— Тогда Матильда вышла… она за дверью слушала наш разговор, как он требует, угрожает, и не утерпела — вышла к нему… а он ей… подмигнул… Господи, помоги! Эта мерзкая скотина ходит по земле, дышит, когда моя доченька задыхается там, под землей! Подмигнул! И говорил, что готов заплатить, чтобы мы забыли об этом… как он сам говорил, инциденте. Господи, я больше не могу!
Инцидент — любимое слово Влада, подумала я с содроганием. Впрочем, как и мое, ведь я многое у него переняла.
— Не могу больше, не могу, не могу… — шептала женщина, раскачиваясь на лавке.
— Разве у вас есть выбор? — сказала я, вглядываясь в портрет покойной. Перед глазами плясали черные пятна, в груди давило. — У вас две дочери, не забывайте о них.
— У меня их было три, и одну… он забрал… Это он ее убил! Она бы ни за что не покончила с собой! Она его наказать хотела, а не умирать! Он ее убил, ты понимаешь это или нет?! — Она повернулась ко мне. — После того, как мы его послали куда подальше, он начал делать такие вещи… такие вещи… страшные…
Я заставила себя сохранять спокойствие.
— Вы можете это доказать?
Она всхлипнула.
— Мы написали заявление. После этого Матильда почти не выходила из дома. Говорила, что ее за дверью кто-то ждет, постоянные шорохи слышала. Я, если честно, думала, что все это ее фантазии, последствия травмы. Она говорила, что он ее преследует, требует забрать заявление, подсылает каких-то людей. А потом…
Женщина заплакала с новой силой.
— Милая моя, доченька, прости, что не сумела тебя защитить! — Она наклонилась к могиле и начала обнимать надгробие. — Прости меня, прости…
Я сидела, будто оглушенная, продолжая пялиться на портрет. Из глаз текли слезы. Мой друг, мой Влад, что же ты натворил!
— Влад, хочешь расскажу историю?
— Только если быстро, у меня тренировка через полчаса.
— Хорошо, тогда слушай: я, когда в садик ходила… ты ведь помнишь, какое это время было: много серых зданий, все в лучших традициях постсоветского времени. Так вот, когда мы гуляли на улице и видели самолет, вся наша группа махала самолету руками, и мы даже старались подпрыгнуть как можно выше. Глупые, мы верили, что люди в самолете нас видят.
— Да, дети — они такие.
— Помню, однажды я глядела на этот самолет и думала: те, кто там, — они свободны, могут лететь куда угодно. А мы не свободны, у нас нет ни средств, ни документов, чтобы поехать в другую страну. Я маленькой была, а уже тогда это понимала.
— В этом самолете мог быть я — лететь куда-то.
— Обязательно было хвастаться?
— Согласен, это было лишнее.
— Но я не об этом сейчас, Влад, а о том, что самолеты — это часть свободы: ты садишься в одном месте, приземляешься в другом, и все. Представляешь, как просто!
— Возможно, когда ты станешь старше и окажешься достаточно сообразительной, самолеты станут твоей обыденностью.
— О, это было бы просто прекрасно.
— Мы сначала ее одну не оставляли, — прервал поток воспоминаний голос моей собеседницы. — У меня работа, нужно семью кормить, у К. и С. учеба. И вот однажды я пришла домой и увидела… в ванной… кровь. Матильда была мертва!
Всхлипывая, женщина открыла сумку и достала оттуда что-то, зажав в кулак.
— Он не просто ее убил. Он хотел, чтобы я знала, кто это сделал… как предупреждение. Вот…
Она разжала ладонь, и я увидела то ли платиновый, то ли серебренный браслет: тонкая цепочка с впаянным символом бесконечности.
— Что это? — спросила я, рассматривая браслет так, будто он сейчас превратится в змею и накинется на меня.
— Он ей это подарил, когда они встречались…
Я попыталась вспомнить, видела ли что-то подобное на Матильде. Нет, не видела или просто не обратила на это украшение внимания. Оно было очень миниатюрным и потерялось бы даже на запястье тонкокостной Матильды.
— Ее нашли в этом браслете. — Женщина всхлипнула. — Хоть я знаю, что она никогда не надела бы его подарок. Никогда, понимаешь?!
— Что… что вы хотите сказать?
Кто бы знал, сколько смелости мне понадобилось, чтобы задать этот вопрос… и какую боль я испытывала в тот момент.
— Она бы не надела этот браслет сама, разве непонятно?! — огрызнулась женщина, раздраженная моей недогадливостью. — Он хотел, чтобы мы знали, что это он сделал… этот малолетний извращенец. Он хотел, чтобы мы знали, но не могли ничего доказать.
— Вы не можете быть уверены…
— Дура, я знала свою дочь! Мы браслет продать хотели. Матильда лишь потому его сразу не выбросила. Она требовала, чтобы я как можно скорее продала браслет, и эта мерзость не валялась у нас дома. А я искала, где бы повыгоднее…
— Но этого недостаточно, чтобы обвинять человека в убийстве! Из-за глупого браслета! — закричала я, взволнованная и напуганная услышанным. Я встала с лавки и непроизвольно отступила назад, пока подол моего длинного коричневого пальто не зацепился за завитушку на железном заборе.
