Ее старший сын Отари, уже состоявшийся медик поехал на стажировку в Америку. Прошло некоторое время, по-моему, год-полтора, как позвонила Нуну: «Евгений, ты знаешь, что Отари натворил?» После значительной паузы она сказала: «Он, подлец, женился. Я его не для этого посылала в Америку! Пусть только попробует приехать!» – и в гневе бросила трубку. Однако, когда он, вместе с женой решил навестить своих родителей, то Нуну стала готовить торжественную встречу. Пригласила родственников из деревни. Позвонила она и мне: «Евгений, твоя машина тоже понадобится. Все поедут на аэродром встречать моего Отарико».
Гони Схиладзе, наш родственник, вместе со мной постоянно общался с семьей Саришвили и как все называл хозяина по имени – Сулико. Но когда Гоги узнал, что Сулико назначен председателем исполкома Ленинского района г. Тбилиси, то при первой же встрече с ним он, как бы между прочим, поинтересовался именем его отца. «Моего отца звали Ипполит, – ответил Сулико удивленно, – а тебе-то зачем?» Гоги сделал два шага назад и громко произнес: «Как поживаете, Сулейман Ипполитович?»
В исполкоме Сулико увидел, что творят чиновники. Взяточничество процветало. Однажды он со мной даже поделился своими мыслями, жалел, что ушел с завода: «Там, – сказал он, – было приятнее работать». Бороться с несправедливостью он не мог, был мягким человеком. Видимо обстановка на работе сыграла свою роковую роль, он вскоре заболел и умер.
В 60 километрах от Тбилиси по Военно-грузинской дороге в Россию есть город Душети, около которого раскинулось знаменитое озеро Базалети. Знаменитое, потому что по легенде на дне озера хранится золотая люлька, в которой вырос герой-освободитель Грузии.
Для меня город Душети знаменитым стал потому, что брат Наны – Гиви – женился на девушке, семья которой проживала в этом городе. Семью возглавлял поэт Виктор Иванович Касрадзе. Он был высокого роста, худощавый и производил впечатление строгого и занятого человека. Он постоянно что-то мастерил: то возился в гараже, то строил во дворе помещение для электропилы. Именно здесь он потерял четыре пальца левой руки. Однако он по-прежнему играл на пандуре (струнный инструмент типа русской балалайки). С рождением его внучек Лелы и Натии занялся фотографией – все комнаты были увешаны их портретами.
В Грузии Виктор Иванович был известным поэтом, часто выступал на праздновании «Важаоба» в селении Чаргали – родины Важи Пшавела. Постоянно носил шляпу, даже когда садился в свой «Москвич» первого выпуска. Раньше, до нашей встречи, он умудрился врезаться в грузовик, хотя тогда машин в Душети можно было сосчитать на пальцах. Меня Виктор Иванович просто обожал. Он хотел общаться со мной, но языковый барьер (он не владел русским, а я грузинским) приводил к комичным ситуациям. Когда он хотел что-то сказать, то вдруг умолкал и неподвижно глядел на меня вопросительным взглядом. На помощь нам приходили, как правило, его внучки или дочь Нана.
Супруга Виктора Ивановича – Аннета, сильно поседевшая женщина, была небольшого роста, тихая и почти незаметная в доме. Но именно она создавала ту доброжелательную атмосферу семье, комфорт, который я постоянно ощущал их доме. Она как родного сына приняла зятя – нашего Гиви. С его приходом появились внучки, забурлила новая жизнь. Частенько в семью приходил известный в Грузии душетский самобытный певец Илья Закаидзе (Ико) и пел народные песни неповторимым голосом. Его одежда и манера поведения, все говорило о том, что перед нами артист, но без претензий и без самолюбования. Сосед через дорогу – Айтар, был попроще. Мы с ним так однажды поужинали, что поменялись сорочками. Как это делают футболисты после окончания матча.
Запасаться вином входило в обязанности зятя семьи. В свое время мой шурин Гиви Нозадзе учился в Сельскохозяйственном институте и естественно знал многих виноделов. Один хорошо знакомый ему директор винного завода в городе Гурджаани Гиви Зауташвили пригласил нас в гости. «Завтра поедем в Кахетию за вином», – коротко сообщил Гиви Георгиевич, принимаясь мыть винную посуду. Дорога шла по равнине и незаметно, проделав около 130 километров, мы во второй половине дня были на месте. Директор завода сам водил нас по заводу с его необычайным винным запахом. В цехах бочки стояли одна на другой вдоль стен и были заполнены разными винами. Нам предложили самим выбрать вино. Дегустацией занимался Гиви. Его выбор пал на бочку с вином «Манави».
Рабочие взяли нашу посуду, а нас сопроводили в небольшой сад на территории завода. За кустами белела скатерть накрытого стола. Кахетия славится своим жарким летом. Если на заводе было прохладно, то в саду жара давала о себе знать. Директор предложил снять верхнюю одежду и первый сел за стол, оголенный до пояса. Следом в том же виде уселись и мы. Подошли еще несколько его товарищей и встреча началась. На стол подавали выбранное нами вино «Манави». Примерно через три часа я заторопился, чтобы не ехать обратно ночью. Вино было давно загружено, а пятилитровую бутылку заполнили «Киндзмараули» для моей супруги. Осторожно, будто младенца, Гиви взял бутыль в руки.
