод с Викой?
— Вика, а кто твой отец? — Влад пристально вглядывается в лицо моей жены, будто пытаясь найти там что-то новенькое. — Я от Яра слышал только про мать. Про отца не было ни слова.
— Я не знаю кто он, — буднично и бесстрастно отвечает Вика, — мама говорила, это была недолгий роман, в конце которого он уехал, уверяя её в великой любви, обещал вернуться, но что-то у него там пошло не так. Типичный космонавт, короче…
Вика презрительно кривит губы, всем своим выражением лица объясняя, что она думает о таких мужчинах. И смотрит при этом на меня.
— А он о тебе знает? — Влад продолжает свой допрос.
— Понятия не имею, — Вика равнодушно пожимает плечами, хотя в глазах у неё пустовато для подлинного безразличия, — он не вернулся, значит, либо мертв, либо попросту безответственный мудак. Да и я вышла из возраста, когда не можешь обойтись без папочки.
— А если, — Влад постукивает пальцами по краю новой фотографии, — если папочка с этой мадмуазель у вас общий?
— Хочешь сказать, я — и дочь нефтяника? — Вика даже хмыкает, пытаясь скрыть смешок, и недоверчиво покачивает головой.
— А как еще ты сможешь это объяснить? — Влад пожимает плечами, откидываясь на спинку кресла. — Зачем кому-то был нужен ваш развод? Ну, не на Яра же охотились, в конце концов. Он ведь эту Анжелику сейчас вместе с тобой первый раз видит.
— Возможно, все-таки это актриса? — Я поднимаю брови, пристально вглядываюсь в фотографию. — Она прикидывается дочерью Кайсарова? А где настоящая?
Нет, потрясающее сходство, конечно. Будто её и Вику с одного лекала лепили. Я помню про всю эту муть со сличением, про расположение ушных мочек и так далее.
Но, не зная всей этой истории, я бы при встрече с Анжеликой Кайсаровой натурально остолбенел, узрев бывшую жену с таким мощным апгрейдом.
— Яр, Кайсаров же не мальчик, — Владу моя версия не нравится совершенно, — Это его официальная дочь, от законной жены, между прочим. Он её с младенчества растит. Наверняка даже тест ДНК делал, чтобы убедиться, что это действительно его плоть и кровь. Ты думаешь, отец настолько не знает свою дочь, что за восемь лет не заметит подмены? Да её бы еще в первый месяц поймали и содрали бы с неё столько шкур, что уползала бы она оттуда только одноклеточной инфузорией.
— А еще она изначально была на меня похожа… — рассеянно напоминает Вика, — И откуда-то она взялась…
Её глубоко задумчивое выражение лица и голос заставляют нас обоих уставиться на неё.
— Сдается мне, какие-то мысли у тебя имеются, дорогая невестка, — голос Влада даже звучит выжидающе.
Да уж, судя по всему, имелись. Только делиться ими моя кошка почему-то не очень спешила.
— Да бред, — Вика нервно передергивает плечами, — так, вспомнила кое-что. Но это неважно…
— И все-таки? — терпеливо, но настаивает Влад. — Бред, так бред — не бойся, санитаров не вызовем.
— Да кто вас знает, — Вика сердито зыркает на меня, — может, это ваш план по моей дискредитации?
— Вика, — тон Влада становится еще требовательней, — я уже почти месяц вожусь с вашим делом. Если я в ближайшее время не получу ответы, я их из кого-нибудь вырву. Не из тебя, конечно, я этого не переживу, но спаси моих будущих детей от участи отца-уголовника.
— Мама говорила, — пыльцы Вики выводят на столешнице нервный, неровный узор, — у неё должна была родиться двойня. По всем УЗИ и анализам. Только моя сестра после родов не выжила. Сказали — не хватило кислорода.
От таких откровенний замолкают даже конченые циники.
И Викки сейчас выглядит достаточно уязвимой, чтобы я поднялся и, остановившись рядом с ней, просто накрыл ладонью её руку. Пальцы просто ледяные. Как и всегда, когда она нервничает.
— А в каком роддоме ты родилась, не знаешь? — после недолгой паузы интересуется Влад.
24. Это проклятое прошлое
— Куда тебя отвезти?
Я, пребывая в глубокой прострации, сижу в боковом кресле, теребя неспокойными пальцами ремень безопасности на своей груди.
