Она даже сама предложила мне вернуться к ним с Маруськой, поселиться после больницы на одной территории. И это — опасное предложение, но я его принимаю. От этого просто невозможно отказаться.
У нас не было возможности поговорить нормально, по телефону не то, а навещая меня Викки неизменно притаскивала с собой Машутку, что накладывало строгие фильтры на ряд обсуждаемых взрослых тем. Наверное поэтому, я с таким нетерпением жду вечера, когда у нас получится наконец обьясниться адекватным образом.
Денис Витальевич не разделяет моего энтузиазма к выписке и по его мрачной физиономии следует заключить, что он оставил бы меня в больнице еще на недельку. Но кажется, он сам понимает, что за это время мы просто рванем и взаимно аннигилируемся.
За мной приезжает Влад, лично. С одной стороны — не было проблемы вызвать водителя, с другой — мне бы надо пройтись с братом по ряду деталей наших дальнейших действий.
— Не передумал оспаривать права его наследования?
С недавних пор, считающегося моим отцом, мудака мы не называем даже по имени. Ей богу, дай мне такую возможность — похоронил бы его в безымянной могиле, а лучше — просто прикопал в каком-нибудь овражке, как безродную псину.
— Передумал ли я забрать у него все деньги матери, и то, что он с них поимел? — криво ухмыляюсь, — нет, конечно. Пущу эти деньги на благотворительность, может хоть так от них будет что нибудь хорошее. А его контору за которую он так трясется пустим с молотка.
— И сожжем здание, — мечтательно тянет Влад.
Да, было бы неплохо. Хотя идея отдать здание какому-нибудь детскому дому мне нравится больше.
Принимать как факт, что отец мне оказался не отец, а просто мудак, паразитировший за счет матери и подкатывавший даже к моей невесте — мне оказалось просто, но чертовски досадно. Столько времени оборачиваться назад, думать, что это я действовал экспрессивно, а “отец” был абсолютно прав, и после обнаружить, что во всем, что касается дел этих лет я действовал неправильно, равнялся не на того, и вообще…
На этом фоне старший братец кажется возмутительно довольным. Хотя, ему-то с кармы ничего смывать не надо. И все же…
— Что-то случилось? — задумчиво интесуюсь я разглядывая гордый профиль брата. От Карима он унаследовал больше чем я, это однозначно. Один этот тонкий орлиный нос чего стоит, — что-то хорошее, так ведь?
— Отец вышел из комы, — неожиданно прямо отвечает Влад, — мне позвонили час назад, я уже зафрахтовал себе билеты. Яр, я себя как Симба чувствую, если бы ему сказали что Муфаса не разбился при падении со скалы, а выжил. Такое ощущение, что где-то там решили, что я хорошо себя веду и выписали мне подарочек.
— А, так ты поэтому мне счет за свои услуги не присылаешь? — хоть мне и больновато смеяться, от этой подколки я удержаться не могу, — решил быть хорошим мальчиком до конца?
— Неа, — Влад хохочет до чудовищного заразительно, но мне приходится держаться, — это потому, что я не хочу, чтоб ты снова попал в реанимацию по старой памяти, вот зарастешь, нормализуешься… А там уже и у меня проценты накапают.
— Все сегодня норовят впаять мне проценты, — драматично вздыхаю, а потом после недолгого молчания добавляю, — поздравляю. Ты столько времени этого ждал.
— Я хочу ему сказать про тебя, — Влад паркуется у “пункта назначения”, — возможно не сразу, не уверен, что он будет готов к таким откровениям, но чуть позже. Если ты хочешь конечно. Ты ведь изначально с ним не рос.
— Карим мне всегда нравился, — я пожимаю плечами, — ты ведь знаешь. В этом плане, это не с ним я расплевался и восемь лет не общался вообще никак. Я даже не особенно разделял точку зрения матери на Карима, потому что он-то кажется до конца только её и любил. Так что… Я буду рад прояснить это отношение. Если позволит ситуация, конечно.
— Ну, что, сейчас ты устанавливаешь курс на семейную жизнь? — фыркает Влад, когда мы выгребаемся из машины и даже доползаем до лифта, — и как, не хочешь еще подумать? Рассмотреть варианты?
— Пошел ты, — я огрызаюсь без малейшей злобы, но запоздалое озарение заставляет меня прищуриться, — уж не хочешь ли ты подкатить к моей Ви, пока я буду “рассматривать варианты”?
— Какой ты догадливый, братец, — Влад корчит скорбную физиономию, — черт, ты что, даже не дашь мне возможность затащить её в ЗАГС, и сказать тебе перед этим “в большой семье не щелкай клювом”?
— Когда-нибудь я тебя убью, братец. Возможно даже скоро.
— Ты только учти, после моей смерти непременно обнародуется папочка собранного на тебя компромата.
— Ничего. Я переживу. А вот ты - на вряд ли. Потому что нельзя быть на свете мерзавцем таким.
Викки отпросилась с работы раньше, как и собиралась. Встречает нас с Владом, а во мне будто туже натягиваются нетерпеливые жилы. Одного только взгляда на эту фигурку упакованную в домашние джинсы и просторный свитер достаточно.
— Кофе выпьешь с нами? — Викки вопросительно смотрит на Влада, — я отпустила охранника пока, так что на нервы действовать некому.
Вопреки своим предупреждениям мой брат проявляет невиданные чудеса интуиции и самосохранения и принимает единственно верное решение для данного вопроса.
