– Саму службу я пропустила… – смущенно говорю я.
– Как?! – удивляется Фиона.
– Отравилась. Грешу на пасту с морепродуктами. В результате уснула прямо на полу в ванной.
– Боже, Эль! Почему нам не позвонила?!
– Не было сил даже спуститься к телефону.
– Ты голодна? Могу поджарить тосты, – предлагает Билл.
– Спасибо, не надо. Перекушу дома.
Он неодобрительно качает головой, однако не настаивает.
– Ладно, девочки, оставляю вас наедине, – объявляет Билл, взглянув на часы. – Пойду поглажу рубашки на неделю.
– Билл, не надо! Не позорь меня перед сестрой! – восклицает Фиона.
– По-моему, она в курсе, почему я на тебе женился – уж не ради твоих талантов по части домашнего хозяйства. – Он на прощание чмокает меня в щеку. – Пока!
Я слышу его глухие шаги по ступеням, скрип двери в спальне. Затем плюхаюсь в кресло, подобрав под себя ноги.
– Выглядишь ужасно – краше в гроб кладут, – взглянув на меня, произносит Фиона.
– Продолжай, не стесняйся! – усмехаюсь я.
– Билл рассказал, как ты блистала в передаче «Сонная закупка».
– Гнусная клевета. Я устала. Просто прикрыла глаза перед тем, как тронуться.
– А водить в таком изнуренном состоянии безопасно?
– Со мной полный порядок, – отрезала я.
Окинув меня недоверчивым взглядом, сестра садится на другой край дивана и меняет тему:
– Как Флинн?
– Я опоздала в паб на четыре стакана виски, – усмехаюсь я.
– Плохо.
– Он вдруг вспомнил об аборте.
– Господи! – восклицает Фиона. – Два года ты пыталась с ним это обсудить – и он дожидается похорон. Самое время!
– Знаю…
– Значит, он не поменял мнение? Не смягчился?
Я мотаю головой.
– Нет. И я его понимаю. Правда. Не то чтобы он против абортов в целом… просто он…
– Против вранья? – подсказывает она.
Я киваю.
– Выходит, если бы не аборт, вы бы не развелись?
Узнаю Фиону: бьет не в бровь, а в глаз. Разумеется, браки распадаются не из-за одного-единственного промаха, но иногда, наверное, и его достаточно – сразу замечаешь трещины, на которые раньше не обращал внимания.
– Выходит, так.
– Жалеешь?
Глаза у меня лезут на лоб.
– Ты спрашиваешь, жалею ли я об аборте?!
– Да.
– С тридцати лет я безуспешно пытаюсь забеременеть – расплата за ошибки десятилетней давности. Мой брак развалился. Живу одна – ни семьи, ни детей. Конечно, жалею! – Я сокрушенно мотаю головой. – А я-то надеялась, ты поднимешь мне настроение…
– Поднимать настроение – не мой конек.
– Что верно, то верно.
– Как я понимаю, ты не попросила у Флинна ключ от дома? – интересуется она.
– Момент не очень подходящий.
– Пожалуй…
Сестра, поднявшись, поправляет на камине свечу и приминает размягченный воск кончиком пальца. По взгляду, который она на меня искоса бросает, становится ясно – ей хочется продолжить разговор.
Я молча жду.
– Иногда я думаю о твоем аборте… Помнишь, ты спрашивала у меня совета?
Я киваю: еще бы! Я приехала к Фионе в Лондон и уселась на пороге ее дома, ожидая, когда она вернется с работы. Мимо текла река автомобилей, ползли автобусы, у дверей магазинов бурлил поток людей, забегающих за сигаретами или журналами. Прежде я лишь раз навещала сестру, еще в старой квартире на юго-востоке Лондона, которую она снимала с двумя коллегами-журналистами мужского пола. Квартира выглядела запущенной, беспорядком будто подчеркивалось, насколько кипящая здесь работа важнее домашнего уюта. Самой грязной была комната Фионы.
Наблюдая за женщиной, подметающей тротуар у магазина напротив, я думала о Флинне: путешествует где-то в южной части Тихого океана и даже не догадывается, что в теплом уголке моего тела растет, пульсирует комочек клеток с его ДНК.
Беременность настолько не входила в мои планы, что я не сразу сложила два плюс два – постоянную усталость, прибавку в весе и отсутствие менструации. Руки до теста на беременность дошли только накануне. Под вопли бегущей по лестнице соседки: «Куда запропастился чертов телефон?!» – я сжимала в руках полоску, в которой заключалось мое будущее. При виде проступившего голубого плюсика у меня закружилась голова, каким-то образом я очутилась на полу, на четвереньках, упираясь лбом во вздувшийся линолеум.
Кто бы мог подумать, что несколько лет спустя я буду валяться на полу уже другой ванной, сжимая в ладони пустой тест! И так двенадцать раз, тринадцать, четырнадцать…
Кто бы мог подумать, какая тоска меня одолеет, каким сильным станет желание иметь ребенка, ощущать внутри себя легкие, словно трепетание крыльев бабочки, толчки… В какой голод это превратится…
Кто бы мог подумать, что каждый день я буду получать удар-напоминание: в кафе при виде беременной женщины за соседним столиком, при виде матери, застегивающей пальтишко своего малыша, при поздравлении подруги с беременностью вторым, а потом и третьим ребенком…
Кто бы мог подумать, что человек, к которому я вот-вот обращусь за советом – противник детей и брака, – сам обзаведется семьей.
