Нектарница тоже подарила мне как-то раз необычное мгновенье, когда боль и раскаяние неожиданно сменились бурной радостью. Нектарница — самая маленькая птичка в моем саду. Иногда, впрочем, залетная славка вступает с ней в соревнование за этот титул, но славки посещают мой сад лишь изредка, а нектарницы живут у меня почти всегда. Самки этих птиц коричнево-серые, зато самцы сверкают зеленым и черным, которые сменяют друг друга при каждом движении. Они порхают вокруг цветов, точно маленькие вертолеты, и выглядят при этом красиво и забавно, но в действительности за их трогательной миниатюрностью и умильной внешностью скрываются существа темпераментные, раздражительные и агрессивные. Самцы преследуют друг друга в воздухе и среди ветвей, а порой бросаются даже на свои отражения в оконном стекле. При этом они поднимаются и снижаются с такой скоростью, что им могли бы позавидовать военные летчики. И они никого не боятся — ни других себе подобных, ни всех прочих птиц, ни животных, ни человека. Когда я вижу их, то вспоминаю сцену приближения бабуина к гнезду нектарницы, описанную в книге Нахума Гутмана «Лубенгулу, король зулу»: «Когда обезьяна стала приближаться, нектарница подняла такой крик, что небеса содрогнулись. Страшные вопли вырывались из ее горла с частотой винтовочных выстрелов. Потом она метнулась в сторону врага и закружилась над обезьяной, словно готовясь к удару… Вот так оно происходит, когда защищаешь два яйца в своем гнезде. Тут уже не размер решает».
Так вот, однажды я нечаянно повредил гнездо нектарниц, которые жили в моем саду, и сожалею об этом до сегодняшнего дня. Я тогда был занят подрезкой кустов лаванды, которые растут у меня на одной из террас, и заметил, что надо мной все время вьется пара нектарниц, издавая громкие крики. Заметить их я заметил, но понять, что они пытаются отогнать меня от своего гнезда, не сумел. Я решил, что они заняты обычными для нектарниц делами — какой-нибудь ссорой с соседями или ухаживаниями да изменами. Только когда мои ножницы уперлись в скрытое в зарослях гнездо, я осознал, в чем дело, — но было уже поздно: ножницы разрезали гнездо, оно развалилось, и два маленьких яйца упали и разбились. Нектарницы улетели и до конца лета уже не возвращались в мой сад. Я опасался, что они не вернутся никогда, но следующим летом они появились вновь — та же пара или другая, но я очень обрадовался и с тех пор, занимаясь подрезкой, всегда приглядываюсь и остерегаюсь.
Но самое больше наслаждение доставляют мне птицы, которые живут не в моем саду, а на соседнем поле. Это авдотки. Эти птицы могут летать, но предпочитают ходить или бегать. Ростом они с цыпленка, у них длинные ноги, желтые глаза и острый взгляд, их перья прочерчены желтыми, коричневыми и серыми полосками, точно маскировочная одежда. Когда они стоят, не двигаясь, глаз их не различает, но ночью их голос слышен даже издалека. Вскоре после захода солнца, а также в середине и в конце ночи они собираются в поле для танцев и хорового пения.
Есть что-то таинственное и влекущее в этих ночных сборищах, и это «что-то» увлекает и меня. В летние ночи, когда авдотки поют и танцуют на скошенном поле поблизости от моего дома, я иногда спускаюсь туда и осторожно иду в темноте в их сторону. Слишком близко подходить к ним нельзя, потому что тогда они умолкают и улетают. Поэтому, подойдя метров на тридцать, я останавливаюсь, ложусь на землю, закрываю глаза и слушаю.
В эти мгновения, когда я лежу на спине под летним небом и слышу их странные и загадочные голоса, мне кажется, что я сплю с открытыми глазами. К сожалению, в отличие от праотца Иакова, я не вижу ни лестницы, ведущей на небо, ни спускающихся по ней ангелов, но что поделать — человеку надлежит довольствоваться тем, что у него есть. А у меня в это мгновенье есть теплая ночь, и мягкая, без камней, земля под головой, и звездное небо, и авдотки, поющие мне свои песни, — и это намного больше того, что есть у большинства людей. Как, впрочем, и намного больше, чем есть у меня самого во многие другие мгновенья.
Земля
На иврите земля — это «адама», однокоренное со словом «Адом» — красный и «дам» — кровь, но в первую очередь с «Адам», первый человек, сын земли, из которой он сотворен, в которую вернется и именем которой назван. Земля — мать всего живого и растущего, и, среди прочего, она вырастила несколько многозначительных выражений на иврите: «земля наших предков», «девственная земля», «святая земля», «возрождение земли» и так далее, но сейчас мне хочется поговорить о земле в буквальном смысле слова — как о почве, о субстанции, в которую я высеваю свои растения, в которой они укореняются и растут, наконец — просто как о поверхности, по которой ступают мои босые ноги.
В Стране есть разные виды земли. Есть знатоки и эрудиты, которые с такой же легкостью произносят слова «аллювиальная» или «терра рома», как я произношу «девочка Айелет» или «яичница». Но даже такие невежды, как я, способны отличить тяжелую темную почву Изреэльской долины от легкой светлой почвы побережья, красный чернозем долины Шарон от белизны мергеля на южной оконечности Мертвого моря. Да что там говорить о разных местах Страны — даже на ограниченном пространстве моего сада земля меняется от места к месту.
