Пришла, да не пришла…
На пропускном пункте клиники меня стопорят, долго вертят в руках мой паспорт, подозрительно вглядываются в лицо, сличая его с фотографией, да еще и косятся в список лиц, которым можно посещать пациента.
— А вы Николаю Андреевичу кто? — въедливо интересуется охранник. — Жена? Невеста?
Интересно, если я скажу, что да, и то, и другое — меня пропустят быстрее?
Да, возможно, так будет проще, но мне не хочется такой простоты.
Просто не готова я делать таких заявок Вселенной.
— А это имеет значение? — раздраженно отбрыкиваюсь я в ответ. — Я ему друг. Еще вопросы?
Подозрительность взгляда у охранника будто бы даже подрастает, словно он не верит в существование хоть какой-то дружбы между мной и Ником, но вопросы у него все-таки заканчиваются, и он меня пропускает.
А я уж думала “друзей пускать не велено”.
Я не позволяю себе трепетать и малодушно замедлять шаг. На плаху идут быстро, чтобы поскорее разделаться с этим висящим над головой вопросом.
В палате у Ника светло и пусто, вот оно — истинное преимущество частных клиник, никаких тебе соседок в непонятных цветастых халатах. Никто не помешает твоему уединению.
Ник в светлых легких джинсах, сидит себе в кресле у окошка и при виде меня чуть подается вперед и морщится — видимо, от боли в ребрах.
— Привет, — я улыбаюсь пациенту. Ощущаю себя слегка пришибленной, но сейчас мне храбриться не перед кем, мне положено быть виноватой, ни к чему все эти бравурные выражения лица. — Я не помешала?
Причины такого “гостеприимства” местного охранника мне проясняются быстро. То ли из служебного рвения, то ли из мужской солидарности не хотел, чтобы две особи женского пола, навещающие Ника, пересеклись в одном помещении.
А если я друг — то вроде как пустить можно.
И правда, я разглядываю сидящую на пустой кровати Ника девушку без малейшей неприязни. Невысокая, хрупкая, в сером свитере и синих джинсах. После минутного сличения, я опознаю медсестру из Артемиса. Без рабочего белого халата, с выпущенными на свободу из тугого пучка волосами, она оказывается неожиданно милой.
Правда эта милота у неё заканчивается, когда она видит меня. Ай-яй. Кажется, я и вправду помешала.
Интересно, кем она представилась охраннику, если он так ввязался в защиту интересов Ника?
— Неужели я тебя все-таки дождался, — хрипло вздыхает Ник, а я даже не знаю, на что списать эту хриплость его тона. Только подзатыльник себе лишний за него отвешиваю.
— Я, пожалуй, пойду, — девушка торопливо подскакивает и подхватывает с кровати лиловый жакетик.
— Заглядывай завтра, Юль, если будет время, — спокойно кивает Ник. Спокойно. Мне даже чуть-чуть обидно, что я не слышу в его голосе большего расположения. Уж насколько это бы сделало мне проще жизнь. Вот только…
Придется обойтись без оправданий.
Юля выскальзывает из палаты быстро, будто боится увидеть что-то неподобающее, или боится помешать…
Зря на самом деле.
Только при ней я каяться не хотела бы. Публичные самоистязания точно не входят в мой план на вечер.
— Юля, значит? — уточняю я, чтобы хоть с чего-то начать разговор. — Неожиданно.
— У неё в этой клинике лежит сестра, — задумчиво откликается Ник, — она заходит ко мне за компанию.
Сестра ли? Ой ли? Я, конечно, могу судить только по встрече охранника, но такое ощущение, что Юля представилась аж девушкой Ника, чтобы к нему пройти.
— Ты мог бы спрятать её в шкаф, — неуклюже шучу я, — тогда вышло бы гораздо каноничнее.
Легкий смешок Ника будто на маленькую горсть облегчает вес на моих плечах.
— Может, ты пройдешь уже, госпожа начальница переводческого отдела? — Ник укоризненно хмурит брови на меня, подпирающую плечом косяк.
Ох-х. Настало время краснеть!
— Тебе Эдуард Александрович сказал?
— А ты думала, можно оказаться на моем месте так, что я об этом не узнаю? — Ник поднимает брови, вполне искренне удивляясь моему вопросу. — Конечно. Он обсуждал со мной твою кандидатуру. Мы оба сошлись, что ты, хоть и недостаточно опытна в этом вопросе, но вполне вытянешь эту должность за счет инициативности и упрямства. Про твои таланты я тебе рассказывать не буду, ты и так знаешь, что молодец. Так чему ты удивлялась?
— Я не удивлялась, — я смущенно морщу нос, — мне просто неловко, что ты знаешь. Знаешь, такое неприятное ощущение, будто я тебя… Подсидела.
— Вика, — Ник фыркает, силясь сдержать смех — по нему видно, что смеяться в привычном режиме ему мешают его несчастные ребра, — скажи еще, это ты уронила меня с лошади и наподдала мне копытом на дорожку. Вышло и вышло. Прекрати уже заморачиваться. И иди уже сюда, хватит там маячить.
Отлепиться от косяка оказывается на самом деле сложно.
Пройти по будто пылающему под ногами полу, чтобы приземлиться на край его кровати — еще тяжелей.
— Я по тебе скучал, — Ник поднимается со своего кресла, и тоже приземляется рядом со мной на кровать, — очень.
Я успеваю поймать его ладонь до того, как он прикоснется к моим волосам. Удерживаю его теплые пальцы обеими ладонями и ощущаю себя редкостной дрянью.