Наконец приехала Фиона, в черном застегнутом наглухо пальто в стиле милитари. Она быстро протащила меня через коридор в свою комнату, захламленную книгами и исписанными листами. Где бы сестра ни обитала, ее стол всегда тонул в море книг, бумаг и стикеров.
«Я не знаю, что делать», – обхватив голову руками, в отчаянии пробормотала я.
«У тебя нет мужа. Нет работы. Нет образования. – Густая челка до бровей, которую тогда носила Фиона, придавала ее лицу еще большую суровость. – Только представь, каково жить с ребенком в съемной комнате?»
Представить оказалось сложно. Дом был переполнен: три комнаты, одна ванная – и все это на пятерых человек. Большего на зарплату официантки я позволить не могла.
«А как поступила бы ты?»
«Я бы в такой ситуации, – ответила сестра, размыкая скрещенные руки», – прервала беременность».
«Прервать беременность». «Аборт». Жестокие, грубые слова. Слова, означающие «конец».
Я представила загорелого Флинна, плавающего с маской среди коралловых рифов, – недостижимо далекого, будто в другой вселенной. Мы обитали в разных мирах. Кому захотелось бы вернуться из тропического рая ко мне?
С двадцати лет, еще до Флинна, в груди у меня часто оживал сгусток тьмы, и ребра распирало тяжестью воспоминаний. Что я только не делала, чтобы ослабить боль! Ночи напролет заливала ее алкоголем; настраивала на полную громкость музыку в наушниках, заглушая гул мыслей; с истертыми в кровь ногами бродила по бристольским улицам, проветривая голову до полной пустоты. А потом встретила Флинна – открытого, доброго, честного. Была в нем какая-то неподдельная чистота. И ему удалось меня перенастроить. Я не могла его потерять! Я не хотела вновь окунуться в тот мрак, где пребывала раньше.
Прижав к уху мобильник размером с кирпич, спокойно и четко, в своей обычной манере, Фиона записала меня к врачу, а в конце добавила: – «Это моя сестра».
Когда мы ехали в метро, мой взгляд то и дело упирался в беременную женщину – та сидела с закрытыми глазами, сомкнув руки под круглым животом.
У автоматических раздвижных дверей больницы я замялась, стеклянные створки открылись и нетерпеливо захлопнулись под мое бормотание: – «Я не знаю… Правда, я не знаю…»
Но Фиона решительно провела меня внутрь. Именно благодаря ее практичности, деловитости и уверенности я дошла до конца.
– Ты винишь меня? – глядя в глаза, спрашивает сестра.
Я и сама часто задавалась этим вопросом. Как бы все сложилось, если бы мать не уехала за границу навестить тетю? Был бы результат иным, если бы я вернулась в родной дом, где меня усадили бы на диван и поили ароматным горячим шоколадом, обсуждая не варианты действий, а чувства?
– Ты повлияла на мой выбор, – честно говорю я. – Но я никого не виню. Я спросила твое мнение – ты его высказала.
Фиона серьезно кивает в ответ.
– Просто теперь у меня есть Дрейк, а у тебя нет…
– Никого. – Я отвожу взгляд. – Я знаю.
Сестра уходит на кухню за бокалами для вина. Я достаю из кармана телефон в надежде увидеть там сообщение от Флинна.
От него ни словечка, зато от Джейн целое послание. Обычно она звонит или пишет на электронную почту – в основном строго в рабочее время. Я открываю сообщение.
По поводу твоего последнего поста в «Фейсбуке»… Я подумала, неплохо бы создать вокруг новой книги чуть больший ажиотаж. Нам не надо, чтобы читатели занервничали! Пока. Джейн.
Я, конечно, в курсе, что Джейн следит за обновлениями в социальных сетях своих авторов, репостит их на главной странице издательства, рассылает членам команды – тут ей нет равных. Однако она никогда не критиковала содержимое постов. Странная фраза: «Но нам не надо, чтобы читатели занервничали!»
Я открываю страничку в «Фейсбуке». Что у меня там вывешено?
При виде последнего поста мои глаза лезут на лоб.
Имеешь ли ты право называться писателем, если ни черта не можешь написать?
Я ошарашенно смотрю на экран, меня захлестывает паника. Когда я такое запостила? Я не помню!
Читаю снова и снова. Слова кажутся знакомыми.
– Фиона! – зову я сестру.
Щеки у меня горят.
Нахмуренная Фиона входит в комнату.
– Что?
Я подскакиваю с дивана и поворачиваю к ней экран телефона.
– Я отправляла тебе такую эсэмэску?
Она поправляет на носу очки и читает сообщение.
– Нет. Правда, я давно не заглядывала в телефон, последний раз часа два назад.
– Не сегодня, – нетерпеливо говорю я. – Вчера. Ты прислала мне эсэмэс, я ответила.
– Что? Вчера вечером? Когда я спросила, как продвигается книга?
Я киваю.
– Но ты ничего не ответила.
– Ответила! Мне показалось, я ответила… Но… – Какое унижение! Что я натворила! От стыда хочется провалиться сквозь землю. Я писала всю вторую половину дня, жутко устала, нервничала. Писала второпях, постоянно отвлекаясь на эсэмэски и соцсети. – Наверное, я по ошибке отправила это на страницу в «Фейсбук».