– Найду – закопаю, – выдыхаю пар в воздух и, кряхтя, лезу в снег по пояс.
По следам обхожу темный дом, то и дело озираясь по сторонам. Чувствую себя какой-то преступницей, посягнувшей на чужую территорию.
Переборов страх, заглядываю в покосившиеся окна, но везде ни души.
Вернувшись к крыльцу, смотрю на дверь, с которой сбит замок и понимаю, что Мирон мог заходить туда.
– Ну, если ты меня напугаешь и я не умру от разрыва сердца, – грожу пустоте и тянусь к ручке, – пеняй на себя.
Распахиваю скрипучую створку и трясущейся рукой достаю телефон. Подсвечивая себе, медленно захожу внутрь. Уговариваю свои трясущиеся колени, что дом, в котором мы живем, тоже выглядит так себе, но ничего страшного, кроме крыс, совы и Мирона там нет.
Прохожу в темную, холодную избу. Заглядываю в каждый уголок. Мирона нет. Пулей вылетаю обратно и перевожу дыхание, опираясь спиной на дверь. Но отдыхать особо некогда. Потому что я не хочу ползти обратно ночью. А впереди еще есть дома, которые нужно проверить.
В следующий дом тоже ведут следы. В этот раз морально готовиться решаю на ходу. Дом уже потихоньку утопает в темноте. А я не настолько смелая. И хорошо бы Мирону найтись здесь.
Ноги уже гудят к тому моменту, когда я добираюсь до входа. А еще нужно идти вокруг. Опираюсь о лопату и, немного постояв, решаюсь оставить ее, потому что сил таскать с собой туда-сюда дополнительную нагрузку уже не хватает.
– Мирон! – зову на всякий случай, уже не ожидая услышать ответа.
С трудом поднимаю ноги, перешагивая сугробы. Даже падаю, не удержавшись. Тело уже горит от напряжения, а одежда и обувь становятся тяжелее, впитывая в себя влагу.
Будет очень смешно, если я его тут ищу, а он уже где-нибудь недалеко от Москвы.
– Если я выживу, – выдыхаю, шмыгая носом, – я вообще больше с мужиками никогда не свяжусь. Проблемы от них одни. Мирон, ты где?!
Хочется сесть жопой в сугроб, плакать и ждать доброго Морозко. Но, увы, в сказки я перестала верить довольно рано.
Устало поднимаюсь на крыльцо, толкаю дверь. Интересно, что тут искал мой родственничек, кроме связи? И снова меня встречают темнота и тлен, которые уже становятся чем-то привычным, но сердце все равно колотится от тревоги.
Шарахаюсь от какого-то длинного халата, висящего на стене на гвозде, с опаской заглядываю в темные закутки с сухими вениками под потолком и разными баночками в стеклянном шкафу. Как будто в дом ведьмы попала. В мыслях будто по запросу всплывают какие-то кадры из ужастиков.
От этого становится еще страшнее и я бегу на выход, напугав саму себя до панического ужаса.
– Господи, хоть бы он уехал с друзьями и больше не было нигде следов, – стону, пробиваясь наружу с ощущением, что мне в спину кто-то пристально смотрит. Обернуться и проверить, что там никого нет, не хватает храбрости.
– Мирон!!! – кричу, выбежав на дорогу и закрывая лицо ладонями. Прохожусь вдоль колеи.
Вижу еще следы. К счастью, только к одному дому. Дышу в окоченевшие руки, сделав лодочку и стараясь унять панику.
Еще один и все. И моя совесть чиста. Потом я вернусь домой, закроюсь на засов и лягу спать. И никто ко мне не залезет, потому что тут никого нет. Ни-ко-го.
Без телефона уже не видно практически ничего, поэтому я не выключаю фонарик, все сильнее ощущая давление темноты. Тут Мирон наследил сильнее, обходя какие-то сараи, поэтому мне приходится заглядывать и туда. И я не понимаю: если он искал людей и не нашел, то куда делся? А если смог поймать связь и уехать, то почему у меня ничего не ловит?
Боюсь, точно что-то случилось. Но я хожу по его следам, проверяю каждый уголок в доме. И не могу понять, что произошло.
Обреченно захожу в последнее на сегодня заброшенное жилище, огибаю напольную вешалку в коридоре и, покрутившись в маленьком пространстве и не увидев ничего, что могло бы показаться мне странным, с горечью понимаю, что это провал. Фонарик внезапно выключается, а следом за ним и экран телефона. Сердце тут же ухает в пятки.
Оказываюсь в абсолютной темноте. Бросаюсь к выходу и врезаюсь во что-то твердое. Больно прикладываюсь головой и падаю. Взвизгиваю, запоздало осознавая, что врезалась в вешалку. Шарю руками в поисках выпавшего из рук телефона. Трясущимися руками убираю его в карман и на четвереньках выползаю на крыльцо, потому что ноги, кажется, отказали от страха.
Сажусь на холодную деревянную ступеньку, набираю горсть снега и всхлипываю, приложив его к ноющему лбу. Вокруг – темнота. Мирон не нашелся. Я одна. До дома не так уж и далеко, но у меня будто моментом выкачали все силы. И даже если сейчас сзади я услышу какой-нибудь шорох, то просто не смогу убежать.
Но вокруг тишина. И ни души. Ветер гонит сизые снежные тучи.
Проревевшись, из последних сил поднимаюсь на ноги. Возвращаюсь на дорогу. Медленно переставляя ноги, бреду в сторону дома. Единственное место, которое тускло светится в этом забытом богом месте.
