– Вы его вместе с симкой отдали?
– Вроде да. Да, точно, – припомнила она. – Вместе с симкой. Я еще в электричке по нему звонила, у моего тогда батарейка села.
– Ладно, – решил Корсун. – Сведите меня с этим пьющим мужем.
– Он больше не пьет, – почему-то тягостно вздохнула Надька. – Его Федор зовут. Федор Косякин.
– Сведите меня с ним. Я заплачу.
– Да ладно, – отказалась она. – Я и так с вами к Федьке схожу. Только… у него неприятностей не будет? Он парень хороший. И пить бросил. У него двое детей.
Она подняла на Корсуна глаза, и он заметил, что веки у нее зеленые и блестящие, как у русалки, а сама она добрая и несчастная девка, и ему стало отчего-то стыдно. Может быть, оттого, что один его пуховик стоит больше ее месячной зарплаты, или оттого, что он не мог представить себе Тоню с зелеными веками, или оттого, что Сева на Наде не женился и не хочет ее видеть.
– Не будет у него неприятностей, – заверил Корсун. – С какой стати? Мне просто очень нужен этот телефон.
Она принялась куда-то звонить, выяснять, переспрашивать и наконец объявила:
– Федор будет дома в семь. Подходите к семи. Он тут рядом живет.
Ждать оставалось недолго. Корсун забрался в машину, включил печку, выудил из кармана мобильный.
– Тоня, – произнес он в трубку. – Я опять могу прийти поздно. Только ты меня все равно жди.
Отделавшись от последней клиентки, Даша посидела в машине, сунув руки под теплый воздух печки, и не удержалась, поехала к старому дядьке.
– Дашуха! – ахнул Георгий Михайлович, обнимая племянницу. – Каким тебя ветром занесло?
– Мимо проезжала, – соврала Даша. – Решила вот зайти, давно тебя не видела.
– Ой, за что я тебя люблю, Дарья, – засмеялся старик, – так это за прямоту. Вся ты, племянница, в нас, в нашу родню. Я сам такой, и бабка твоя такая же.
– За какую еще прямоту? – не поняла Даша.
– Пойдем, – опять развеселился дядя. – Я тебя чаем напою, а сам коньячку выпью. Ты ведь на машине? Коньяк не будешь?
– На машине, – кивнула она. – Так какая у меня прямота?
– Вся ты, Дашка, ясная и прозрачная, как утренняя роса, – Георгий Михайлович включил электрический чайник, себе достал пузатую бутылку, рюмку. – Ты мне честно скажи, приехала про мою театральную подругу выведать?
– Не обманешь тебя, дядя Гоша, – засмеялась Даша, у нее отчего-то сделалось отличное настроение. – Ясное дело, что мне интересно. Не было у тебя никаких подруг, и вдруг дама объявилась.
– Да соседка это, – отмахнулся Георгий Михайлович. – Вдвоем с дочерью живут и по театрам вместе ходят. Дочь заболела, простудилась, ну соседка мне билет и предложила. Сначала оба билета предлагала, но я отказался. А зря, лучше бы с бабкой твоей сходил, чем с чужим человеком. Так что, Дашуля, ничем тебе моя подруга не угрожает. Спи спокойно.
– Я и так спокойно сплю, – фыркнула Даша, заваривая чай.
– Спишь ты, может, и спокойно, – согласился он. – А вот за квартиру мою испугалась, а, Дарья? Не бойся, я из ума не выжил еще, любимых племянниц не обижу. Нет, ну ты посмотри, что гены делают! Антонина вон не приехала, а ты тут как тут. И правильно, ситуацию всегда нужно держать под контролем.
– Дядя Гоша! – нахмурилась Даша.
– Да не обижайся ты! Я же любя, – дядька наполнил рюмку, выпил. – Ты вся в нашу родню, и Татьяна, матушка твоя, в нас, своего не упустит, а Антонина в деда. Она и похожа-то на свою прабабку Катерину, на его мать. Вот, я тебе скажу, женщина была! Говорила тихо, вроде бы и не просила ничего никогда, а хотелось ей услужить, и все тут. Бабка твоя пыталась ей подражать, да ничего не вышло, характер не тот. Ну и ладно, у нас свой характер имеется.
– Дядя Гоша, как бабуля с дедом познакомились? – Чай у старика оказался вкусный и печенье вкусное. Даша съела три штуки, подумала и взяла четвертое, не удержалась.
– Зойка в военном городке медсестрой работала, там и познакомились. Дед твой там подолгу жил, хотя прописан был в Москве. Тогда, конечно, никто не знал, что он генералом станет, да еще так быстро, но жених был завидный. Высокий, красивый и москвич к тому же, а тогда это ох как много значило, все о московской прописке мечтали, как сейчас о деньгах. А знаешь, что я тебе скажу, Дашуля, в наше время дед твой ничего бы не достиг. В девяностые на военные разработки денег государство не давало, а больше он ничего не умел. Я вот был инженером, а как пришли новые времена, торговлей занялся, научился дела вести, ничем не гнушался и теперь, видишь, коньячок попиваю. На пенсию не больно-то коньяк попьешь. А дед твой ничего такого бы не смог. Не имелось у него настоящей житейской хватки, а она у мужика должна быть.
– Ну, если мозги были, мог в Америку уехать, – махнула рукой Даша. – Там вон сколько русских.
– Ну разве что в Америку, – кивнул дядька.
– Ладно, поеду я. – Даша вымыла чашку, поставила в сушку. Чмокнула старика. – Я на минутку, действительно мимо проезжала.
