Хочешь, чтобы я работала и нарабатывала опыт у твоего папеньки? Окей, я согласна, и плевать, что он меня на дух не переваривает, и его от меня корежит при каждой встрече.
— Я не замечал…
Она перебивает меня одним только резким движением подбородка:
— Ты ведь все понимаешь, Яр, — спокойно продолжает Вика, все так же прямо глядя на меня, — что “мы” остались в прошлом восемь лет назад. Когда ты выбрал иллюзии, а не меня и не нашу с тобой дочь. Так к чему ворошить это сейчас?
— К чему? — я рассеянно касаюсь мягкой пряди её волос, пропускаю её сквозь пальцами. — К тому, что восемь лет уже потеряно. Зачем терять лишний год?
— Терять? — Викки саркастично кривит губы. — Нечего тут терять, Ветров. Я не была тебе нужна все это время, не нужна и сейчас. Просто именно в эту секунду я нахожусь в поле твоего зрения, тебе и неймется. Давай я уволюсь из Рафарма, как ты и хотел. Засечем по таймеру, сколько тебе понадобится, чтобы выбросить меня из головы снова и найти себе другой объект для всех этих самцовых игрищ?
Фантезерка моя любимая, хватает же воображения для всех этих гневных речей.
— Сама-то веришь в то, что говоришь? — мои пальцы переползают Викки на подбородок, и тут я осознаю, что снова свел расстояние между нами на нет. И в её сердитых глазах снова плещется недовольство по этому поводу.
— Думаешь, за восемь лет у меня было мало возможности в этом убедиться?
— А знаешь, в чем у меня была возможность убедиться за эти восемь лет? — медленно проговариваю я, получаю в ответ заинтересованно приподнятую бровь и продолжаю: — В том, что ни одну женщину я не хочу так, как тебя.
— Тоже мне комплимент… — в качестве штрафа за лишнюю болтовню я касаюсь губ Викки большим пальцем, прижимаю к её щеке ладонь.
Господи, какая же она красивая. Смотреть ей в глаза с такого мизерного расстояния оказывается сложнейшим испытанием.
И я его проваливаю...
Целовать её сейчас — все равно что продираться сквозь шиповник. Она кусается, царапается, все как в тот раз, самый первый среди очевидных и невероятных шагов к осознанию, что мы оба друг в друге нуждаемся. Но плевать. Если ей нужно укусить меня сейчас, сделать больно — пусть делает. Я бы согласился и не только на это.
На что угодно, если так можно получить её прощение.
Только кто же мне предложит легкие пути решения?
— Вик, ничего не поменяется, даже если ты сбежишь из Рафарма, — фыркаю я, отрываясь от её губ, буквально выныривая на поверхность сознания, ощущая, что она снова искусала мне губы до крови, — больше я ни в чем не сомневаюсь. В тебе — не сомневаюсь. И в том, что мы должны быть вместе, должны быть семьей друг для друга и для нашей дочери.
— Потрясающе, — Вика с таким искренним ликованием округляет глаза, что я даже на это ведусь секунд на пять, — ты разрешишь мне не падать в обморок от восторга, Ветров?
— Вик…
— Ты во мне не сомневаешься, — она произносит эти слова медленно, будто смакуя их горьковатый вкус, — и восемь лет спустя ты это осознал. И какое удивительное совпадение, я тоже в тебе не сомневаюсь. И я точно знаю, что сколько бы широких жестов ты ни делал, сколько бы ни говорил красивых слов — твои действия были весьма понятны, Яр. Я не заслужила доверия — ты устроил за мной слежку. Я не заслужила объяснений и правды — и ты ушел из моей жизни, даже не удосужившись объяснить мне причины, по которым подал на развод. Я не заслужила будущего в твоем мире — и ты просто лишил меня будущего, потому что мог это сделать. И все эти восемь лет я пыталась выжить и растила дочь. Единственное, что мне от тебя осталось хорошего. Не досыпала ночами, учила язык, пахала как проклятая. А ты в это время занимался самокопаниями и шел по пути проб и ошибок. Сколько их было тех проб и ошибок с минимум третьим размером груди? Риторический вопрос, можешь не отвечать, не так уж мне нужна эта информация. А вот не риторический вопрос, Ветров. Все это — честный расклад, по-твоему?
Выдержать её взгляд оказывается непросто.
Качнуть подбородком из стороны в сторону тоже.
Как ни крутись, но этот счет мне и вправду до конца жизни не закрыть.
— Так мы возвращаемся к вопросу, с которого мы начинали, — Викки снова скрещивает на груди руки, — на что ты рассчитываешь, Ветров? Скажи это вслух, а я скажу тебе, как глубоко тебе эти надежды засунуть.
— На шанс, — мой голос все-таки чуть подрагивает, не выдерживая необходимой твердости, — шанс доказать тебе, что ради нас с тобой я вывернусь наизнанку. Что у нас с тобой есть будущее. Что мы с тобой оба нужны друг другу.
— Нет, Ветров, в том-то и суть, что ты мне давно не нужен, — спокойно парирует Вика.
Нет, блефует она прекрасно, я не могу ей не восхищаться. После того, как еще пять минут назад чуть губы мне не отрывала, не давая прекратить поцелуй раньше времени.