Я уже рассказывал, что мой сад лежит на склоне. На его низком участке земля жирная и плотная, а не верхнем — пористая и легкая, тут она коричневая, здесь чернеет, а там красноватая, в одном месте жадно впитывает воду, а в другом вода с нее стекает, тут у нее один запах, а там другой. И все потому, что мой дом стоит как раз на границе между Изреэльской долиной и Нижней Галилеей. Буквально на самой границе: короткий спуск, на котором он расположен, — это еще холм Галилеи, а нижний участок — уже на краю Долины. Каждая сторона имеет свою температуру: рано утром легко ощутить, что на нижнем участке несколько холоднее, чем на верхнем, — и на каждой стороне своя почва и своя растительность. Цикламен, например, предпочитает верхний участок, нарциссы — нижний, а морской лук доволен и там, и там.
И еще в моем саду есть несколько кубометров специально привезенной земли, которая обладает необыкновенной способностью выращивать все, что угодно. Возможно, это остатки райской земли или той, на которой спал наш праотец Иаков, когда видел небесную лестницу и идущих по ней ангелов. А может, это обычная земля, к которой примешаны удобрения из Иерусалимского храма или отходы от ядерного реактора. Так или иначе, но, когда я покупал дом, этой земли в саду не было. Она появилась в нем из какого-то другого места, не знаю, из какого и кто ее привез, и совершила настоящие чудеса.
Дело было так. Однажды я заказал водителя бобката для кое-каких работ в саду. Бобкат, да будет вам известно, — это такой маленький, многоцелевой трактор, к которому, кроме ковша, можно присоединить многие другие полезные приспособления. Бобкат — трактор колесный, но рулевое управление у него, как у гусеничного транспорта. Не буду вдаваться в детали, но если кто-нибудь из читателей или читательниц этой книги задумается, что подарить мне на следующий мой день рождения, то пусть знает, что я хотел бы получить бобкат. Пусть даже подержанный.
Поскольку бобкат — устройство быстрое и оперативное, водитель его должен быть ему под стать. Я с радостью убедился, что человек, который приехал ко мне в тот день, был сущий кудесник. Как потом выяснилось, в армии он летал на вертолетах, и в тот день в моем саду он продемонстрировал всю ту координацию, которая позволяла ему управлять своей машиной в воздухе. Его руки заставляли бобкат мчаться в любую сторону сада, входить в самые глухие его уголки, маневрировать на ходу и, нисколько не теряя скорости, поднимать и опускать необходимые в данную минуту приспособления плавным движением, которое вызывало зависть и восторг. Именно о таких было сказано: «Видел ли ты человека проворного в своем деле? Он будет стоять перед царями»[39]. Что, кстати, еще раз говорит о великолепии нашего языка, в котором задолго до появления бобката уже была сформулирована фраза, удивительно точно описывающая его работу!
Так или иначе, но на каком-то этапе этой работы нам понадобилось несколько кубометров земли. Мы обратились к прорабу, который работал в одном из соседских домов, и он сказал, что постарается найти для нас что-нибудь. Он не уверен, что ему удастся, — так он сказал, — потому что речь идет о малом количестве, но у него есть кто-то, кто может поговорить еще с кем-то, чтобы тот обратился к такому-то, который может послать за двоюродным братом кого-то пятого, каковой пятый является закадычным другом хозяина грузовика, и, если его компаньон согласится, он велит своему водителю выполнить эту мою просьбу — но все это при условии, что я заплачу за землю и доставку заранее. Я взвесил и решил, что, будь этот человек мошенником, он бы придумал менее сложную и более правдоподобную историю. Поэтому я уплатил заранее, а утром, проснувшись, обнаружил, что на обочине возле моего сада появилась куча земли. Водитель бобката тут же набросился на нее и разбросал большую ее часть между дубами, в северо-западном углу моего сада.
Когда я переехал в деревню, этот угол бы покрыт терновником. Агрессивные ползучие растения заполонили почти все пространство, скрывая от деревьев солнце. Терновники я выкорчевал, а ползучие растения срезал почти по уровню земли, расплел и стащил с дубов с помощью моего старого пикапа, веревок и буксировочных тросов.
Деревья обрадовались великой радостью, воспряли духом и стали прибавлять ветки и листья. Вскоре этот угол стал таким приятным, что удостоился названия «Гнездышко». Я посадил там луковицы морского лука и кусты жимолости, а теперь, когда там была разбросана новая земля, посеял еще и лютики. Семена я взял у тех лютиков, которые уже росли в моем саду, то есть у лютиков знакомых и известных, самых обычных во всех отношениях. Как и растения других «геофитов», то есть растений с подземными луковицами или клубнями, лютики в первый год роста выпускают очень маленькие листочки, которые увеличиваются в размерах в течение двух последующих лет. Тем временем клубни лютика развиваются в земле, и года через три-четыре выпускают первые цветы. Так вот, листочки, которые проросли из семян, посеянных в этой привозной земле, не просто появились раньше, чем следует, но стали буквально чудовищными по размеру, втрое больше листьев их прародителей, а клубни выпустили цветы уже в первый год после посадки, причем и цветы эти были вдвое больше цветов обычных лютиков! Поскольку я знал их прародителей, я не сомневался, что дело не в наследственности, а во влиянии среды — то бишь привезенной в сад земли. Я пытался выяснить, кто же ее, в конце концов, привез и откуда, но это мне так и не удалось.