Дохожу до конца колеи и делаю шаг в сторону калитки. Кошусь на темный лес неподалеку, когда тучи на секунду расступаются, и, кажется, замечаю движение.
– Мирон! – вскрикиваю с надеждой, оборачиваясь и вглядываясь в темноту, но мое горло тут же сжимает спазмом от ужаса.
На краю леса стоят две собаки. Только вот... откуда в нежилой деревне собаки?
15. Забава
Волки!
Они вышли из леса, видимо, почуяв запах еды. Один нюхает снег, второй тянет носом воздух, будто не сильно интересуясь мной.
Меня парализует от страха. Стою и смотрю на них, боясь пошевелиться.
Вокруг сугробы. Бежать, утопая в снегу, провальная затея. Они настигнут меня в два счета.
А что… если они напали на Мирона и загрызли его?
Страх разливается по телу и обжигает, как кипяток. Вспоминаю о том, что оставила лопату возле вполне безобидного домика ведьмы.
Прижимаю руки к груди и делаю медленный шаг в сторону калитки. Шанс убежать, наверное, один к десяти. Но, может, они не очень голодные и не нападут, если я не буду вести себя, как добыча? Главное, не поворачиваться спиной.
Делаю еще один аккуратный шаг. Темнота мешает контролировать происходящее, размазывая силуэты. Но я вижу, что волки тоже начинают плавно двигаться в мою сторону, то и дело принюхиваясь.
Пульс резко подскакивает так, что в ушах начинает шуметь. Выдыхаю, и медленно расстегиваю куртку. Скидываю ее на снег, чтобы не мешала если придется бежать. А еще надеюсь, что волки отвлекутся на ее запах. Шаг за шагом пячусь к дому.
Интересно, если я доберусь до калитки и закрою ее, это их задержит или они перепрыгнут через забор?
Внезапно один из волков поскуливает, а потом коротко воет, а у меня от этого звука все волосы на теле встают дыбом. Непроизвольно начинаю идти быстрее.
Слышу в стороне дома какой-то шорох и резко оборачиваюсь. В глазах темнеет. От страха кажется, что я вижу силуэт человека в дверном проеме…
Волки тут же издают громкое рычание и я срываюсь на бег. Падаю в снег.
Неожиданно два громких хлопка разрывают ночную тишину. Вскакиваю на ноги.
– Забава! – возле меня внезапно оказывается Мирон и я вижу его огромные ошарашенные глаза. Он рывком вытаскивает меня из сугроба и, прижимая к себе, быстро ведет в сторону дома. Цепляюсь в его толстовку и лишь слышу свое громкое дыхание, срывающееся на истерические всхлипы.
Уже когда забегаем в террасу и Мирон закрывает дверь на засов, вижу, что он босиком.
– Простудишься же, глупый! – смотрю на него сердито, а свет внезапно меркнет.
– Чшш, – слышу над ухом, когда вздрагиваю, выныривая из темноты.
– Волки, – выдыхаю, подскакивая на диване, но тяжелая рука тут же прижимает меня обратно.
– Все, все, – шепчет Мирон, притягивая меня к себе. – Нет никого, ты дома.
Лежу, недоуменно глядя в темный потолок и сжимая руку сводного. Мне что, приснилось это все?
– Ты живой, – выдыхаю с облегчением. – Где ты был?
Чувствую легкое прикосновение губ к моему лбу и смущенно замираю.
Он так измеряет мне температуру? У меня был жар и я бредила? Или он… целует меня?
– Что ты делаешь? – спрашиваю шепотом.
– Ничего, – усмехается Мирон у меня над головой. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально вроде. – теряюсь. – А что случилось?
– Да это мне у тебя надо спрашивать. Что случилось, Забава?
Молчу. Это как понимать?
– Подожди, волки были или у меня галлюцинации? – шепчу сердито.
– Были, – отзывается Мирон и я слышу в его голосе гнев, но в то же время он почему-то крепче прижимает меня к себе. – Тебя куда на ночь глядя поперло в гордом одиночестве?
– В смысле? – возмущаюсь, поворачиваюсь на бок и привстаю на локте. – Я тебя искала!
– В смысле “искала”? Я дома спал. – усмехается сводный.
– Да не было тебя дома! – повышаю голос. – Я проснулась – тебя нет нигде. Я же помню, что мы собирались идти проверять, нет ли тут соседей. Я нашла твои следы. Кричала тебе, а ты не отвечал. Как дура облазила все. Устала, как собака!
– Я все проверил, замерз и вернулся домой, – Мирон садится и, зевая, трет лицо. – Диван ты заняла. И я забрался на печку и вырубился.
– Молодец! – рявкаю и тоже сажусь. – А я до ночи по сараям лазила, думала, с тобой случилось что-то!
– Я тебя не просил! – возмущается он, но внезапно замолкает. – Ты что… спасать меня пошла?
– Нужен ты мне больно! – выдыхаю испуганно, когда он поднимает ладонями мое лицо и всматривается в него в темноте.
В тусклом свете, пробивающемся сквозь неплотно задернутые шторы, вижу, как блестят его глаза.
Мирон внезапно подается вперед всем телом, жадно впиваясь в мои губы короткими, влажными поцелуями.
16. Забава
Я теряюсь от его напора и внезапно отвечаю на поцелуи.
В тишине слышны лишь наши причмокивания и сбивающееся на хрипы дыхание.
Это не романтика, это какой-то животный инстинкт из-за всплеска гормонов.