— Я помню тебя сегодня, милая, — улыбка сама прокатывается по моим губам, — и помню прекрасно, как ты…
— Я тебя хотела, — ответная улыбка Викки выходит совершенно ледяной, — Хотела и хочу, но тебе тут рассчитывать не на что. Это психологический загон, незакрытый гештальт, сентиментальность по первой любви, которую я не до конца отпустила. Не потребность в тебе, не путай. Но этому я, как ты просишь, могу дать шанс. На моих условиях.
— То есть? — настала моя очередь задирать брови.
— Хочешь побыть моим любовником на пару недель, Ветров? — ехидно щерится Вика. — Только учти, я вышибу тебя из своей постели сразу же, как в тебя наиграюсь. Побудешь моей игрушкой, раз уж я твоей уже была?
Если бы Вика была боксером, этот удар потянул бы на нокдаун. Просто и цинично, до звезд из глаз.
А ведь месяц назад я бы усмехнулся, кивнул, и бросил мимоходом, что большее и сам для неё не планировал.
Как сладко улыбается мне в лицо эта ветреная стерва — фортуна. Как восхитительно она мне вернула мое же намеренье сделать Викки любовницей. То самое, что не давало мне покоя до того, как Влад притащил для меня запрошенную правду.
— Две недели? — сипло повторяю я. — Может, все-таки не будем так жестко ограничивать сроки?
— Две недели, — в глазах у Викки будто сияют две маленькие кровавые звезды, — и в эти две недели у тебя не будет ничего, Ветров. Я не буду встречать тебя с ужинами и готовить завтраки. Я не буду подбирать платья для встреч с тобой и не буду завязывать тебе галстуки после них. Я не буду с тобой жить и под тебя подстраиваться. Я приезжаю, а через час-два уезжаю, смотря на сколько тебя хватит. А через две недели приезжать перестаю. Вот тебе мои условия. Нравятся?
Она прекрасно понимает, что нет. Даже с любовницами я бы не допустил настолько зависимого положения. И условия себе диктовать бы не позволил.
Вот только любовницам я жизнь и не ломал...
— Ты издеваешься? — я стискиваю пальцы на её плечах, будто сомневаясь, что это все говорит мне настоящая Титова, из плоти и крови. — Ты ведь издеваешься, Ви, ты просто не можешь быть такой.
— Поправочка — просто ты меня такой не знаешь, — Викки приподнимает кончики губ, только улыбкой это все равно не назовешь, — так что можешь не петь мне песен о любви, они у тебя все просрочены. Ты помнишь меня другой, и я возвращаться к той версии не желаю.
Маленькая лгунья.
Я ведь знаю, кто именно просыпался со мной в одной постели и кто не хотел, чтобы я оставлял её одну ночью. Только…
Это была не совсем она, не она трезвая, не она здравомыслящая. Лишь та часть её, которая по мне тосковала.
Малая, кажется… Все остальное порабощено её цинизмом, обидой и личной вендеттой, которая полагается мне совершенно законно.
На самом деле Вика очень четко понимала, куда ей бить этим своим приговором.
Я хочу вернуть семью, нашу с ней семью, в которой она бы была моей на все сто процентов. Возможно, не сразу, возможно, медленно, так будет даже лучше, но то, что предлагает мне Вика, ничего этого не предполагает.
Никакого совместного будущего, ни близости к дочери, ни времени с ней, чтобы наверстать упущенное, и возможно — пойти дальше и подумать об еще одном ребенке.
Две недели. Две недели и час-два в день. Нет никаких гарантий, что “каждый день”. Обязательства? Какие обязательства?
Попробуй демо-версию любимой женщины, полная же версия достанется кому-нибудь другому. Она так хочет.
И впиться в ее кожу пальцами хочется так, чтобы проткнуть её насквозь.
— Так что ты там говорил про вывернуться наизнанку ради нас с тобой? — снисходительно фыркает Вика и в который раз выворачивается из моей хватки. — Мы с тобой возможны только в таком варианте, Ветров. Выворачивайся.
Она шагает обратно на кухню, оставляя белую чашку из-под кофе на широком подоконнике.
— Куда ты? — эти слова вырываются из моего рта по инерции, у самого меня слишком звенит в голове, чтобы я сделал это по-настоящему осознанно. Скорее я пытаюсь задержать её и выиграть себе хоть пару секунд для попытки маневра.
— В душ, — хладнокровно и кратко проговаривает Викки, — я тебе все сказала, ты обдумывай. Полотенца лежат там же?
— Я ничего не менял с этим, — устало откликаюсь я и потираю гудящие виски.
Честно говоря, меньше всего я ожидал, что наш с ней разговор зайдет именно в эту точку. В моей версии событий было гораздо меньше циничного.
Она ушла, но я все равно продолжаю слышать её шаги по квартире, даже стоя спиной к двери лоджии. Будто все мое существо превратилось в слух, а сам я — в ягуара, что затаился на дереве и слушает, как шуршит сухая трава под копытами его вожделенной антилопы.
Она уходит в одну из комнат и возвращается оттуда через пять минут с запасным полотенцем, хранящимся в одном из шкафов. Действительно по-прежнему помнит здесь все, будто и не уезжала отсюда восемь лет назад.
Дверь в ванную закрывается с негромким, но очень четким звуком.
Секунда, две, три...
Щелчка защелки я все еще не слышу.
Такая красноречивая возможность, оставленная мне с хладнокровным подтекстом…