Алексей резко съехал на обочину и затормозил. Сзади возмущенно посигналили.
– Таська, – сказал Крапивин проникновенно, – ты мне очень-очень нравишься. Ты необычная, и… в общем… ай, не умею я это говорить. Но я не хочу, чтобы ты думала, будто я способен тебе навредить. Мне очень паршиво и хотелось бы объяснить тебе все, однако для нас обоих самый лучший выход – это делать вид, будто ты ничего не знаешь. Если ты готова с этим смириться… Так безопасней. Для тебя.
Тася молчала, глядя ему в глаза. Алексей сейчас находился очень близко, от фар проезжающих машин по его лицу все время летели блики, и в сумерках не представлялось возможным понять, врет он или нет. Тася прислушалась к себе. Раньше она верила в свою способность распознавать ложь, потом жизнь доказала, что это ошибка. Ничего такого Таисия Валевская не умела. Однако сейчас вроде бы новая жизнь.
Тася чувствовала себя проснувшейся, словно рывок и ее маленькая победа повернули в ней выключатель – и внутри стало светло. Ей говорили, так может произойти, и советовали не пугаться. Тася не испугалась. Как можно бояться себя, ставшую лучше?..
– Ладно, – произнесла она медленно, – договорились. Я не стану тебя пытать. Мы едем во Флоренцию. Если хочешь, одним перегоном или двумя, но я бы хотела оказаться там поскорее.
– Понимаю. – Алексей снова завел мотор. – Тогда сейчас заглянем на заправку, у нас бензин почти на нуле. И едем в Вену. Я заодно перебронирую отель, возьмем что-нибудь в шумном месте, чтоб незаметно не подобраться.
Глава 9
Заправка обнаружилась через несколько километров – здоровенная, с огромной парковкой, забитая фурами. Пришлось даже отстоять очередь. Тася отказалась выходить, и Алексей отправился платить сам. Ему не хотелось светить карточку, поэтому он решил рассчитаться наличными. Вроде бы преследователей не видно, однако Алексей хотел окончательно запутать следы.
Как же он так лоханулся, а…
Это все чертова самоуверенность. Предпринял, как ему казалось, все нужные меры безопасности, на границе никого не засек, и вот пожалуйста – сюрприз! Они целый день сзади тащились, а Алексей ни сном ни духом.
Тасю жалко. Ему стало жалко ее еще тогда, когда все начиналось, и он даже спросил, нельзя ли подсадить к нему кого-нибудь другого, однако ему сказали «нет». Ладно, подумал Алексей, ничего личного. Она не узнает.
Оказалось, личное есть. Еще как есть!
Она покорила его сразу – девушка-птица с челкой и хвостиком, одновременно неловкая и плавная, как река. Когда Тася болтала с ним, то часто смеялась мелким рассыпчатым смехом, звонким и очень приятным. Век бы слушал. Алексею казалось, что женский смех, способный его привлечь, остался в прошлой жизни, закончившейся год назад.
В этой, теперешней, жизни, подчиненной только одной цели, женщины оставались размытыми силуэтами, картонными фигурками в руках игроков. И тут одна из них, едва усевшись в его машину, разбудила в Алексее совесть. Да так хорошо разбудила, что он все время от совести мучался. Думал, думал, как отвести от спутницы беду, и так и не придумал.
Впрочем, вначале все представлялось относительно безопасным. А вчера, когда на Тасю напали в саду, Алексей сразу понял: схема дала сбой, что-то идет не так. Никакой это не алкоголик из местной деревни. Это они.
Конечно, Крапивин меры сразу предпринял. По-хорошему, следовало уезжать оттуда немедленно, однако он слишком устал, чтобы вести машину всю ночь. После ужина Алексей попросил хозяйку приказать одной собаке охранять коттедж – и всю ночь улавливал, как огромный пес бродит вокруг домика. Не бог весть какая защита. Алексей дремал вполглаза и был готов, что за ним придут. К счастью, этого не случилось.
Он не думал, что они настолько наглы. Значит, игра идет всерьез – и не совсем по тем правилам, что ему были озвучены. Что ж, он тоже умеет серьезно поиграть. Не мальчик.
Расплатившись за бензин, Алексей подумал минуту и вышел с заправки через запасной вход так, чтоб сидевшая в машине Тася не могла его видеть. Достал телефон, набрал номер и, когда ответили, заговорил без приветствия:
– Что ж ты, Гриша, творишь, а?
– О как! – весело откликнулся собеседник, и Алексей, как наяву, увидел его белозубую улыбку и буйные кудри. – Кто мне звонит! Чего звонишь, Лешка? Ты ехать должен.
– Дуболомы твои, – сказал Алексей спокойно, – полезли не в свое дело.
– Леха, так ты их вынудил. – Голос сделался вкрадчивым. – Маячок снял – зачем? Да не просто снял, а к жопе какого-то дачника прицепил, и мои за ним тащились, пока этот тарантас с морковкой не увидели. Конечно, ребята расстроились. Как мы с тобой договаривались? Тихо, мирно, под наблюдением.