Куда меня отвезти? Можно куда-нибудь подальше отсюда? Туда, где я все это не знала, не слушала, не обдумывала. И не чуяла запах керосина, так явственно исходящий от моей теперешней жизни.
Какой еще нефтяник? Какой Кайсаров? Откуда моя мама вообще может его знать? Я предполагала какого-то случайного залетчика, которого не было уж очень грустно терять, но…
После того залетчика мама так и не вышла замуж.
Как и я после Ветрова.
Может быть, это все бред? И небольшие косметические изменения в устах пластического хирурга совсем не то, что я представляю? И на самом деле они куда глобальнее, чем скорректировать разрез глаз, или что там тот хирург с моей близняшкой сделал?
Но что такого я сделала Анжелике Кайсаровой, чтобы вот так меня подставлять в глазах моего же мужа? Зачем дочери нефтяника подделываться под меня, начинающую адвокатессу, которая её и в глаза не видела?
Или все это сказка, сплетенная Ветровым, для реабилитации в моих глазах? Ведь я не смогу проверить, как выглядит Кайсарова, детей настолько богатых людей в соцсетях сложно разыскать.
Но ведь для меня можно было сочинить историю и попроще, чем вот эта, писаная на воде вилами.
Да и не сказать, что он очень уж реабилитировался. Как возможно взять и простить то, что он сделал с моей жизнью?
Но…
Я помню Яра восемь лет назад. Категоричный, упертый, целеустремленый, всегда платящий по счетам, как в положительном смысле, так и в отрицательном, Ветров обладал кучей черт характера, обеспечивающих ему успешность по жизни, но в личной жизни это иногда было совершенно невыносимо. А уж это его нежелание делиться со мной проблемами — оно вымораживало меня до самого последнего дня нашей семейной жизни. Да, я знаю, что он может со всем справиться сам.
Но вот — справился! От души!
Вот только каково бы было мне на его месте? Если бы меня уверили в его измене? Что бы сделала я? Не хотелось бы мне его крови напоследок?
Нет, вряд ли бы стала портить жизнь и вредить карьере, но…
— Вик?
Повернувшись к Ветрову, я застаю его с поличным. А именно — на том, что его глаза задумчиво таращатся на зону пониже моей шеи. Типа на пальцы мои смотрит, ага! На пальцы. И на грудь, которая под ними.
И почему мне сейчас хочется чуть поправить волосы, чтобы они получше лежали на этом самом месте? Я знаю почему. Но пока не время этому поддаваться.
Яр спохватывается после моего смешка, прекращает пялиться.
— Отвезти тебя домой? — мирно спрашивает он. Надо же. Если припомнить, как у нас было в самом начале после моего разрыва — когда он приперся ко мне домой предлагать мне денег за отказ от рабочего места — это просто чудовищный контраст.
Вот только как тебе доверять, Яр, скажи мне?
— Не знаю, как мне сейчас ехать до дома, — отвечаю я, чтобы не оставлять и этот вопрос повисшим в воздухе, — три часа ночи. Пока доедем туда — я даже минуты поспать не успею, уже нужно будет ехать обратно, на работу. Рабочий день никто не отменял.
— Можем взять отгул, — тут же предлагает Яр, — Эд нам должен за выходной, так что…
— Не, — я покачиваю головой, — чисто теоретически мне обещали сегодня назначение на роль и.о. главы отдела. Мне интересно, не одумался ли Козырь, и не сойду ли я там с ума. Откладывать такие вещи лучше не стоит все-таки.
Все. Я не хочу больше болтать, я прижимаюсь щекой к подголовнику, и прикрываю глаза. И шевелиться тоже больше не хочу. И думать. Думать сейчас — это вообще почти больно. Новые факты шебуршатся в моей голове раскаленными жуками, обжигая и порождая все больше и больше новых вопросов.
Ветров заводит двигатель.
— Куда ты меня везешь? — я спрашиваю, не раскрывая глаз.
— Есть разница?
— А если есть?
— Я везу тебя туда, где спать удобней, чем в машине.
Народная примета — если Ветров увиливает от прямого ответа, значит, он задумал какую-то пакость. Правило работает со стопроцентной гарантией.
Что я буду с этим делать?
Сейчас — ничего.
Слишком я устала, слишком поздно, чтобы имелись силы для решительных действий.