– Она так тобой гордилась… – Он опускает взгляд, уголки его губ ползут вниз. – Поверить не могу, что ее нет…
Я тянусь к его руке, но Флинн, подавшись назад, берется за края стула.
– Как прошла служба?
– Гимны. Чтения. – Его голос становится жестким, отрывистым, а лицо – каменным. – Воскурение фимиама вокруг гроба. Потом ее вынесли. Опустили в могилу. Подали металлический ящичек с землей, чтобы бросать на крышку гроба.
– Все так любили твою маму… Наверное, целая толпа пришла ее проводить…
Выражение его лица меняется.
– Только внуков на проводах не было, да? – глядя на меня, говорит Флинн, глаза его лихорадочно блестят.
Я вздрагиваю как от пощечины.
– А она мечтала стать бабушкой…
– Довольно, – отрезаю я. – Прошу. Не здесь. Не сегодня.
Хотя когда, если не здесь и сейчас? Алкоголь, мрачная глубина скорби, жажда мести за мое опоздание на службу – горькие мысли смешались в голове Флинна в идеальный шторм.
– Знаешь… – подаваясь вперед, начинает он. В тоне – злые нотки, на скулах играют желваки, – …я так и не рассказал маме об этом.
После того как все выяснилось, я несколько месяцев пыталась вызвать Флинна на разговор, но он затолкал убийственный факт в глухой чулан сознания, запер дверь и никого туда не пускал. Сейчас дверь готова распахнуться, однако заходить в нее меня больше не тянет.
– Я не хотел, чтобы у нее испортилось о тебе мнение. Оставил привилегию для себя, – саркастично роняет он.
– Сегодня ужасный день, – как можно спокойнее говорю я. – Тебе хочется выплеснуть на кого-то гнев, понимаю… Но, пожалуйста, умоляю, Флинн, давай не будем обсуждать прошлое сейчас.
– Ты предпочла бы подождать еще семь лет? Например, пока мы не очутимся в кабинете врача, где он вытащит все на свет божий? Было же так прикольно, Эль, просто праздник какой-то!
От воспоминаний меня бросает в дрожь.
Тогда врач, поправив очки, просмотрел записи и объявил: «На матке обнаружено утолщение, рубцово-измененная ткань. Это затрудняет имплантацию. – Он обратился ко мне: – Вы когда-нибудь делали аборт?»
По скрипу стула я поняла, что Флинн, почувствовав мое замешательство, развернулся ко мне: «Эль?»
Я не смела поднять взгляд.
«Да, – глухо ответила я, рассматривая сложенные на коленях руки. – В двадцать четыре года».
«Это был твой ребенок, Флинн. Наш ребенок».
Флинн, неловко покачнувшись, встал со стула.
«Я… Мне нужно…» – Он принялся дергать дверную ручку – безрезультатно. Выругался.
«Толкните», – подсказал врач.
Флинн яростно распахнул дверь и вышел. Я будто приросла к стулу, слушая удаляющийся по больничному коридору грохот его шагов.
И вот теперь он буравит меня взглядом.
– Почему ты не рассказала о ребенке?
– Мы встречались всего полгода. Ты уехал, тебе хотелось посмотреть мир. Я даже не знала, вернешься ли ты ко мне!
– Но я вернулся! Через три месяца. Потому что любил тебя. Без тебя мне не хотелось кататься по миру. А ты и словом не обмолвилась! Хотя нет… не так… Ты клялась мне в церкви в верности и любви. Мы обсуждали будущее, детей… Сколько мы пытались завести ребенка! А ты все это время молчала! – Голос Флинна становится громче. – Мы следили по календарю за овуляцией, отказались от алкоголя, месяцами занимались сексом по расписанию, ты стояла в позе «березка»… Столько усилий, бесплодных попыток, а ты даже не заикнулась об аборте?
– Не хотела тебя расстраивать.
– Ты убила нашего ребенка! – Он переходит на крик. – На восемнадцатой неделе! Я, кстати, поинтересовался темой – я не говорил тебе? К этому возрасту малыш шевелится… знаешь, такие мелкие шевеления-пританцовывания в животе… Ты чувствовала, как он пинается?
– Пожалуйста…
– Я читал, что ребенок в восемнадцать недель размером с яблоко, – не унимается Флинн. – У него начинают формироваться черты лица – крохотные ушки, губки, глазки, даже брови! Представляешь? У нашего малыша уже были брови!
– Флинн…
– Я читал материал об аборте на позднем сроке, о ребенке на несколько недель старше нашего. Когда ребенка достали, мать услышала звук – малыш пытался вдохнуть воздух еще несформировавшимися легкими, он был жив! Лишь через целых полчаса…
– ХВАТИТ! – Зло оскалившись, я кидаюсь на Флинна. – Ни слова больше, мать твою! – Лацканы его пиджака зажаты у меня в кулаках, от сильного толчка стул кренится назад и покачивается на двух ножках. – Это был мой выбор! Мой! И мне, только мне с этим жить! Думаешь, я не жалею? Каково мне, по-твоему, было, когда я клала руку на круглый живот Фионы? Когда чувствовала под ладонью толчки Дрейка? А когда его укачивала? Тысячи женщин делают аборты без последствий, мало кто имеет потом проблемы, как я. Да, я оказалась в меньшинстве. И знаешь, что я считаю? Что я это заслужила! Заслужила наказание. Заслужила бесплодие. Потому что не сохранила своего первого ребенка. Единственного…
Я выпускаю Флинна и ухожу. По лицу текут горькие слезы.
Вот поэтому мы и развелись.
– Легкой тебе смены! – крикнула из гостиной соседка Эль, когда та отворила дверь и вышла из дома в темную ночь.
В тоненьком пальто, под ритмичный стук кроссовок по мостовой, Эль шагала в сторону города.
По пути она спохватилась: книгу забыла – единственное ее развлечение в гардеробной в «мертвое» время. Между полуночью и часом ночи обычно никто не приходит, а уходят и того меньше, и пока не надо таскать туда-сюда пальто, под грохот вибрирующих в груди басов можно раствориться в выдуманнных мирах. Эль грустно вздохнула…
Невеселые мысли неожиданно прервал отдаленный шум шагов за спиной – медленных, уверенных.
Все-таки неприятно ходить в город пешком по этим разбитым, мало освещенным улицам с рядами пустых магазинов и дешевых забегаловок еды на вынос.
В конце дороги Эль свернула направо.
Шаги, точно эхо, последовали за ней.
Вокруг тянулись задворки университетских корпусов, где ночью, разумеется, никого не было. Эль оглядела темную улицу: ни души.
Шаги не отставали, даже немного приблизились. Походка тяжелая, мужская.
Эль сжала в кармане мобильный телефон, нащупала пальцами на увесистом прямоугольнике выпуклые кнопки.
Ей хотелось остановиться, обернуться, увидеть, кто ее преследует, но она побоялась: мало ли к чему это приведет? Лучше не провоцировать.
Эль ускорила шаг, идущий следом тоже. Сердце тревожно заколотилось, в ушах зашумела кровь. Из-за густой темноты воображение разыгралось не на шутку. Неужели ее целенаправленно преследуют? Может быть, ее подкарауливали возле дома?
Ничего, следующая улица шире и хорошо освещена, вокруг жилые дома – можно постучать в любую дверь и позвать на помощь.
Эль едва сдерживалась, чтобы не перейти на бег. Мысленно она уговаривала себя, что все хорошо, что она сильная и никакой угрозы нет.
За очередным поворотом Эль облегченно выдохнула: навстречу ей неторопливо шагала под ручку пара средних лет. Осмелев, она оглянулась через плечо на преследователя.
Мужчина находился в нескольких шагах от нее, но был полностью поглощен прижатым к уху телефоном и явно ею не интересовался. Она, прищурившись, попыталась рассмотреть в темноте его лицо: Люк Линден? Однако незнакомец резко свернул в узкий переулок между домами, и проверить догадку не удалось.
Глава 19Эль
Персонажи – краеугольный камень хорошего романа. Читателю необязательно их любить или даже доверять – он должен за них переживать.
На крыльце дома Фионы я бросаю взгляд на часы. Начало девятого. Дрейк уже в кроватке. Я тихонько стучу в дверь.
Открывает Билл. А я-то думала, он на работе!
– Прости… Не знала, что ты дома.
– Эль, – приподняв брови, озабоченно говорит он, – у тебя все в порядке?
– Конечно! Просто я… проезжала мимо.
Он испытующе на меня смотрит.
– Ну, дорогая, проходи. Сейчас налью тебе бокальчик вина.
Я захожу в дом, но мне не по себе – все вспоминаю силуэт, бродящий в темноте у моего дома.
– Где Фиона? – Вопрос звучит резко.
– Наверху, работает, – отвечает Билл.
– Я думала, она закончила свою брошюру.
Он пожимает плечами.
– Наверное, у нее новый проект.
Я расстегиваю пальто и вешаю его на стул. Билл продолжает меня с подозрением рассматривать. Надо расспросить его, пока мы наедине.
– Билл, ты не прогуливался этой ночью в моих краях?
– В твоих краях? – удивляется он. – Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Да так, просто… Видела похожего на тебя мужчину, вот и все.
– Он тоже был сногсшибательно красив и великолепно одет?
Я невольно расплываюсь в улыбке, меня начинает отпускать.
– Кстати, почему ты в черном платье?
– Ходила на похороны Элисон, – объясняю я.
– Точно! Я и забыл, что похороны сегодня! – Билл сжимает мои плечи в теплых ладонях. – Как ты? – Под ласковым взглядом его светло-карих глаз, обрамленных короткими лучиками ресниц, мне становится спокойно и уютно.
Ну как можно заподозрить Билла?! Видимо, даже собственным мыслям нельзя доверять. Я кидаюсь на Флинна, сомневаюсь в Билле, нервничаю из-за комментариев читателей… Из-за моего попустительства все выходит из-под контроля. Пока я пытаюсь подобрать слова, на глазах, как ни глупо, выступают слезы.
– Да, тяжелый день, – вздыхает Билл, избавляя меня от необходимости отвечать.
За спиной скрипит лестница – спускается Фиона: в пижаме, очках, темные волосы растрепаны и вьются, будто с них только что стянули заколку. До чего она похожа сейчас на мать! Я молча рассматриваю ее, изучая прямую линию носа, морщинки под глазами…
– Услышала твой голос. Думала, показалось…
– Извини, что заявилась без предупреждения.
Щелчком пальцев сестра решительно прерывает мои извинения.
– Ты же с похорон! Как все прошло? – Она целует меня в щеку.