– Мой сын со мной, со своим отцом! Он не предал меня в трудную минуту и поддержал. А с тобой встретится мой адвокат! – сколько же железа звучало в словах этого мягкого по жизни, практически святого человека.
– Кто? – растерянно спросила дочь генерала и внучка адмирала.
– Есть такая профессия – адвокат! В нашем случае – специалист по бракоразводным процессам, – выключая телефон, отчеканил Михайлов, и это уже была вечная мерзлота. Та мерзлота, где до сих пор лежат великолепно сохранившиеся мамонты, как «вождь пролетариата» в Мавзолее.
Молча и с удовольствием покрутившись в своём кресле пару минут, про себя оценивая разговор с предательницей, Михайлов скромно оценил свои позиции как перспективные, а перспективы – заманчивыми. Выдержал минуту, подождав, пока душевное ликование чуть успокоится, и набрал номер Лёвы.
– Лев Моисеевич, здравствуйте. Михайлов беспокоит. Я согласен. Только мне нужно две недели. Как зачем? Лёва, в России таки есть законы. Я должен найти преемника, написать заявление и сдать дела, Лёва. У меня больница… больные… коллектив… Ну при чём здесь жопа, Лёва? Я тебя умоляю – никому ничего не надо давать, совать и подмазывать! Я сам! Всё! Пока. Сам иди…
Потом, крутнувшись ещё раз на своём любимом кресле, взял чистый лист бумаги, ручку и написал:
«ЗАЯВЛЕНИЕ»
На большом перерыве, между парами, в медицинском институте все что-то жуют. И не потому, что студенты-медики самые прожорливые, а потому, что правильно питаться они учатся, как правило, позже всех. Сашка Михайлов дожёвывал последний столовский сырник, когда услышал громкий властный голос из другого конца коридора.
– Михайлов! Ко мне, – перекрывая гул большой перемены, прозвучала команда Ленкиным голосом.
Сашка среагировал быстро! Он свернул в трубочку общую тетрадь потоньше, прикусил её зубами и, виляя задницей, выполнил команду, подбежав к группке четверокурсниц с дружественного факультета фармакологии.
– Да, хозяйка! – с тетрадкой во рту ответил верный друг, подставляя голову для поощрения.
– Ой, Михайлов! У тебя хвостик купировали? – ехидненько поинтересовалась конопатая подружка.
– Нет! Он у него сам отвалился! Эволюция, – поддержала разговор толстенькая студентка в незастёгивающемся медицинском халате.
– Тебе надо было не на хирурга учиться, а на ветеринара! – громко, чтобы слышали все, с высоко поднятой головой сказала Лена. – Очень хорошие задатки пропадают! Фу, Михайлов! Михайлов, голос!
– Лен, прекрати! – уже миролюбиво попросил Сашка, взяв Лену за локоток и оттащив от подружек.
– Тебе большой привет от парализованного дедушки. Наследник! Боже! И от этого ничтожества я собиралась рожать детей! – красиво прикрыв ладошками личико, продекламировала студентка-медик.
– Кого рожать… каких детей? – протупил Сашка, не уловив суть.
– Четыре сыночка и лапочку-дочку! Придурок! – выпалила Ленка и размахнувшись, попыталась отвесить Сашке оплеуху.
Сашка профессионально ушел от удара, нырнул под Леночкину руку, обнял её и звонко чмокнул в щёку. Рядом жующая пирожки и бутерброды студенческая братия радостно загигикала, а проходящий мимо профессор даже поаплодировал. Типа – хлеб жуём, и зрелища вовремя подоспели.
– Гад! Ненавижу! – громко пискнула раскрасневшаяся Ленка, вырвалась из Сашкиных объятий и быстро юркнула в лабораторию.
Те из немногих непосвящённых, кто когда-нибудь был в настоящем боксёрском зале, знают… чем там пахнет. Чем? Конюшней! Наверное, поэтому боксёрские промоутеры называют свои и чужие команды конюшнями!
Примерно так же сегодня пахло и в квартире Александра Александровича Михайлова-старшего. То есть самого старшего. Из одной из комнат, в своё время превращённой в тренажёрный зал, раздавались глухие удары по боксёрскому мешку. Были одиночные. Резкие и как бы с оттяжкой… Были серии с акцентом и без… Боксёры меня понимают. Дед старался второй час. Шла разминка. Мешок маниакально обрабатывался с разных сторон и под разными углами. Майка на «Почётном мастере спорта» и «Заслуженном тренере» была мокрой от трудового пота, в трусах намечался дискомфорт. Лицо отпугивало перекошенной злой улыбкой и огромной каплей пота на кончике носа. Дедушка ждал внука. Очень!
– Вот тебе наследство! Вот тебе дедушкины поминки! А вот тебе памятник по самые яй… – шипел Дед на выдохе.
Неожиданно, в небольшой перерыв между ударами, ворвался осторожный звук дверного звонка. Дед, не торопясь, снял одну перчатку, вытер полотенцем напряжённое лицо и, ясно понимая, кто стоит за дверью, открыл дверной замок. На пороге стояла почти двухметровая его копия. И улыбалась. Внук.
– Привет, Рембо! – шутя, пробив Деда по печени, сказало третье поколение, на ходу сбрасывая кеды и, потирая руки, проходя в прихожую.
– Как хорошо, что ты так рано пришёл, – еле сдерживая эмоции и боясь вспугнуть доверчивого ребёнка, сказал Дед, – быстренько переодевайся. Придумал гениальную комбинацию для атаки, а отработать не с кем. Давай, шевели мослами!
