– Любовь Ивановна, возьмите, пожалуйста, все папки у Алексея Алексеевича и передайте их мне, – попросил банкир, по-отечески глядя поверх очков на крутые бёдра секретаря-референта.
– Я могу предложить чай, кофе? – глубоким грудным голосом спросила Любовь Ивановна, эротично облизнув пухлые губки.
– Нет, не можете. Алексей Алексеевич торопится, – открывая первую папку, ответил «папик».
Грациозно развернувшись на умопомрачительных «лабутенах», под масляные взгляды близоруких мужчин двух поколений, Любовь Ивановна «процокала», поскрипывая швом узкой юбочки, на своё рабочее место. Найдя интересующую его страницу в уставных документах строительной фирмы, папа жены Алексея Алексеевича прочитал вслух:
– Якушина Ирина Владленовна, то есть твоя супруга, – 51%. Якушин Алексей Алексеевич, ты то есть, – 3%. И я, покорный слуга своей дочери, – 46%. Это я напомнил тебе, Алексей, кто является хозяевами фирмы, которую ты, генеральный директор, возглавлял как наёмный работник. Довожу до твоего сведения, что на общем собрании учредителей единогласно принято решение об освобождении тебя от занимаемой должности. Дела передашь Аркадию Анатольевичу, а пока на фирме будет работать аудиторская проверка. Комиссию я уже назначил. Вопросы есть?
И пока Алексей Алексеевич расслаблял узел галстука, закатывал глаза, открывал и закрывал беззвучно рот, силясь произнести хоть что-то членораздельное, банкир ещё раз вызвал Любовь Ивановну:
– Любаша, попить что-нибудь. Только не в стакане, а в бутылке, чтобы не тут пил, а по пути.
Алексей Алексеевич не помнил, как подписал несколько каких-то документов, как сунула ему в руку бутылку «Боржоми» и сочувственно улыбалась на прощанье Любовь Ивановна. Не помнил, как он пил минералку из горлышка, обливаясь и икая от газиков. Не помнил он и как два охранника под руки довели его и посадили в «Мерседес», по-дружески пристегнув ремнём безопасности. В чувство привёл настойчивый звонок мобильного. Звонила Ирина Владленовна Якушина, его законная жена. Дочь… Мать его!
– Алексей, здравствуй. Ты у папы был? – уже спокойным, ровным голосом спросила будущая дважды мать.
– Здравствуй. Был. Ты уже знаешь? – ища сочувствия у родного человека, спросил Алексей Алексеевич.
– Алексей, нам нужно серьёзно поговорить. Через полчаса приезжай в кафе «Лакомка» на Лермонтова. Знаешь? И успокойся, жизнь на этом не заканчивается, – обнадёживающе закончила разговор Ирина.
Подъехав к кафе в условленное время, ещё из окна машины Алексей Алексеевич увидел через стекло, что за одним столиком вместе с Ириной сидит и его друг Аркадий. От сердца немного отлегло. «Вот что называется настоящий друг. Не бросил в сложный момент жизни. Приехал. И Ирку, наверное, он успокоил и в чувство привёл. Как же я тебе благодарен, Аркашка! А втроём мы «старика» убедим, что он не прав», – думал, светлея лицом, Алексей Алексеевич. На столике уже стояли три чашечки кофе, три пирожных и три коньячных бокала с французским коньяком. «Всё как мы любим», – окончательно успокоился Алексей Алексеевич. Он крепко пожал сильную руку друга, правда, от поцелуя Ирка увернулась, показав рукой на свободное кресло напротив.
– Алексей, нам нужно серьёзно поговорить и поставить, наконец, жирную точку в наших отношениях, – начала Ирина, нервно размешивая ложечкой в бокале с коньяком.
– Согласен, дорогая, точка так точка, – улыбнулся Алексей Алексеевич, по-дружески подмигнув своему лучшему другу Аркадию.
Аркадий Анатольевич Бутриков, большой и красивый, молча кивнул, откусив большой кусок пирожного и шумно запив его французским коньяком.
– Мы тебя не торопим, – почему-то посмотрев на Аркашку, продолжила Ирина Владленовна, – но через десять дней… Нет, через неделю ты должен выехать из дома. Мне его подарил на свадьбу папа, если ты помнишь. Я сегодня подала на развод.
– Ира, Ира, опомнись, – продолжая по инерции ничего не понимать, начал громко шептать Алексей Алексеевич, – у нас же дочь, мы ещё ребёнка ждём. Как ты можешь так говорить? Аркаша, ну скажи ты ей что-нибудь!
– Да Настюха только спасибо скажет, если ты исчезнешь из нашей жизни, – неприлично громко ответила Ирина. – Аркадий, действительно, скажи ты ему!
– Понимаешь, старина, – облегчённо ответил Аркаша, проглотив, наконец, остатки пирожного, – Ириша от меня беременна. Так бывает, старик! Так бывает! Будешь? – с надеждой спросил друг, глядя на третье пирожное.
Тревожно посмотрев на окаменевшего вдруг Алексея Алексеевича, Ирина сделала большой глоток из бокала и как-то резко засобиралась. Она встала, дёрнула за руку Аркадия, потянувшегося уже за пирожным Алексея, и они, не оборачиваясь, быстро пошли к выходу.
– Старина, ты тут это… расплатись. Так бывает, старик! – крикнул уже в дверях бывший лучший друг.
«Мерин» продолжал стоять у некрашеных ржавых ворот, закрывающих проезд на стройку большого многоэтажного дома. «Мерседес» стоял, двигатель работал, а Алексей Алексеевич продолжал пить. Уже не лезло, но пил. Он знал для чего приехал. Это была его стройка. Бывшая теперь уже. Это он – талантливый инженер-конструктор выиграл тендер на строительство жилого микрорайона. Это он убедил префекта. Практически без взяток, на волне президентских проверок и смен губернаторов. Это он ночей не спал, носился от стройки к стройке, хлюпая мокрыми туфлями, с вечным насморком и без обеда! Строительство этой башни приостановили месяц назад из-за недостаточного финансирования. В банке тестя сказали: «Временно». Наверное, тогда уже, узнав все обстоятельства семейной жизни своей дочурки, Владлен Венедиктович занёс свою правую толчковую ногу для пинка под тощий зад Алексея Алексеевича. Момента удобного ждал, чтобы очкастое своё лицо сохранить. Вот и дождался, сука!
Алексей Алексеевич открыл дверь машины и выпал из абсолютного комфорта «Мерседеса Гелендваген». Двигатель по-прежнему работал, мощные фары светили на хлопающие створками ворота, а климат-контроль отреагировал на открытую дверь в морозную ночь мощным вбросом тёплого воздуха внутрь салона. «Вот подарочек кому-то будет», – пьяно ухмыльнулся хозяин «мерина», попробовав помочиться на левое переднее колесо. Не получилось. Не смог найти ширинку, мешала бутылка «Хеннеси» в руке. Алексей Алексеевич, чуть пошатываясь, подошел ближе к воротом с намерением их взломать или, на крайний случай, перепрыгнуть эти несчастные три метра. Но дверь, мерзко скрипнув на морозе, неожиданно легко поддалась. «Опачки! Хозяина узнала!» – довольно ухмыльнулся Алексей Алексеевич, протискиваясь на территорию стройплощадки.
Метрах в двадцати от въезда стоял вагончик охраны, а если быть точнее, резиденция сторожа Петровича. На крыше вагончика ярко горели два прожектора. Один освещал въезд с воротами, а второй территорию стройплощадки и первые три этажа недостроя. Из трубы на крыше вагончика шёл дымок, и уютно попахивало костром и подгоревшей жареной картошкой. В окошке, задёрнутым белой тряпицей, были видны две деформированные тени. Одна тень, с кружкой, принадлежала, собственно, сторожу Петровичу, а вторая, с огурцом на вилке, Иванычу, сторожу с соседней платной автостоянки. Показываться им, а тем более отвечать на нетрезвые вопросы, в планы Алексея Алексеевича не входило. Поэтому, вытирая своим великолепным кашемировым, страшно дорогим итальянским пальто заляпанный известью и цементным раствором забор, он, как кампучийский диверсант, на цыпочках, начал красться в сторону от слепящих прожекторов. Потом, путаясь в длиннющих полах своего пальто, как ему показалось, очень стремительно побежал в сторону недостроенного дома.
Вдруг, скрипнув верхней петлёй, открылась дверь сторожки. В неширокую щель проникла рука с кружкой, взболтала содержимое и вместе со звуком выплеснутой заварки, донеслось:
– Слышь, Петрович! А когда строить-то продолжат?
– А хрен его знает, Иваныч! Я тут давеча спросил у нашего генерального…
Дверь, так же скрипнув, захлопнулась, выпустив на улицу клуб пара, пахнущий жареной на сале картошечкой, ржаным хлебцем, чесноком и ещё вчера открытой банкой кабачковой икры. Что же авторитетно ответил на ребром поставленный вопрос сторожа Петровича «наш генеральный», осталось тайной. А тем временем фигура с развевающимися широкими полами пальто, издалека похожая на пьяного Бэтмена, уже стояла у первого подъезда недостроенного дома. По проекту, новострой должен быть двадцатичетырёхэтажной башней. Очень симпатичной такой башней, выделяющейся от домов-близнецов современной архитектурой. Но пока была построена ровно половина, то есть двенадцать этажей. Алексей Алексеевич запрокинул голову и посмотрел на ночное небо. Где-то там, высоко наверху, угадывались очертания двенадцатого этажа, тянущего в мрачное небо свои бетонные колонны с торчащими пиками арматуры.
Начало ноября было холодным. Глубокие колеи грязи на стройплощадке уже подмораживало, поэтому модельные тёплые полусапожки начальника не тонули, захлёбываясь в коричневой жиже, а только спотыкались, царапая мягкую кожу. Сильным порывом холодного ветра с шеи Алексея Алексеевича сорвало длинный белый шарф, но его хозяин так и не пошевелился. «А и хрен с ним! Вот заберусь сейчас на самый верх и оттуда… ласточкой», – мрачно подумал он, отхлебнув из бутылки.
Он поднимался по лестничным маршам медленно, прижимаясь плечом к шершавой кирпичной стене, чтобы не упасть. Поручней ещё не было. «Смешно», – думал Алексей Алексеевич, – иду, чтобы прыгнуть с самого верха, а тут со ступенек свалиться боюсь». Он поднимался, громко шаркая по бетонным ступеням, каждый раз отпивая глоток коньяку, отмечая прохождение очередного этажа. Но уже на пятом он устал и сказал вслух:
– Какого чёрта? – и остановился, уставившись в сквозной проём в стене.
В голову пришла обнадёживающая мысль: «Чего зря ноги сбивать? С пятого убиться можно запросто!» Алексей Алексеевич очень осторожно, цепляясь ухоженными ногтями за кирпичную кладку, подошёл к проёму, где должен был быть по проекту балкон, и посмотрел вниз. Что там внизу, разобрать было невозможно.