– Так это ты, Гриша, не хочешь тихо-мирно. Я-то еду себе и еду, а меня бить пытаются и женщину пугают. Это тебе красивой жизни захотелось? Кинуть хочешь, да не меня, а…
– Что бы ты понимал в красивой жизни! – с чувством перебил его собеседник. – Я уже знаю, что ты мне сейчас наболтаешь. Так вот молчи и слушай. Я свое возьму. А если вздумаешь кому-то еще сказать, или позвонить, или начальство наше с тобою предупредить, так знай – не поверят тебе. Ты кто? Салага, новичок. То ли дело я, я в деле давненько. Скажу, что ты всех кинуть хочешь, и капец тебе, Леха. Все понял, хороший ты мой?
И положил трубку, не прощаясь.
Алексей тихо выругался. Ему требовалось время поразмыслить, однако он и так задержался дольше, чем следовало. Тася может начать беспокоиться.
Или нет. С какой стати ей беспокоиться за него?..
Тася сидела в машине, никуда не делась. При виде Алексея даже улыбнулась, хотя он представить не мог, что творится сейчас у нее в голове. На ее месте он бы уже взял кота под мышку и искал какие-то другие способы добраться до Флоренции. Или позвонил полицейским. Или…
– Послушай, мне надо тебе кое-что сказать, – произнесла Тася, когда Алексей сел на водительское место. Он уже обреченно приготовился выслушать один из вариантов (полиция, высади меня, я пожалуюсь Полине…), однако Тася произнесла совсем другое. – Видишь вон ту машину?
Алексей посмотрел туда, куда указывала девушка. Неподалеку на парковке замерла далеко не новая «Ауди», ни водителя, ни пассажиров не видно.
– Кажется, нас не оставили в покое, – объяснила Тася. – Я запомнила номер. Эта машина проходила перед нами контроль на границе.
Алексей прищурился, вглядываясь.
– Австрийские номера. Ты уверена? Австрия совсем рядом, тут полно местных автомобилей.
– На девяносто девять процентов, – твердо произнесла Тася. – Я очень хорошо запоминаю все визуально. Очень. И номер тот же самый. Только вот…
Она замолчала, покусывая губу, и Алексей подтолкнул:
– Что?
– Номера те же. Машина другая.
Григорий Басов всю жизнь считал, что судьба обошлась с ним несправедливо. Вырос он в неблагополучной семье. Родители его пили… нет, даже не пили, а бухали по-черному, продавая из дома все ценное и совершенно не заботясь о том, что семья будет есть на ужин. Иногда они трезвели, мать ужасалась, кидалась наводить порядок и жалко смотрела на Гришу, постоянно перед ним извиняясь. В эти моменты он ненавидел ее гораздо больше, чем когда она была пьяной. Даже маленького Григория бесил ее жалкий вид и попытки оправдаться.
Если уж пьешь, так пей, пей залихватски, с размахом, как, например, сосед дядя Петя. Тот не только продал из дома абсолютно все и спал теперь на вонючем матрасе, но и умудрился разогнать всех детей, которые сначала хотели ему помогать. В конце концов дети плюнули и оставили отца догнивать самостоятельно. Однако отец все еще жил и периодически притаскивал паленую водку Гришкиной маме и папе.
От паленой водки-то все и произошло…
Однажды она оказалась слишком уж некачественной, и через некоторое, довольно непродолжительное после ее употребления внутрь, время родители Гриши вместе с соседом отошли в мир иной. Мальчик в тот момент находился в школе, а когда пришел, распахнул дверь и увидел композицию на кухне, то стоял минут десять, просто глядя на нее. Гриша был достаточно сообразительным пареньком, чтобы понимать: его жизнь сейчас круто переменится. Никаких родственников, кроме родителей, у него не имелось, а если имелись, то он о них не знал. Поэтому морально Гришка уже подготовился к тому, чтобы жить в детдоме.
Однако органы опеки, подсуетившись, отыскали у десятилетнего пацана очень дальнюю родственницу – тетку, жившую в Москве. Гришка, до той поры прозябавший в Нижнем Новгороде, о столице знал лишь понаслышке и никогда там не бывал. Хотя его одноклассники катались туда регулярно вместе с родителями и потом хвастались купленными в Москве шмотками. Гриша ничем таким похвастаться не мог. И тут вдруг оказалось, что он круче всех своих одноклассников, что он уезжает в Москву! Ура! Вот это удача! Теперь он был даже благодарен своим непутевым родителям, которые своей смертью избавили его от жизни в провинции и подарили ему Москву.
Но удача повернулась неожиданной стороной.
Тетка, хмурая, утомленная женщина, работала вахтершей на складе и жила довольно бедно. Ни о какой столичной состоятельности тут речь не шла. Гришке пришлось сосуществовать с ней в крохотной и довольно захламленной квартирке, где ему не разрешалось трогать и делать почти ничего. Старые вещи, к которым тетка иногда не прикасалась годами, странно и противно пахли растрескавшейся старостью, а свод правил, большинство из которых начиналось с «не трожь» и «не смей», изрядно утомлял.
Привыкший к свободе при родителях-алкоголиках, Гришка сначала возмущался, потом устроил подростковый бунт. Однако у тетки был на все один ответ: не хочешь со мною жить, давай в детдом! Она – очень дальняя родственница, и органы опеки ее поддержат, если она решит избавиться от незадачливого племянника. А на мнение окружающих тетке всегда было плевать.
Гришка подумал-подумал и притих. В конце концов, никто не мешал ему дотерпеть до совершеннолетия и после этого свалить из этой нафталиновой гробницы. Он лениво учился в школе, переползая с двойки на тройку, и единственная пятерка у него была по физкультуре.