Поблагодарив Гиви Зауташвили и его друзей, мы тронулись в обратный путь. По дороге Гиви стал вновь рассказывать о Кахетии, ее исторической роли в судьбе Грузии. И все-таки ночь застала нас в дороге. Выезжая из Сагареджо машина уперлась в клумбу. Фары высвечивали развилку дорог. Ни указателей и никакого освещения. Гиви по наследству облысел еще студентом. В шутку мы называли его «товарищ Ленин», а его жену (за ее спиной) Крупской. «Куда ехать, товарищ Ленин?» – говорю я Гиви. Он сидит в кепке с бутылью на руках. Долго вглядывался в темноту. Затем театрально, подражая Ленину, вскинув руку вперед, сказал: «Прямо, товарищи!»
Долгое время Новый год моя семья встречала в Душети. Очень удобно: прямо из-за стола выходишь во двор и пали, сколько хочешь, ракетами или бросай взрывпакеты. Пострелял и сразу садишься за стол, чтобы опять его покинуть для очередных стрельб. В городе обстановка совсем другая. Гиви обожал свою тещу Аннету. Когда она умерла, Гиви попросил своего друга, известного скульптора Мераба Бердзенишвили изготовить надгробие на могилу Аннете. Его работы: памятники Георгию Саакадзе, Давиду Строителю, скульптурная композиция у госфилармонии «Муза» и другие хорошо известны в Грузии. Из белоснежного мрамора скульптор выполнил просьбу, и эта плита по сей день украшает ее могилу Аннета достойна такого белого покрывала своего погоста.
Первую дальнюю поездку на прокатном «Москвиче» я совершил вместе с родственником Наны – Гоги Схиладзе, в деревню Баджи, где в детские годы жил Яков у Симона и Сефоры Сванидзе. Деревня находится в 20–25 километрах от районного центра города Амбралаури. Поехали через Цхинвали. В пути поняли, что это новейшая дорога и, стало быть, Яков ездил через Кутаиси, и мы следовали не по пути отца, к сожалению.
В Амбролаури, проехав более 200 километров, мы решили заехать в райком партии. Ни я, ни Гоги не знали дороги в деревню. В райкоме нас встретил только дежурный. Короче говоря, он не поверил, что «внук самого Сталина имеет такую машину, и сам приехал, да и из Тбилиси не было никакого звонка». Нам стало понятно, что спрашивать у дежурного бесполезно.
Тогда мы поехали к нашему родственнику – рачинцу Бухуты Джохадзе в деревню Бостана. Сам Бухуты был в Тбилиси, но семья находилась здесь. Жена Бухуты Ася нас признала и сразу затопила «бухари» (камин), отварила ветчину, накрыла стол.
Утром приехал Первый секретарь Мелко Алпезович Бибилашвили. Сказал, что приезжал вчера вечером, но мы уже гуляли и так пели, что решил не мешать. В первую очередь поехали в деревню Баджи. Как я туда доехал на своем «Москвиче» и что за дорога, об этом надо писать отдельно. Впереди послали «колхозника», который с грехом пополам привел в деревню. Дети выбежали навстречу с букетами цветов, жители деревни также выходили на дорогу.
Дом Сванидзе стоит на краю деревни в верхней ее части. Имеется участок с фруктовым садом. Старожилы показали камень, на котором любил сидеть Сталин. Сосед рассказал мне, что недавно он хотел увеличить свой огород за счет огорода Сванидзе. «Все равно пустует земля», – решил он. Однако ему приснился сон, будто в доме Сванидзе горит огонь в «бухаре». Значит, в доме есть хозяин. «И я не стал переносить забор, – признался он. А огонь в камине – это твой приезд в родное гнездо», – заключил старик.
Соседи устроили в своем доме прием. Тамадой назначили Гоги Схиладзе. Его солидный вид явно тому способствовал. К тому же он отлично владел как грузинским, так и русским языками, был удивительно обаятельным человеком, но главное, что он обладал прекрасным голосом. В молодости он был солистом в хоре. Его тесть недолюбливал «оборванца», но когда он по радио слышал выступление Гоги, всегда дослушивал до конца, затем выключал репродуктор и говорил: «Но ведь как поет, сволочь!»
На «приеме» по традиции, как положено, для тоста за Сталина хозяйка принесла специальный литровый бокал. Я первый возразил, что не обязательно пить до конца. Пытался и Гоги доказывать что-то. Но все было бесполезно. «За Сталина! Этим бокалом и до конца!» – требовали односельчане. «Товарищи, – начал он, – на фронте я шел в бой за Родину, за Сталина». Раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. «Если я сегодня помру, – продолжал Гоги, – скажите всем, что здесь Георгий Серапионович Схиладзе умер за Родину, за Сталина!» и, не отрываясь, выпил весь бокал. Бокал пошел по кругу. Мне разрешили выпить не до конца. Веселье началось, внесли бубен. «Туш-таши» неслось со всех сторон. Запели и народные песни. Рядом со Схиладзе находился и подпевал сосед по дому парень по имени Джумбер. Он очень старался, но видимо не в той тональности. Гоги, наклоняясь к нему, поправлял его и поправлял, наконец, говорит ему: «Джумбер, допустим, голоса у тебя нет, но совесть-то должна быть, в конце концов!»