Женщина посмотрела на меня, как на вылупившуюся из яйца змею — мерзкую, скользкую, способную укусить.
— Недостаточно?! А как тебе такое: когда я уходила на работу, а ее сестры в школу, Матильда запирала дверь изнутри. А в день ее смерти входная дверь была открыта, понимаешь?
— Ну и что?! — взревела я, потрясенная правдой и не желающая верить в то, что говорила эта женщина. — Матильда могла открыть дверь, чтобы ее скорее нашли! Она хотела себя убить, ее действия могли быть непредсказуемыми, нелогичными!
— У нас всех были свои ключи. Зачем ей оставлять дверь открытой? Да и не хотела она себя убивать, разве тебе непонятно?! Господи, моя девочка…
Женщина уткнулась в ладони и горько зарыдала. Я смотрела на нее и не знала, что делать — злиться на нее или успокаивать, поэтому сделала то, чего требовали инстинкты: резко рванула к выходу с кладбища. Меня трясло от страха и от того, что я поверила словам этой женщины.
Самое страшное то, что, даже узнав правду, я продолжала думать о Владе, пытаться оправдать дорогого мне человека. Я проклинаю себя за то, что мечтала, чтобы он меня разубедил, рассказал свою версию событий.
Глава 13
Я приехала домой ближе к одиннадцати. Вошла в душ, включила горячую воду и наконец-то дала волю слезам. Перед глазами стоял подаренный Матильде браслет.
До трех часов ночи я, размазывая по лицу слезы, искала в Интернете точную копию увиденного в руках матери Матильды украшение, а когда нашла, скинула изображение на флешку и по дороге на работу зашла в салон и распечатала десятки фото этого браслета.
Работать было тяжело. Я делала глупые мелкие ошибки и не могла дождаться шести, чтобы поехать к Владу. На его звонки в тот день я не отвечала и сообщения «Что-то случилось?» и последовавшее за ним «Какого черта ты молчишь?» проигнорировала.
Я знала, что Влад, если у него нет дополнительных встреч, возвращается домой ближе к восьми. Ключи у меня были. Я вошла в квартиру и, не медля ни секунды, развесила во всех комнатах фото браслета. Три в гостиной на шкафу и на кресле, шесть в спальне, в прихожей — около десяти фото.
Покончив с этим, я заварила крепкий чай, добавила туда коньяка и просто сидела в ожидании Влада, прихлебывая напиток.
Послышалась трель телефона.
— Да, Влад.
— Марина, какого черта? Ты не отвечала со вчерашнего вечера.
— Извини, у меня были причины.
— Что случилось? — Его голос звучал настороженно. — Что-то серьезное?
— Нет, дома расскажу… у тебя дома. Я жду тебя здесь.
В трубке молчали.
— Хорошо, скоро буду.
Через полчаса ключ повернулся в замке. Влад пришел.
Грудь сдавило от сдерживаемых с трудом рыданий. Мой друг, мой Влад, что же мне делать с этой любовью?
Я не знала, правильный ли выбрала способ начать разговор, но хотела, прямо-таки жаждала видеть его лицо, когда он заметит фото браслета. Его реакция скажет мне намного больше, чем слова.
В прихожей он снял ботинки, пальто и медленно вошел в кухню, где я ждала его, сидя за столом.
Остановившись в дверном проеме, он сказал мне в спину:
— Должен признать, намеки ты делать умеешь. — Потом подошел ко мне, наклонился и поцеловал в уголок губ. — Ты могла просто сказать, что хочешь браслет. Не обязательно было фото развешивать… Марина, да что с тобой?
Он наконец-то понял, что я не реагирую на его слова. Я сидела прямо, с ровной спиной, и на стеклянной поверхности духовки, напротив моего кресла, отражалась молодая женщина с длинными светлыми волосами, собранными в низкий хвост, и в объемном фиолетовом свитере.
— Влад, разве ты не узнаешь этот браслет?
— А должен? — спросил он сконфуженно.
Влад всматривался в мое лицо, как будто действительно ничего не понимал.
— Точно такое же украшение ты подарил Матильде, — пояснила я, допивая чай с алкоголем. — И в точно таком же украшении ее нашли мертвой.
Он выпрямился. Идеально сидящий костюм, широкие плечи, жесткая улыбка. Поведение Влада всегда неуловимо менялось, стоило заикнуться об этой части его прошлого. Но я не могла в очередной раз сделать вид, что прошлое осталось в прошлом.
— Она считает, что это ты убил Матильду. — Я почувствовала, как глаза сами по себе увлажняются, хотя мой тон оставался холодным. — И самое страшное, что какая-то часть меня в это верит.
— Кто считает?
— Мать Матильды. — Я назвала имя.
Влад отошел в сторону, прислонился к барной стойке и, сложив руки на груди, спросил:
— Ну и как бы я это провернул? В перерыве между экзаменами приехал бы из Лондона на час-другой и перерезал ей вены? Ты ведь помнишь — меня не было в стране, когда это произошло.
— Ты мог нанять людей.
— Мне было семнадцать! Где бы я нашел таких людей?
Когда он говорил вот так — насмешливо и уверенно, мне начинало казаться, что мои подозрения и гроша ломаного не стоят.
Он взъерошил рукой волосы и сказал устало: