Как компромисс решили, что Филимонов пошлет Врангелю и всем крупным начальникам письма о целесообразности создания отдельной Кубанской армии и ответы послужат ему материалом для Рады.
Все ответы посланы, все высказались отрицательно!
Да эти нелепые самостийники могут думать о своей армии, не имея ни материальной части, ни технических войск, ни органов управления. А офицеров Генерального штаба у них, кажется, человек 5 – это желание подражать Дону, более богатому людьми, но все же страдающему от недостатка в офицерстве.
5 августа (Царицын). В общем я поправляюсь, но настроение мое кошмарное – апатия полная. Раньше пользовался разрешением доктора встать в ту же минуту – теперь еле к обеду меня вытянула Тата.
Ни вставать, ни есть – ничего не хочу. Изредка как бы пробуждается желание уехать отсюда, да и то как-то слабо и апатично.
Сам себе становлюсь противным – не могу взять себя в руки. Исхудал сильно, еле хожу, совсем перестал быть человеком.
Надоело все.
6 августа (Царицын). Вспоминаются былые дни, праздник Преображенцев[129], парад в Красном… как все это далеко, как невозвратимо все прошло и кануло в вечность… Неважно мы выбрали, надо сознаться, время, чтобы жить, немногим поколениям за все существование мира выпал на долю такой период для жизни. И не рад этому «преимуществу».
Итальянцы ударились в литературу – Габриель д’Анунцио назначен главным начальником авиации.
Правительство Венгрии после низвержения советского правительства Бела Кун (бывшего русского военнопленного) назначен Эрцгерцог Иосиф – это очень знаменательно – вновь схватились за коронованных особ – по-видимому, без этого не обойтись. Хорошо.
Сейчас получил телеграмму от Левицкого – 2/VIII кончается издание «Великой России в Екатеринодаре» и начинается в Ростове.
Наше издательство: Львов, Васильев и Я перестало существовать.
Таким образом, закончился екатеринодарский, боевой период «России» – новый, ростовский, меня интересует меньше.
Со старым я был органически связан то должностью редактора, то номинальным званием издателя, а здесь я самое большее буду только сотрудником, да и то благодаря Н.Н. Львову.
Все же как-то жалко. Как будто окончился один период жизни – я сам своим уходом, казалось, закончил его в мае, но все же сейчас как-то это остро переживается – ведь в екатеринодарскую «Россию» много было нервов вложено.
С материальной стороны это событие может дать мне единовременно и ударить по карману ежемесячно – ну да по этому поводу еще посмотрим – во всяком случае я хочу всех повидать и в Новороссийск поеду обязательно через Ростов.
Сегодня последний день для третьей вспышки тифа. Еще не вечер, конечно, но пока нет оснований ее бояться – думаю, что она меня минует и я числа 11–12-го выеду отсюда без сожалений с безумным желанием скорей добраться до Женюшки, по которой мы оба изрядно соскучились.
7 августа (Царицын). Сегодня я решил, что я здоров, и отправился к Шатилову (за один квартал, но на второй этаж) и получил от него разрешение на отдельный вагон до Новороссийска, что для меня, совершенно обессиленного, очень важно.
На фронте у нас плохо. Началась эвакуация Царицына, большевики перешли в наступление как на нашем фронте, так и вдоль ж.д. Воронеж – Ростов, что надо считать совершенно правильным, т. к. направление это решающее и переброска с Восточного фронта невозможна.
Теперь слово за Колчаком.
Кстати говоря, он потребовал к себе 300 офицеров, в том числе и офицеров Генерального штаба, которых иногда поименно (Базаревич, мл. Махров) требует появившийся в Сибири Головин.
Сегодня здесь «день Кавармии» – сбор.
8 августа (Царицын). Получено известие от Кардашенко, начинающееся словами «Здоровье корнета (Жени) не внушает никаких опасений», что повергло нас в беспокойство, т. к. в этом есть намек, что опасения были… дай Бог, чтобы это была только фраза. Страшно тянет нас обоих к Жене, стараемся всеми силами ускорить наш отъезд из ненавистного Царицына.
Кардашенко получил Черноморский полк – кров для меня в Новороссийске потерян, я подумал и дал телеграмму Плющевскому, прося назначить меня Наштагубом[130] в Новороссийск. Думаю, что месяца на 4 я там сяду хорошо, т. к. я здесь оставаться не хочу. Одно – поздно написал – наверное, уже есть кандидаты – едва ли пройдет.
Сегодня 41-й день болезни, завтра 6 недель, кажется, конец.
На фронте нехорошо. По рассказу, правда, пессимиста Максимовича, наши части столпились у Камышина и образовался разрыв с донцами верст в 50, пропустив разъезды красных глубоко в тыл Камышину.
Донцы с танками и бронепоездами безуспешно возятся у Балашова и возможен момент прорыва конницы Буденного между Кавказской и Донской армиями. Нехорошо.
На фронте наступление противника, ему удалось занять Валуйки, т. е. принять угрожающее положение в районе к с<еверу> от Харькова. Правда, и тыл красных таким образом под угрозой, я все жду удара: Коренево – Курск – Воронеж. По-моему, Киевское направление надо бросить, смешно стремиться туда до назначения Драгомирова Главноначальствующим включительно – пусть Киев берет Петлюра и еще немного поукраинизирует его – тогда, отразив натиск на нашем и донском фронте – мы будем желанными гостями в Киеве, где даже большевиков встречали как освободителей от ненавистной украинизации. Надо выждать – направление на Валуйки – Ростов важное.
У нас здесь скоро возможна паника. Надо бы нам ехать скорей, да разрешенный мне Наштармом вагон можно пустить лишь после дополнительного разрешения Начвесоглав[131] Тихменева[132], а он находится в Ростове, с пассажирским же поездом мне ехать, а в особенности сейчас, когда возможно усиленное движение в тыл, мне совершенно не под силу. Тогда надо идти в санитарный поезд, все до Екатеринодара довезет.
Пока стоим на распутье. 10-го уже не едем, дай Бог выехать 11-го, и за это не ручаюсь, а ехать тянет возможно скорей, давит Царицын и Женюшку уж очень хочется повидать – мы сейчас с Татой на этой почве оба довольно сильно нервничаем – а так ждать еще тяжелее.
9 августа (Царицын). Наконец 42-й день болезни, прошло роковых 6 недель, из которых я вылежал в кровати 36 дней, пропустив 4 сначала и 2 в конце.
Был на комиссии, одна комедия. Свидетельство на 2 месяца.
Все хлопочу о вагоне, кажется, в Ростов заехать не придется.
На фронте нехорошо. В Добрармии красными заняты Валуйки – это угрожает нашим, но об этом я, кажется, уже писал. О нашем положении говорят так: «Камышин е щ е не отдан» – тоже плоховато. Часть госпиталей из Царицына уже эвакуируют. Да оно и правильно – у нас нет пехоты – Астраханский полк 6-й дивизии сдался в плен – потому ли, что он из большевиков, потому ли, что конница его оставила (и это бывает), но сдался, получив только что английское обмундирование, а я его все жду.
В общем плохо, устойчивости не видно.
10 августа (Царицын). Сегодня я проснулся в 3½ часа и все время до утра мне казалось, что я слышу артиллерийский огонь, правда, отдаленный, но несомненно огонь.
Я не допускаю у себя такой галлюцинации слуха, а между тем (сейчас девятый час) на улицах спокойно, не снуют автомобили – эти предвестники спешной эвакуации…
8-го вечером наши части оставили Камышин, это верст 150 отсюда, если они шли назад все время до моего пробуждения, то это 30 часов – думаю, что отскочили бы они не более как за 60 верст, а слышать огонь за 90 верст, да еще в городе, где звук заглушается, едва ли возможно.
Что же это со мной? Болезнь или присутствие Таты, всегда усиливающее мое беспокойство!
Во всяком случае завтра утром я хочу уехать, а то пойдет порча мостов и т. д. Лучше раньше ехать, раз выбыл я из строя и являюсь только грузом, а не помощником общему делу.
Сейчас увидел это на практике – попробовал уложить две книги и нагнулся над ящиком – сейчас же потемнело в глазах, боль в желудке и т. д. Голова кружится от малейшего усилия.
Хорош! Нет, надо уезжать. Я балласт и только.
Все же через час пойду в штаб – надо добиться документов и вагона, а главное… узнать обстановку. Я не допускаю у себя галлюцинации слуха. В штабе могут и решительно никаких сведений не иметь. Наши комкоры не особенно скоры и охочи на донесения. Правда, тут Царицын.
В случае неудачи очень тяжело будет положение 3-й кубанской дивизии на левом берегу Волги – переправа только у Царицына.
Мои сегодняшние мытарства «в завтрашнем номере» – я решил во что бы то ни стало уехать 11-го и на этом основании терпел все и даже слишком много.
11 августа (Царицын – Котельниково), 12 августа (Котельниково – Е<катеринода>-р). 10-го я хотел погрузиться в вагон с вечера – когда я явился туда, то вагон был где-то загнан, а не подвезен, как было обещано, и я в страшный ливень бродил по путям. Временами меня брало отчаяние, и я в конце концов не дошел до вагона и вернулся домой. Здесь меня ждал новый сюрприз – на утро не было ни одного целого авто, кроме личного Врангеля – в полном отчаянии (нанять ничего нельзя) я командировал Тату к Шатилову и там через Софию Федоровну[133] мы на утро получили единственную целую машину и сели в вагон.
Комендант станции пожилой полковник уверяет, что у железнодорожников большевизм развит страшно и в лучшем случае нарываешься на саботаж – а резких мер никто не принимает – напротив, все миндальничают – не вешать, не пороть и т. д.
Все это возможно – у нас всегда так бывает!
В общем, мы устроились довольно хорошо – нам дали хоть и IV класс, но свой вагон, и мы в нем устроились прилично, я порядочно устал по окончании путешествия, хотя оно, по-видимому, будет длиться не более двух суток – буду опять выведен из строя, но не надолго. Желудок у меня в полном порядке, это хороший показатель.