— Нам надо поговорить, — почему такие вещи всегда звучат так измученно?
Даже если ты была бодра и весела пять минут назад — эта проклятая фраза все равно прозвучит так, будто ты только что разгрузила вагон картошки.
Прямой взгляд Ника — страшнейшее из пыточных орудий. Меньше всего я хочу его обидеть, но сама суть того, что не порвав с ним, я утонула в Ветрове — она неприятная. Её попробуй еще смыть с самолюбия.
— Знаешь, я, кажется, даже знаю, о чем, — меньше всего я ожидала именно такой — пронзительно-невеселый тон и именнно эти слова.
— Знаешь?
Он уводит взгляд в сторону и тянется к оставленному у подушки телефону.
Я в замешательстве слежу за ним, пытаясь понять, что именно он знает.
А Ник невозмутимо без лишней спешки открывает мессенджер, и открыв один из чатов щелкает по прогруженной туда фотке.
— Вот об этом? — его голос горьковато-терпкий, им хочется отравиться. А фотографию на развернутом ко мне дисплее телефона — не видеть.
Свежайшая и горячая, со мной в главной женской роли. Фотка с парковки у офисного центра, с глубочайшим поцелуем взасос. С Ветровым.
Ну, твою ж мать!
— Ну, что, я угадал? — его ирония сейчас такая же паленая, как и весь этот спектакль.
Я вижу горечь в глубине этих теплых серых глаз. И явственно хочу пристрелиться. Кто-то может сказать, что я зря переживаю, ничего у нас, мол, серьезного не было, но я и вправду хотела, чтобы было. Отличная бы вышла тихая гавань, если бы только я дала ему шанс.
Настоящий шанс, а не то формальное, что у меня с ним вышло.
— И кто прислал? — осипшим голосом переспрашиваю я, когда Ник убирает телефон.
— Это имеет значение?
Прямо как я десять минут назад спрашивала у охранника. Но какой же разный смысл у таких одинаковых слов.
На самом деле нет никакой разницы, кто это сделал. Смысловой окрас у моего маленького предательства не меняется. Но хотелось бы знать, кому это так неймется. Есть у меня варианты, да и целовались мы тогда с Ветровым минут пять, но… Не хотелось бы выдвигать голословных обвинений. Опять же, какая польза той же Кристине от этого компромата? Просто так испортить мои отношения с Ником? Она, разумеется, мстительная дрянь, но я никогда бы не думала, что её заботят вот такие, мелочные гадости.
От неё мне ожидалось чего-то более глобального.
Ладно, мы сейчас не о Кристине.
Немая сцена — вот что происходит сейчас между мной и Ником. Он — ждет моих объяснений, а я никак не могу их внятно сформулировать. Так, чтобы хоть чуть-чуть оправдаться. Я не хотела делать ему больно вот так
— Прости меня, Ник, — лучше этих слов я так ничего и не нахожу, — я вообще не должна была тратить твое время. Я не была готова сейчас к отношениям, а Ветров — только лишний раз это подчеркнул. И вышло… Вышло вот это. Я бы сказала, что я запуталась, но скажем честно — я с собой просто разобралась. И больше не хочу давать тебе ложных надежд.
Ник уводит взгляд в сторону, постукивая по колену пальцами. Мне подсознательно хочется его взрыва, хоть чего-нибудь, но как уже говорилось — никто не собирается облегчать мне мое свидание с совестью.
— Я все время очень странно себя ощущал рядом с тобой, — медленно проговаривает Ник, — каждый раз, когда мы делали один шаг навстречу друг другу, ты — будто отдалялась от меня еще на десять. И всегда это только усугублялось, когда в поле твоего зрения появлялся... он.
Все-таки Ник оказывается чрезвычайно наблюдательным. Он видел, чувствовал все то, что я старательно загоняла вглубь себя и не желала признавать. И ни разу ни о чем таком не обмолвился. Варил все это в себе, увозил меня подальше от Ветрова. Стоит ли удивляться, что его так бомбануло, когда Яр приехал вслед за нами и в «Артемис»?
— Просто он — моя чума, — тут сложно удержаться от тяжелого вздоха, — а еще — у меня нет мозгов. В этой ситуации, по причине моей бесконечной глупости, ты страдать не должен.
— Ты особенно счастливой сейчас тоже не выглядишь, — все так же не желая взрываться, замечает Ник.
И сложно тут что-то ответить. Не могу же я вывернуть ему все мои страхи, все то, что все равно живет внутри меня и никуда не исчезает, только притупляется, когда я закрываю глаза и позволяю себе не вспоминать.
Говорить об этом глупо. И попросту больно.
Ветров — моя чума. И я им насквозь больна, и даже не питаю бессмысленных надежд на исцеление. Только на то, что я смогу это победить чуть позже, через две моих недели, когда повторю сотню раз, что не за что мне с ним цепляться.
— Нужно было все-таки просто набить ему морду тогда, — наконец натянуто улыбается Ник, — и сломать ему нос, и тогда именно он, а не я — свалил бы из клуба. И у нас еще все могло получиться.
Хороший вариант.
Жаль — так и оставшийся не свершившимся.
Да и с высоты уже проделанного мной самоанализа — уже слабо верится, что что-то могло измениться. Только усложниться. Чем больше было Ветрова в моей жизни, тем меньше было места для кого-нибудь другого. Даже для того, кого я в этой жизни видеть хотела.