— Я заберу мелкую из школы, если ты не против, чтоб вам не мотаться. Поговорите хоть.
— Спасибо.
Да, пожалуй есть за что благодарить. На самом деле, перед Владом у меня довольно долгий перечень задолженностей, если так задуматься, ведь это он взял на себя разгребание всего скопившегося дерьма. Он же сейчас помогает нам в том необходимом, отчего я уже который день пытаюсь не порваться.
— Яр, у тебя кровь на рубашке, — тихонько замечает Викки, когда мы наконец остаемся одни.
Я опускаю глаза — и вправду. Швы слегка подкравливают, они еще не до конца схватились, поэтому мне снимут их только дня через четыре.
— Нужно сменить перевязку, — я чуть морщусь, припоминая инструкции Дениса Витальевича.
— Иди, раздевайся, — Викки указывает мне подбородком в сторону её спальни, — я сейчас схожу за бинтами и прочим. Мне объясняли как это делать.
Судя по всему на мою исполнительность Денис Витальевич не особенно надеялся, взял в оборот и Викки.
Текущую перевязку мы аккуратно срезаем. В тишине. Вообще-то срезает Викки, а я убрав руки так, чтобы не мешать, жадно ею любуюсь. Невозможно отвести глаз. В любой момент времени, даже когда она вот так сосредоточена. Ради такого можно даже прикрыть глаза на то, что я вообще не хотел, чтобы она видела мои раны.
Да, её страх за меня — это все свидетельство чувств, вот только я таким образом их добиваться не хотел.
Когда бинты отлепляются от ран — мне приходится стиснуть зубы. Даже насквозь пропитанные хлоргексидином они все равно присохли к поверхности рассечений.
Викки чуть бледнеет, закусывая губу. Раны выглядят неприятно, хотя лично я так и не смог осознать их как дырки именно в моем теле. Даже болезненность при движении воспринимается своей, а глядя на швы я испытываю только бесконечное отчуждение. Викки же смотрит с другой точки зрения, но её мужество неоспоримо — сначала она осторожно обмывает края подкравливающих ран, потом бережно проходится по ним тонкими пальчиками, смазанными мазью с антибиотиком.
— Я мог бы сам.
— Не говори ерунды, — мне достается редкой остроты взгляд, — все, теперь бинтуем.
Бинт ложится на мой живот, слой за слоем, плотно и качественно. Кто-то кажется практиковался в бинтовании...
Первое, что я делаю после этой процедуры — ловлю Викки за подбородок и без лишних реверансов вовлекаю её в поцелуй. Слепну на несколько секунд, отключаюсь от боли, от звуков всего остального мира. Как сквозь вату слышу как Викки тихо чувственно постанывает, ощущаю как её ногти впиваются мне в шею.
Да, моя милая, я тоже скучал…
Так скучал, что даже удивлен, что не сдох. Правда, ничего удивительного в том что я не сдох нету — какой бы сладкой она не была во сне, в жизни она гораздо слаще.
— Эй-эй, ковбой, полегче, — когда я начинаю тихонько подталкивать Викки в постели за её спиной, она в ответ только хихикает и ловит мои ладони, — пока не снимут швы — у тебя медотвод. Врач сказал мне, что это строго. Мне не нужно, чтоб ты умер в моей постели, ясно?
— А вот я нахожу этот вариант заманчивым, — я не теряю надежды, — Ви, может все-таки…
— Нет! — категорично дергает подбородком моя несносная кошка, — мне как потом от твоего хладного тела избавляться?
— Викки, ну ты же юрист, ты найдешь способ.
Она смеется. Она смеется и мне хочется хохотать с нею вместе. Правда, я терплю — в конце концов нужно уважить желание Викки, и не умирать прямо тут и прямо сейчас.
— Интересно, что я такого сделал, что судьба подарила мне тебя? — задумчиво произношу я после недолгой паузы.
— Не знаю, — Викки тоже строит озадаченную мордашку, — может ты в прошлой жизни был святым, Ветров?
— Я? Святым?
— Да, согласна, идея не очень реалистичная. Но просто у меня нет других вариантов.
Я снова ловлю в свой плен её губы, просто не в силах нацеловаться с нею впрок.
Три удара сердца, четыре, пять…
Нет, малышка, больше я тебя никуда не отпущу. Ни с кем не разделю этого немыслимого кайфа — обладать тобой. Ты — моя, ты дрожишь сейчас в моих руках, постанываешь под моими губами, ты сама все это понимаешь, чувствуешь и принимаешь это как факт. Создана только для меня.
— Ветров, уймись! У тебя медотвод!
— Ага, ага, — я смеюсь и целую её в подбородок, — медотвод, точно. Нужно сказать, что после этого “нырка” глаза у Викки куда более затуманенные чем в первый раз. Еще пару повторов и я её уломаю…
— Прекрати, — Викки хлопает меня ладонью по плечу, — я чуть с ума не сошла, пока ты не пришел в себя. А ты что хочешь? Снова рискнуть здоровьем?
— Мои желания ужасно консервативны, Ви, — я нахожу губами свою самую любимую точку на сгибе её шеи, снова пробую её на вкус, медленно раскатывая по языку карамельное послевкусие кожи Викки, — я хочу тебя на первое, тебя на второе, тебя на десерт. С обедом все, ужин обсудим позднее.