Ей отчего-то стало грустно, кольнуло неприятное предчувствие. Стало жаль дядю Гошу, старого, чуть пьяненького, стало жалко молодую бабушку – подмосковную медсестричку, отхватившую «завидного» москвича и наверняка до смерти боявшуюся его потерять. А больше всего стало жалко себя, прозябающую в убогой панельной девятиэтажке.
Отъезжая от дядиного дома, она нашла в приемнике тихую музыку и пожалела, что у нее нет дома коньяку.
Ровно в семь Надежда поставила на прилавок криво написанную от руки табличку «перерыв 15 мин», крикнула девушке из соседнего отдела, чтобы присмотрела за прилавком, и почти бегом повела Корсуна по заснеженной улице.
Федор Косякин жил действительно в двух шагах и оказался веселым здоровенным мужиком, добродушным и отчего-то сразу вызывающим доверие.
– Федя, – начала объяснять Надя, – помнишь, я тебе телефон подарила? Около станции.
– Ну, помню, – сконфуженно улыбнулся тот.
– Вы не помните, куда его дели? – вступил Николай.
– Помню, – здоровенный Федор в упор посмотрел на Корсуна и сразу перестал быть добродушным, сделавшись внимательным и суровым.
– Ну я пойду, – заторопилась Надя.
– Спасибо, – поблагодарил ее Корсун.
– Пока, – бросил Федор.
– Мне нужен этот телефон. Мне надо знать, у кого он сейчас, – поправился Корсун.
– Зачем? Кыш, – Федор стряхнул двух забавных пацанят, цепляющихся за его брюки. – Идите к маме.
Как ни странно, мальчишки послушались. Старший припустил бегом, младший подумал, опустился на четвереньки и пополз вслед за братом.
– Шантажируют мою знакомую, – решился Коля.
Федор поразмышлял немного, поразглядывал Корсуна, хмыкнул.
– Мужу рога наставляет?
– Нет. Там… другое. – Корсун сам бы хотел знать, что «другое» у соседки Лили.
– Мужик местный. Мы все тут друг друга знаем, – опять поразглядывав Николая, решился Федор. – Но фамилии и адреса не скажу, не знаю. Когда я у станции ошивался, приезжал на московской электричке в 19:40. У нас на этой электричке полгорода приезжает.
– Федор, покажи мне его, – попросил Корсун. – За любые деньги.
– Да я без денег покажу, – усмехнулся тот. – Сейчас оденусь и как раз к электричке успеем.
Квартира у Федора была чистенькой, ухоженной и все-таки не по-московски бедной: дешевые обои, это даже не разбирающийся в ценах Корсун понял, старые двери, совсем древние светильники. Принесу малышне игрушки, решил он. Куплю самые дорогие машинки и принесу.
Идущих с электрички людей Корсуну с Федором было хорошо видно, машину удалось поставить удачно, почти перед пешеходным переходом.
– Он? – куртку с пушистым капюшоном Николай заметил первым.
А может быть, узнал не куртку, а самого шантажиста по походке, по манере двигаться, по тому, как тот все время поправлял капюшон. Странно, еще минуту назад Корсун не смог бы назвать ни одного признака, отличающего шантажиста от любого другого мужика, а тем не менее узнал.
– Он, – подтвердил Федор. – Помощь нужна?
– Нет, – отказался Николай. – Дальше я сам. Спасибо тебе.
Мужик шел не торопясь, по сторонам не глядел, на проезжающие машины внимания не обращал. Корсун только в последний момент понял, что он идет прямиком к автобусным остановкам, и еле успел вскочить вслед за предполагаемым преступником в отходящий автобус. Автобус оказался с кондуктором, Корсун сто лет таких не видел и даже не предполагал, что они еще существуют.
– До конца, – буркнул он необъятных размеров кондукторше и, расплатившись, уселся на неудобное сиденье.
Мужик вышел через несколько остановок и опять к окружающему миру никакого интереса не проявлял, по сторонам не глазел, не оглядывался. Зашел в какой-то магазинчик, вышел с целлофановым пакетом, из которого торчала аппетитная буханка, свернул в ближайший двор и исчез в одном из подъездов.
По всему выходило, что он направился домой. Корсун еще потоптался в чужом дворе и, окончательно замерзнув, вернулся к брошенной у станции машине.
Колосову весь день хотелось увидеть Тоню. Просто увидеть, постоять рядом, но в коридорах института давно установили камеры видеонаблюдения, к нему в кабинет без конца заходили люди, и побыть с Тоней наедине не было никакой возможности.
Стемнело. Колосов подошел к окну. От института уже потянулись люди, мелькали огни проезжающих машин, прогрохотал, сверкая полоской окон, трамвай.
Поговорить с Тоней было необходимо, пришлось оторваться от окна, он нащупал телефон под ворохом бумаг, которые обязательно надлежало просмотреть и к которым он не притронулся.
Она ответила сразу, и ему тут же стало легче, как все последние годы становилось легко от ее присутствия и голоса.
– Тонечка, выслушай меня, пожалуйста, – попросил он. – И не перебивай.
– Я слушаю, Дима, – ему показалось, что она хотела сказать что-то другое, но он не обратил внимания. – Понимаешь… Я люблю тебя.
– Дима…
– Не перебивай. Я не могу без тебя остаться, я просто не выживу. Я люблю тебя, но не могу бросить Асю. Не могу, Тонечка, пойми. Она дурочка совсем, она ни к чему не приспособлена, я не могу от нее уйти. Понимаешь?