ова открыли фестиваль в Байройте и собирали посылки среди своих друзей для политических заключенных в Ландсберге. Винифред Вагнер – это еще одна женщина, которую я уже упоминал в связи с Гитлером, однако опять же она была старше его, как мать, которая находила отдушину, заботясь о нем, как о своем протеже.
«Вам точно нужно заняться гимнастикой или спортом в этой тюрьме», – сказал я ему. «Нет, – ответил Гитлер, и этот ответ очень хорошо отражал его склад ума, – я этим не занимаюсь. Это будет плохо для дисциплины, если я начну заниматься физическими упражнениями. Лидер не может позволить себе быть побежденным в играх». На столе лежали вестфальские окорока, пирожные, бренди и все, что только можно было себе представить. Выглядело это как тщательно снаряженная экспедиция на Южный полюс. «Если вы не будете за собой следить, то растолстеете, как Вальтершпиль (огромный владелец отеля „Четыре сезона“)», – сказал я ему. «Нет, – настаивал он. – Я всегда буду в состоянии сбросить лишний вес, выступая с речами».
Зигфрид Вагнер (1869–1930) – немецкий дирижёр и композитор. Сын композитора Рихарда Вагнера и его второй супруги Козимы, внук Ференца Листа. В 1908–1930 годах был руководителем вагнеровского фестиваля в Байройте
Я принес с собой пару книг издательства Ханфштанглей с репродукциями старых мастеров из коллекций мюнхенской Пинакотеки и Дрезденской галереи, которые он принял с некоторым недовольством. Последний выпуск немецкого сатирического еженедельника Simplicissimus поднял ему настроение гораздо сильнее. На первой странице была цветная карикатура с изображением Гитлера, въезжающего в Берлин на белом коне, окруженного поклонниками, выглядевшего почти как сэр Галахад. «Вот, смотрите, они могут смеяться, но я еще туда войду», – сказал он обрадованно, хотя в то время настроение у него было не самое оптимистичное. «Что говорят люди в Мюнхене?» – интересовался он у меня. Я рассказал ему, что настроения все еще сильно склонялись к парламентской монархии, что-то наподобие режима Хорти в Венгрии, и что если Руппрехт поддержит эту идею, то добиться установления этой формы правления будет совсем не сложно.
Гесс терпеть не мог мои визиты и с большим недовольством уходил с половины Гитлера, когда я разговаривал с ним. Это был период наибольшего и самого продолжительного влияния Гесса, когда он помог Гитлеру сформировать свои идеи для «Моей борьбы». Гесс был еще одним свистуном типа Розенберга, только к повадкам последнего у Гесса добавлялась раздражающая привычка по-дурацки обращаться со стулом. Он сидел на нем задом наперед, пропуская спинку между ног, сидел на спинке, качался на ножке, как акробат-любитель, пытающийся произвести впечатление. Он не мог выносить, видя, как Гитлеру представляют взгляд на вещи, отличный от его собственного, и поэтому всячески пытался отвлекать внимание. Все, что умел Гесс, это говорить запоминающимися штампами. «Мы должны научиться быть более брутальными в своих методах. Это единственный способ обращаться с нашими врагами, – вещал он. – Немного больше жестких шагов, и события в „Бюргерброй“ закончились бы иначе». Он любил это словечко, «брутальный», которое на немецком произносится с вибрирующей «б» и одинаковым ударением на обоих слогах, и Гитлеру, казалось, тоже нравилось его звучание. Было видно, как он оживляется, рыча это слово по подсказке Гесса. В тот период между этими двумя была очень тесная связь, тогда я первый раз услышал, как они обращаются друг к другу на ты, хотя впоследствии на публике они этого избегали. Я слышал, что на ты Гитлер обращался еще только к Дрекслеру и Экарту, а также к паре старых армейских товарищей. Так попробовал говорить Рем, но в ответ ему «ты» никогда не звучало, хотя, кажется, и не разочаровало его.
Несмотря на все это, я крайне беспокоился об углублении его предрассудков в компании Гесса в тюрьме, поэтому предпринял отчаянную попытку в разговоре с адъютантом Руппрехта, фон Редвицем, уговорить устроить Гитлеру амнистию до того, как будет слишком поздно. Я пытался убедить монархистов, что, если им удастся устроить так, что Гитлер окажется им должен, на него можно будет оказывать ограничивающее влияние. На их стороне его дар демагога мог привести к триумфу. Я пытался уговорить их освободить заключенных по случаю приближающегося первого августа, десятилетия начала Первой мировой войны. Его можно было амнистировать как добровольца. Однако мне не удалось этого добиться. Сам фон Редвиц, с которым я ходил в школу, вполне понимал мои намерения, но другие члены окружения Руппрехта не были готовы на такой риск. Так что Гитлеру пришлось оставаться в заключении практически до Рождества, в компании ужасных болванов.
Мне намекнули, что Гитлер занят написанием своей политической биографии, которая вышла в следующем году в виде первого тома «Моей борьбы». Сначала секретарем у Гитлера был Эмиль Морис, но вскоре Гесс его выгнал и стал сам выстукивать страницы на ветхом «ремингтоне». Проблема была в том, чтобы издать книгу. Völkischer Beobachter была закрыта властями после путча, и, хотя издательская компания оставалась под контролем Аманна, денежных поступлений не было. Счета оставались неоплаченными, и кредиторы уже собирались приехать и опечатать все имущество издания, чтобы выставить его на аукцион. Однажды мне позвонил Аманн и умолял прийти к нему поговорить. Кажется, мы встретились напротив Мюнхенской синагоги, и он отвел меня за угол в сад на заднем дворе, где мы разговаривали, прогуливаясь туда-сюда. Организация была на последнем издыхании, сказал он, если ей немедленно не помочь, она развалится и исчезнет.
Половина рукописи «Моей борьбы» была тайно передана из тюрьмы Ландсберга и уже была в наборе, но если бы вмешались кредиторы, то все пошло бы насмарку. «Вы единственный человек, который может помочь нам, герр Ханфштангль. Вы должны сделать это, если вы верите в Гитлера и в наше дело. В противном случае все кончится». У меня самого было множество обязательств в то время. Я получил еще одну выплату из Штатов, но часть денег ушла на помощь семьям погибших и раненых на Фельдернхалле, а еще я решился вернуться обратно в Мюнхен и купить дом, чтобы начать новую, нормальную и приличную жизнь. Аманн был так настойчив, что в конце концов я сдался. Там было штук шесть долговых расписок на три или четыре сотни марок каждая, и я оплатил часть из них и заверил остальные, что позволило продолжить работу офиса. Я был не один. Думаю, Ганссер снова помог, но на самом деле исключительно благодаря нашим усилиям Гитлер, выйдя из тюрьмы, обнаружил работающую газету.
Национал-социалистическая партия, конечно, была распущена специальным декретом после путча, хотя некоторые ее части перегруппировались и весьма неплохо выступили на выборах весной 1924 года под названием «Народный блок».
Во многом это произошло благодаря моральной победе Гитлера, которой он добился в ходе процесса, впервые сделавшего его фигурой национального масштаба. На крыльях его успеха блок фактически стал второй по размеру партией в баварском парламенте и получил тридцать два места в рейхстаге. Гитлер пытался из тюрьмы сохранить контроль над списками кандидатов от блока. Я помню, что в один из моих визитов он работал над ним, и я предложил ему включить нашего эксцентричного друга-бомбодела, Эмиля Ганссера, в список.
Тем не менее его лидерство было далеко от единогласного признания, хотя, с другой стороны, разношерстные группы, которые объединились для совместного участия в выборах, вскоре разругались друг с другом, и хрупкая коалиция распалась. В Beobachter расцвела критика (частично оправданная) в отношении самого Гитлера, которая в основном велась Антоном Дрекслером при активной поддержке Готфрида Федера. Дрекслер хотел перестроить партию в соответствии со своими менее революционными представлениями, Федер же, по-видимому, вел свою игру. Они называли Гитлера диктатором и примадонной и заявляли, что за ним нужно установить более жесткий контроль, если когда-либо партия снова будет создана. В основном именно его обвиняли в провале путча, который постфактум они называли слишком поспешной и плохо организованной попыткой захвата власти.
Более опасным было намерение Людендорфа сосредоточить контроль за националистическими группами в своих руках и воспользоваться отсутствием Гитлера, чтобы нейтрализовать его окончательно. Чтобы достичь этого и привести запрещенную, но все еще функционирующую нацистскую партию под свои знамена, он призвал Грегора Штрассера стать ее организатором и политическим лидером. Я был мало знаком со Штрассером, державшим аптеку в Ландшуте, где он организовал небольшой батальон СА, который оказался намного более дисциплинированным и эффективным, чем группы в Мюнхене. Штрассер был талантливым организатором и сыграл важную, но относительно нейтральную роль в последующие годы. Штрассер и Людендорф вдвоем заручились поддержкой Розенберга, номинального преемника Гитлера, но это только ускорило раскол партии, поскольку антирозенбергская группа, ведомая тремя номинальными соруководителями, набирала силу.
Эрих Фридрих Вильгельм Людендорф (1865–1937) – немецкий генерал пехоты. Автор концепции «тотальной войны», которую он изложил в конце своей жизни в книге «Тотальная война». С начала Первой мировой войны – начальник штаба у Гинденбурга, вместе с последним получил общенациональную известность после победы под Танненбергом; с августа 1916 года – фактически руководил всеми операциями германской армии. После окончания войны близко сошёлся с Гитлером, принимал участие в Пивном путче, но вскоре разочаровался в нацистах и перестал участвовать в политической жизни в 1928 году
Я был практически на постоянной связи с Гитлером через Родера и помогал ему быть в курсе всех интриг в партии. Мне стало понятно, что уличные марши и демонстрации не достигнут никакого результата, и, выступая за действия, которые приведут нас в парламент, я, как обычно, оказался в оппозиции Розенбергу. У меня не было уверенности в способностях других лидеров партии, поэтому я продолжал настаивать, что если возрожденное движение и сможет чего-то достичь, то только под руководством Гитлера. Я не смог предотвратить один мерзкий поступок Розенберга, когда он убрал Геринга из списков партии, что мне показалось чудовищной низостью со стороны человека, который после той катавасии вышел сухим из воды.