Настоящий рапорт является результатом единогласного мнения старших начальников дивизии, основанном на обсуждении ими предложенных Военным Министром вопросов с офицерами, которые могли принять участие в том без ущерба для боевой службы и, вследствие настойчивого желания этих начальников, ввиду особой важности и переживаемых событий, вопреки установившемуся до сего времени в армии порядку сношений, подписывается всеми нами, глубоко убежденными в справедливости и необходимости высказанного.
Все остальные офицеры дивизии без всякого исключения согласны с мнением старших, подписавшихся здесь. По их горячему и настоятельному желанию копия этого рапорта со всеми подписями офицеров дивизии будет представлена дополнительно; настоящий же рапорт представляется теперь для выигрыша времени.
Движимый горячим желанием счастья России, представляю изложенное на усмотрение Вашего Высокопревосходительства.
Подписали:
Генерал-Лейтенант Попов.
Начальник Штаба, Генерал-Майор Белоусов.
Вр. Командующий 2 дивизионом 32 артиллерийской бригады, Капитан (Подпись неразборчива). Вр. Командующий 1 дивизионом 32 артиллерийской бригады Подполковник (Подпись неразборчива). Помощник Командира 658 пех. полка, Подполковник Яворский. Помощник Командира 128 Старооскольского пехотного полка, Подполковник Бычинский, Полковник 125 пех. Курского полка (Подпись неразборчива). Полковник 126 пех. Рыльского полка (Подпись неразборчива). Полковник 125 пех. Курского полка (Подпись неразборчива). Командир 658 пех. полка, Полковник Носов. Командир 125 пехотного Курского полка, Полковник Савельев. Командир 126 пехотного Рыльского полка, Полковник Петров. Командир 127 пехотного Путивльского полка, Полковник Веденяев. Командир 128 пех. Старооскольского полка, Полковник Свешников. Вр. Командующий 32 артиллерийской бригадой, Полковник Бенескул. Командир 6 Сибирск. горного артиллерийского дивизиона, Полковник Потулов. Командир бригады 32 п. д., Генерал-Майор Рафальский.
С подлинным верно:
Старший Адъютант Штаба VIII Армии,
Генерального Штаба Подполковник Игнатьев».
Конечно, этот рапорт скажет каждому военному, кого революция застала на фронте, очень многое. Значения в общероссийском сумбуре он не получил. Реального ничего не принес. Скорее его надо считать результатом отчаяния командного состава, каким-то вырвавшимся «криком души».
Первым подписавшим его был начальник дивизии генерал Попов. Его инициатором и автором был генерал Белоусов. Насколько я знаю, генерал Попов, вернувшийся с развалившегося фронта куда-то в район Казани, пал там жертвой очередного выступления одураченных русских солдат. Генерал же Белоусов спасся, я его встретил в Екатеринодаре, в Добровольческой армии, где во второй половине яета 1918 года он был назначен генералом Деникиным на пост коменданта Главной Квартиры Добровольческой армии в Екатеринодаре.
Генерал Белоусов после развала фронта вернулся к себе на Кубань, где сразу же принял участие в формировании отдельных отрядов, впоследствии влившихся в Добрармию.
Я лично познакомился с ним и научился ценить его деятельность (он был старше меня по Военной Академии лет на десять), когда он нес обязанности начальника штаба 69-й пехотной дивизии, которая также одно время входила в состав нашего корпуса. Он участвовал во взятии Перемышля, был награжден в 1915 году Георгиевским оружием, осенью того же года принял в командование 63-й пехотный Углицкий полк, за дело «у Верещакского леса» удостоился награждением орденом Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени, будучи командиром полка, был тяжело контужен (что впоследствии в эмиграции привело к преждевременной его кончине). Ко времени революции вторично (как тогда это было уже обязательным для офицеров Генерального штаба) получил штаб дивизии, именно той 32-й пехотной, где он и привел и начальника дивизии и старших начальников ее к изданию знаменательного рапорта, о котором сейчас идет речь. В том же 1917 году он поочереди был начальником штаба сначала ХХII, а потом ХХIII Армейского корпуса и закончил военную службу на большом фронте в должности начальника 20-й пехотной дивизии. После чего пробрался на Кубань и сразу же принял участие в противобольшевистской борьбе.
Как я уже упомянул, я знал генерала Белоусова со времени несения им обязанностей начальника штаба 69-й пехотной дивизии. На Кубани, в Екатеринодаре, я по распоряжению генерала Алексеева, которому явился по прибытии моем в Добровольческую армию в августе 1918 года, стал одним из редакторов газеты «Россия» (потом, после временного закрытия газеты по требованию Кубанской Рады превратившейся в «Великую Россию») и вел ее до назначения моего начальником оперативного отделения штаба армии генерала Врангеля в Царицын.
В газетах того времени, выходивших в Екатеринодаре, в то время появилась полемика на тему о том, кто и что делал после революции. Не помню, в какой именно газете появилась «укорительная» статья, обвинявшая всех в «молчании», т. е. в непротивлении большевистскому злу, захватившему Россию.
Не имея на руках рапорта начальника 32-й пехотной дивизии, которому я посвящаю эту мою заметку, я на память в одной из газет, за моей полной подписью, поместил статью «Не все молчали», в которой и изложил все то, что сказано в этом рапорте, и добавив также и то, что я тогда знал об обстоятельствах, сопровождавших рождение этого рапорта на свет Божий.
Все это было давно, сорок два года тому назад…
Многое уже забыто, документы, тщательно мною сохраняемые, погибли постепенно в Петербурге, Царицыне, Ростове, Екатеринодаре, Константинополе, Берлине и на юге Германии. Погиб и рапорт генерала Попова и генерала Белоусова. Все постепенно, как это вероятно знают многие, забывалось…
И вдруг я получил неожиданный «гонорар» за мою когда-то написанную статью «Не все молчали»…
В мае текущего года я получил письмо от вдовы генерала Белоусова, адресованное именно как «Автору статьи “Не все молчали”. Вера Яковлевна Белоусова, которую я лично не имел удовольствия знать, прислала мне копию рапорта 9-го марта 1917 года № 20-й, совершенно правильно считая, что получение этого документа меня не может не порадовать, да и само воспоминание об екатеринодарском периоде пребывания в Добровольческой армии будет для меня приятным.
Мне показалось интересным сделать содержание знаменательного рапорта достоянием всех белых, до сего времени уцелевших и, конечно, оставшихся верными заветам наших почивших вождей и верных России, и потому, запросив В.Я. Белоусову и получив от нее недостающие данные биографии ее покойного мужа, я передаю этот рапорт в нашу национальную эмигрантскую печать, хранящую традиции славного нашего прошлого.
Генерал Иван Максимович Белоусов в эмиграции попал в 1921 году в Королевство С.Х.С. (Сербов, Хорватов и Словенцев) и там служил в Индентатуре Второй Армейской области до последнего своего – на этот раз смертельного – заболевания 4-го ноября 1932 года. 24-го ноября он скончался в Сараево и погребен там же на военном кладбище. Почившего похоронили с воинскими почестями. Наряду с большим числом русских и сербских офицеров, его гроб сопровождали представители Сербской армии, артиллерийская батарея, рота пехоты и военный оркестр. В воздухе парило несколько аэропланов. Гроб везли на лафете.
Военная Быль. № 42. 1960
По следам Суворова
Всю Вторую мировую войну 1939–1945 гг. мне пришлось провести в Берлине, где я с 1920 года нес обязанности военного представителя генерала Врангеля, а потом его преемников, генералов Кутепова, Миллера и Архангельского, и кроме того, по выборам русской колонии в Берлине, много лет был вице-президентом Российского Красного Креста (старая организация), при президенте княжне Вере Константиновне, постоянно проживавшей в Альтенбурге.
Потеряв при 173-м воздушном нападении на Берлин 23-го ноября 1943 г. мою квартиру и все мое имущество, я к февралю 1945 года ясно увидел, что оставаться в Берлине далее невозможно, так как размах повторных мобилизаций начал уже приближаться и к нам, иностранцам, и передо мною стояла определенная угроза попасть в ряды германского «фольксштурма», на который должна была быть возложена последняя оборона города. Такое применение меня и находившихся под моим руководством русских военных организаций было для нас совершенно неприемлемо, и потому я дал сигнал всем, кто к моим решениям прислушивался, начать уход на юг и запад, что было трудно потому, что германское учреждение, ведавшее русскими организациями, категорически противилось тому, чтобы члены этих организаций город покидали.
Воспользовавшись тем, что 4-го февраля, при большом налете на город, учреждение это было разрушено, я с ближайшими моими сотрудниками 11-го февраля, при помощи офицеров, после очередного 370-го нападения с воздуха, занял место в поезде и отправился на юг.
Задержавшись на время в г. Альтенбурге и в г. Карльсбаде, мы с женой, путешествуя по почти разрушенной стране с превеликими трудностями, претерпев по пути в одном только г. Регенсбурге, во время стоянки в нем нашего поезда, семь налетов, через г. Ванген, 26-го апреля приехали в г. Линдау на Боденском (Констанцком) озере, который уже 30-го апреля был занят французской оккупационной армией и стал штабом командующего армией генерала Де Латр-де-Тассиньи.
С трудом устроились сначала под городом в деревне, а потом и в самом городке, где с разрешения французского командования я открыл действия «Офиса Красного Креста для апатридов, при французском командовании» и был его первым и последним президентом.
Линдау – это небольшой, красивый своей стариной, типичный немецкий городок, расположен на острове, отделенном от материка проливом, который замерзает зимой и пересыхает летом. Это кусочек Баварии, прилегающий к озеру и попавший в район французской оккупации, тогда как вся Бавария была оккупирована американскими войсками. Самое Боденское озеро, противоположный его берег с отрогами Швейцарских гор чрезвычайно украшают город и делают летнее пребывание в нем очень приятным.