– Не сомневаюсь, старик. Интересно! Но сначала хочу пожрать! Представляешь, такой плотный график… – сбросив рюкзак, сказал Сашка, направляясь в кухонные закрома хлопать дверцей холодильника.
– У дедушки плохая память. Дедушка старенький. Дедушка может забыть. Быстро надевай «лапы», паршивец, – кровожадно рявкнул Дед, натягивая вторую перчатку и бросая Сашке боксёрские «лапы».
А правда, что старых подруг не бывает, есть только проверенные? А правда, что у лучшей подруги килограммов, морщин и седых волос всегда больше? А правда, что удачам подруг радуются один раз, а о неудачах вспоминают постоянно и с удовольствием?
В своей любимой кафешке, за любимым столиком сидела Оля Михайлова со своей проверенной подругой Сусанной. Они пили своё любимое крымское вино и ели свои любимые лимонные чизкейки. Правда, не было любимого официанта. Уволили любимчика за обсчёт клиентов, но это не портило общей картинки и не искажало вкусовых ощущений. Сусанна была женщиной средних лет, но полных форм, с ярко окрашенными волосами, ногтями и губами. По расслабленным позам и свободной речи женщин было видно, что бокалы с вином не первые, но тема разговора – одна и очень личная.
– Ничего не понимаю! Что-то изменилось в этом мире! Мне всегда казалось, что уходят от ботаников, а не ботаники уходят от таких шикарных женщин, как мы, – уверенно сказала Сусанна, поправив лямочку лифчика и как бы случайно посмотрев на мужчину за соседним столиком и улыбнувшись ему красными от губной помады зубами.
– Ты хочешь сказать, что должна была уйти я? – удивлённо спросила Ольга.
– Именно, подруга! – встряхнув фиолетовыми кудрями, утвердительно качнулась могучим телом Сусанна.
– Но причина? Мотив? Повод, наконец? Он даже когда икал – извинялся. Десять раз икал, десять раз извинялся. Откуда взяться этому поводу? – сокрушённо воткнула чайную ложку в огромный кусок чизкейка Ольга.
– У тебя или у этого подлеца? – задала уточняющий вопрос старинная подруга, скосив взгляд на соседний столик с одиноким мужчиной.
– У подлеца! – печально посмотрев на почти пустой бокал, ответила Оля Михайлова.
– Подлец всегда повод найдёт! А вот если у тебя рыльце в пушку… – прищурила накрашенный глаз Сусанна.
Оля немедленно достала из сумочки зеркальце и с недоумением посмотрела на своё… на своё расслабленное грустное лицо.
– В пушку? В каком пушку? Никаких поводов… Разве что в Саках на грязях? Был там такой брутальный… Так мы только танцевали… пока его жена не приехала, – начала листать календарь своих воспоминаний Оля.
– Вот! А информация, может, только сейчас до Сашки дошла, – не унималась верная подруга.
– Сусанн! Проснись! Это было, когда малому Санычу лет восемь было.
– Ой, подруга, колись! – подливая из своего бокала подруге, ждала сенсации Сусанка.
– А может, на институтском выпускном? Это когда Сашу в фонтан бросили, а он чуть не утонул. Я тогда громче всех смеялась. А он плавать до сих пор не умеет! – неожиданно для себя и подруги зарыдала Оля.
На звуки всхлипывания и шмыгания носом прибежал с озабоченно-преданным лицом новый официант. Заказали ещё вина и третий чизкейк для Сусанны. Успокоились, поменяв носовые платки.
– Говорит, мол, с тобой встретится мой адвокат! – жалобно хлюпнув вином, пискнула Оля.
– Что? Вот сволочь! – громко, во весь голос сказала Сусанна и почему-то строго посмотрела на мужчину за соседним столиком.
Мужчина шумно подавился пирожным-трубочкой, внезапно почувствовав себя виноватым, обжёгся чаем и попросил счёт.
– Что-что! Что делать, подруга? – подала сигнал SOS Михайлова О. В.
– Слушай, надо найти у него болевую точку! И так на неё надавить… – решительно выдала, скрипнув золотыми коронками, Сусанна. Потом громко икнула и стукнула по столу по-мужски большим кулаком, опрокинув в сахарницу бокал недопитого полусухого. Мужчина за соседним столиком как-то съёжился, втянул голову в плечи и убежал, не дождавшись сдачи с 1000 рублей.
– Болевую точку, говоришь… – задумавшись, сказала Оля, – а есть у него болевая точка! Очень такая близкая его сердцу болевая точка! Но она так далеко.
– Не поняла сюжета, подруга! Близкая, далёкая. Суть излагайте, подсудимая, – оживилась Сусанна, поняв, что сейчас начнётся самое интересное.
– Мама его. Дело в том, что его родная мамаша сбежала от Сашкиного отца к австралийскому дипломату, когда Саше было всего 9–10 лет. Михайлов-старший не дал своего разрешения на вывоз сына в Австралию. С тех пор он видел её вживую только один раз, на 18 лет. Ну и раз пять по телефону общались. И это, представь, за всю жизнь! А для его папаши такой континент как Австралия вообще на карте не существует. У Сашки в комнате на стене карта мира висела. Так он на всю Австралию пенис фломастером нарисовал в натуральную величину. Дед то есть. Так расстроился! Всё никак ей измену простить не могут. Но любит её… Убить готов за плохое слово о ней. Вот его ахиллесова пята! – выдала страшную семейную тайну Ольга.