Первые препятствия к выполнению принятого решения менее трудны для Марии Волконской, которая сравнительно легко получает главное – разрешение на поездку от императора Николая I. Княгине Софии Волконской обойти препятствия, ставшие перед нею, много труднее – сначала она идет официальным путем, обращается к командующему Северо-Западной армией ген. Юденичу, потом к диктатору Финляндии ген. Маннергейму – оба обещают ей «сделать все возможное», и оба принуждены признаться в своем бессилии ввиду осложнений на советской границе и убеждают ее «переждать несколько недель». Но как ждать, когда так ясно, что близкий человек несомненно в смертельной опасности! С.А. решает перейти границу СССР нелегально и в этом направлении пытается найти разрешение томящего ее вопроса. Только счастливый случай разъясняет ей причину тех трудностей, которые ставят ей иностранные разведки, – оказывается, английская разведка имеет донос (конечно, русского происхождения), о ней, как… советском агенте, и если не сможет лишить ее всякой возможности перейти границу, то не остановится перед тем, чтобы ликвидировать ее во время этого перехода. Легко можно себе представить то отчаяние, которое овладело даже этой смелой и решительной женщиной. Кое-как разъяснив обстановку, она решает, что ничего не добьется в Финляндии, и одновременно с командованием Северо-Западной армии переезжает в Эстонию, чтобы попробовать «счастья» с этой стороны. То, в чем заподозрила ее английская разведка, наводит ее на новую, более чем рискованную мысль – проникнуть в СССР с поддельным паспортом и удостоверением от… эстонской коммунистический партии. Создана соответственная фальшивка, но и этот вариант опять не удается… несомненно, что достичь цели, поставленной себе кн. Волконской, было более чем трудно, но несомненно и то, что препятствия перед нею ставили не только ее противники, но и ее… друзья. И, в сущности говоря, последние были правы – так как то, что задумала сделать «Русская женщина» в ХХ веке, было во много раз труднее и безнадежнее того, что удалось «Русской женщине» начала девятнадцатого века. Друзья Софии Волконской хорошо понимали, что если ей удастся перейти границу СССР и вернуться в Петроград, то и тогда она будет еще бесконечно далека от достижения поставленной ею себе конечной цели, а личная опасность для нее возрастет бесконечно. По-видимому, понимает ее и сама С.А., – она идет к известному профессору, которого в своих записках не называет, и добивается от него рецепта на средство, для «спасения ее» в том случае, если она станет перед угрозой, «которая хуже смерти»…
Все усилия С.А. перейти границу СССР решаются совершенно неожиданно и сравнительно «легко» – Северо-Западная армия переходит в наступление на Петроград, и княгиня, пользуясь своими старыми «санитарными» связями, следуя с нею, сравнительно просто (правда, потеряв по дороге все, что она имела, до мыла и зубной щетки включительно) доходит с армией до Гатчины и там находит временный приют в квартире, которую она когда-то занимала, обучаясь в Гатчинской воздухоплавательной школе… Казалось, остается так немного, чтобы вместе с армией войти в Петроград и… может быть, застатьмужа еще живым…
Но Северо-Западная армия не вступила в Петроград и начала свой отход в Эстонию. Никакие уговоры друзей не убедили С.А. идти обратно с армией. Напротив, немедленно приняв решение, она осталась в городе, переждала вступление в него Красной армии и, поняв, что в Гатчине она легко может быть захвачена красными, решила… продолжать свой путь на Петроград!
Средств сообщения не было никаких, документы отсутствовали, разрешения передвигаться по дорогам в тылу Красной армии, конечно, тоже не было. Оставалось одно – идти пешком сорок две версты, отделявшие Гатчину от Петрограда, да еще с условием, что С. Ал. едва ли не в первый раз в жизни должна была пешком «покрыть» такое расстояние и при том достичь столицы не позже восьми часов вечера, так как после этого часа движение по улицам города было воспрещено, и легко было натолкнуться на полицейский патруль, который, конечно, немедленно бы заинтересовался документами…
Огромная разница с началом пути Марии Волконской, о которой Некрасов говорит: «Довольно, довольно объятий и слез! Я села – и тройка помчалась!»
После бесконечных трудностей непривычного перехода С.А. в начале девятого часа вечера достигла Петрограда и, опасаясь долго идти по городу, нашла приют в Обуховской больнице, в которой когда-то работала. Легко можно представить себе удивление ее бывших «коллег», когда на вопрос их, откуда она появилась, она спокойно ответила: «Из Лондона!»…
Утром следующего дня С.А. в старом особняке Волконских… где она должна узнать о судьбе своего мужа… Радостная весть о том, что П.П. жив, омрачается тем, что одновременно она узнает, что власти отправили его в Москву в концентрационный лагерь, созданный в бывшем Ивановском монастыре!
Значит, надо ехать дальше… И, конечно, ехать как можно скорей… А передвижение по железным дорогам разрешается только «по служебным надобностям»… Надо было опять искать помощи, и помог М. Горький, с которым познакомили Соф. А. ее друзья. Почему пролетарский писатель помог светлейшей княгине? – может быть, потому, что вспомнил Некрасова и его «Русских женщин»? Но помог, а это было главное! В Москве С.А. приютили ее новые родственники – Волконские.
И, наконец, – в очередное воскресенье свидание с заключенным мужем, свидание «общее» на маленьком дворике тюрьмы, под наблюдением караула… Страшное волнение и безграничное удивление П.П., совершенно уверенного, что его жена в полной безопасности, в Лондоне…
И, конечно, с первых же дней усиленные хлопоты об освобождении мужа. С.А. об том сама говорит, что «иллюзий я себе не делала, знала, что добиться будет трудно, но знала также, что не успокоюсь, пока не добьюсь!»
И не успокоилась, и добилась…
Как? Каким путем? На этот вопрос, по-видимому, трудно ответить и самой С.А. Энергичная и неустрашимая (фаталистка?), она определенно поставила себе задачу: «У меня только одна забота: забота о Петре Петровиче. Прежде всего надо было не дать ему умереть от голода…» И в связи с этой заботой, упорное посещение заключенного и волнение за его судьбу перед каждым свиданием, потому что «расстрелы не прекращались» и в числе расстрелянных были и те, кто отбывал заключение в одной камере с князем Волконским…
И одновременно хлопоты об освобождении! Каких только имен тут нет: и представитель политического Красного Креста Пешкова (жена Горького), и Винавер, и Горький, давший еще в Петрограде письменное ходатайство об освобождении князя, и Красин, присоединивший свою подпись к этому ходатайству, и французский коммунист Садуль, конечно, много обещавший и ничего не сделавший, Каменев, Калинин, Луначарский, Воровский, комиссар Красиков и, наконец, какой-то неизвестный Богуславский, который имел влияние у Дзержинского и, обратившись к нему, спросил: «Ф.Э., вы читали Некрасова?»… «Знаю, – отвечал всероссийский палач, – вы хотите говорить о Русских женщинах и о княгине волконской», и… подписал указ об освобождении князя Волконского 25-го февраля 1920 г., после девятимесячного заключения, проведенного без предъявления когда-либо и каких-либо обвинений…
Сколько надо было энергии и настойчивости, чтобы дойти до каждого из перечисленных «вельмож», конечно, лично княгине неизвестных, и все при том, что жизнь в Москве в эту роковую зиму складывалась так, что она в своих записках формулирует это следующими словами: «Робинзон Крузо жил на пустынном острове, Нансен много месяцев провел в полярных льдах; есть такие, что испытали землетрясение в Мессине, и такие, что выжили после пяти лет в окопах; кое-кто спасся с Титаника… Мы – прожили зиму двадцатого года в Москве»! Все, сколько раз описанные трудности жизни в те времена в Москве, отсутствие топлива, отсутствие воды, обыски, принудительные работы с их издевательствами, вошь… и все это добровольно, после жизни в Лондоне и Стокгольме, все во имя выполнения своего долга и достижения одной цели!
И когда, наконец, эта цель была достигнута, то немедленно встала другая – во второй раз покинуть СССР, опять преодолеть трудности обратного перехода границы Финляндии! А до того – работа, чтобы добыть необходимые средства и прожить до желанного момента отъезда в Петрограде, куда тоже с большим трудом вернулись Волконские.
Смешно сказать – дело разрешило удостоверение от «Эстляндского дворянства о внесении им рода светлейших князей Волконских в дворянский матрикул» – это тогда, в общероссийской неразберихе давало право стать эстонским репатриантом…
Пережив вторую зиму в Петрограде, Волконские вплотную приблизились к возможности, вместе с престарелой матерью князя, покинуть Россию. Почти что в последнюю минуту С.А. едва не сделалась жертвой провокации – ее сотрудница, женщина врач подала жалобу, что у нее пропали… бриллианты (которых никто не имел права иметь), и она обвиняет Волконскую в этом похищении. Провокация со стороны Чека была вне сомнений, но это могло сорвать весь план отъезда. А может быть, с этой только целью и была препринята? Выручил врачебный и низший персонал больницы, в которой работала София Алексеевна, подписавший протестующее заявление в уголовный розыск…
И, наконец, день отъезда настал… Самый переход (второй!) границы опишу словами С.А.: «Маленькая грязная речка. Несколько солдат с ружьями. Мостик… Смотрю на Петра Петровича, но он не смотрит на меня: его глаза устремлены туда – назад – в Россию… Вот он перекрестился. Мы в Эстонии.
Падаю на колени, лицом на сундук. Рыдания подступают к горлу…»
И послесловие этой замечательной книги: «А что же дальше, спросит любопытный читатель. Дальше? Дальше Европа, большие надежды, еще большие разочарования… Собственная глупость, чужая недобросовестность… Деньги, разорение, нищета…
И тоска, тоска бесконечная».
Такое настроение, которым заканчивает София Алексеевна свою книгу, осталось у нее и во все годы эмиграции, так как в записках ее уже к весне 1949 г. можно прочесть написанные ею стихи, заканчивающиеся так: