«Машина исправна?» – спросил Боденшац пилота. «Абсолютно, на сто процентов, сэр», – ответил он, хотя мне показалось, что в его взгляде сквозило некоторое беспокойство. Я забрался на борт. Кажется, это был легкий бомбардировщик или что-то вроде того. Я не разбираюсь в таких вещах. Внутри все было увешано ручными гранатами, а мое сиденье было из голого металла. Отличный способ провести девять часов, сказал я себе. Двигатели работали, но Яровски и тот загадочный тип задержались снаружи, разговаривая с Боденшацем и комендантом. Наконец, когда я уже потерял терпение, они забрались внутрь, дверь закрыли, и мы взлетели.
Вряд ли мы находились в воздухе больше десяти минут, когда подошел Яровски и сказал: «Пилот хочет поговорить с вами». Я протолкался вперед и плюхнулся в кресло помощника пилота. Мы стали говорить о том и сем под шум моторов, и я заметил, что он обрывал разговор, когда наш анонимный компаньон оказывался поблизости. Однако, когда тот тип ушел на несколько минут, Фродель посмотрел прямо на меня и сказал: «Вы ведь доктор Ханфштангль?» «Ну конечно, – ответил я в изумлении, – а кто я, по-вашему?»
«Я знаю вас только как Августа Лемана, но я узнал вас по фотографиям из газет. Какие у вас инструкции?»
«Ничего конкретного, – ответил я. – Я должен прибыть в „Гранд-отель“ в Саламанке и встретиться с генералом Фаупелем».
Теперь настал черед Фроделя удивляться: «С чего вы взяли, что направляетесь в Саламанку?»
«Ну конечно, я еду в Саламанку, – отрывисто ответил я. – Все было организовано вчера по приказу фюрера. Там какие-то проблемы у немецких журналистов».
В голосе Фроделя появилось напряжение: «Герр Ханфштангль, у меня нет приказа отвезти вас в Саламанку. Мне велено сбросить вас за линией фронта красных между Барселоной и Мадридом».
Я внезапно понял, каким наивным глупцом я был. Я сам вошел прямо в ловушку. «Вы спятили, Фродель, – воскликнул я смущенно. – Это же смертный приговор. Кто дал вам такой приказ?»
«Этот приказ я получил в запечатанном конверте за две минуты до посадки на самолет. Он подписан лично Герингом. Я ничего не могу поделать. Приказ есть приказ».
«Фантастика, – воскликнул я, – если они хотят от меня избавиться, то есть более простые способы сделать это. Зачем тратить бензин. Зачем нужен весь этот цирк с фотографами, самолетами и пилотами? И зачем втягивать в заговор столько людей – Видеман, Берндт, Боденшац, Геринг, – это слишком невероятно…»
«Я этого не понимаю, герр доктор, – сказал Фродель. – Мне сказали, что вы вызвались добровольцем на эту миссию».
«Добровольцем? – пролепетал я. – Меня вызвали в канцелярию сорок восемь часов назад и приказали встретиться с Фаупелем в Саламанке. Тогда я впервые об этом услышал. Я не говорю по-испански и плохо по-французски, и вряд ли сумею выбраться. Они сразу же схватят меня. Фродель, здесь должна быть какая-то ошибка. Сядьте где-нибудь и позвоните в Берлин, мы сможем все выяснить». Фродель пожал плечами: «Не получится, герр доктор, у меня строгий приказ. Попробуйте сохранять спокойствие, посмотрим, что будет. Я такое уже видел. Куда ни посмотришь, ничего, кроме гадостей».
Что за способ убить человека? Я видел, как работает их мозг. Все тщательно скрыто, и надоедливый Ханфштангль убран с дороги. Я практически видел заголовок в Völkischer Beobachter. «Глава отдела иностранной прессы Ханфштангль погиб, выполняя секретное задание», после чего, вероятно, следовал бы хвалебный некролог. Все мило, аккуратно, с сожалением – и конец. Третий человек снова появился в кабине, и Фродель попросил меня пройти в салон.
Спустя примерно полчаса из одного из моторов донесся стук. Фродель сразу же сбавил обороты. Нас кинуло вперед. «Что-то не так, – прокричал Фродель, многозначительно посмотрев на меня. – Я должен посадить самолет и посмотреть, в чем дело». Я вполголоса благословил его. Все еще оставался шанс. Мы приземлились на небольшом аэродроме, окруженном соснами. Это оказался Вальдполенц, недалеко от Лейпцига.
Место казалось практически заброшенным. Не было видно ни одного техника. Возможно, они закончили работу в этот день, и Фродель пошел искать коменданта. Мои попутчики казались совершенно сбитыми с толку таким поворотом событий и не знали, что делать дальше. В этом я увидел свой шанс. Это было очень в духе Третьего рейха. Приказ есть приказ, он не допускает никакой свободы. Если вам не удается его выполнить, нужно ждать новых приказов. Вероятно, они получили лишь простейшие инструкции, и даже у типа из гестапо, наверное, сложилось впечатление, что он был там, только чтобы помочь выполнить рискованное, но совершенно конкретное задание. Мы нашли кафе, и я заказал всем выпить в надежде выиграть время. Фродель присоединился к нам, сказав, что нет никакой надежды починить мотор до следующего дня и что комендант может через двадцать минут дать нам машину, которая доставит нас в Лейпциг, где можно переночевать. Я подумал о виденных мною густых лесах и посмотрел на гестаповца. Я должен был выбраться отсюда любой ценой.
Извинившись и сославшись на воздушную болезнь, я оставил их. Я чувствовал, что должен сообщить кому-нибудь о ситуации, в которой оказался, и, воспользовавшись общим замешательством, решил рискнуть, подошел к телефонной кабинке и позвонил в свой офис в Берлине. К счастью, офис работал допоздна из-за запросов прессы, и моя секретарша фрау фон Хаусбергер все еще была на месте. Я сказал испуганной женщине, что попал в западню, но что вынужден играть в эту игру некоторое время и попытаюсь позвонить ей снова, как только смогу. Она смогла сообщить мне, что несколько иностранных корреспондентов спрашивали, где я буду отмечать свой пятидесятый день рождения, и, не зная этого, она позвонила Видеману. Он посоветовал ей сказать, что я буду «в лоне семьи в Уффинге».
Когда я вышел из телефонной будки, то столкнулся с Фроделем. Я сказал ему, что только что разговаривал с Берлином и получил приказ от фюрера возвращаться в Уффинг. Это его удовлетворило, и, когда я начал жаловаться на эту шутку, которую только что со мной разыграли, он положил ладонь мне на плечо и сказал: «Больше ничего не говорите, есть другие. Я не хочу в этом участвовать». Я заказал еще по выпивке, чтобы соблюсти приличия, но потом, сославшись на больной живот, снова оставил их. К тому времени на улице было совершенно темно. Я вышел прямо из здания и сразу же очутился за пределами аэродрома на дороге. Довольно быстро я встретил крестьянку на повозке, и она со своим сильным саксонским акцентом сказала мне, что отсюда примерно в километре пути есть железнодорожная станция. Через четверть часа, идя самым быстрым шагом, я был там. Через десять минут отправлялся поезд на Лейпциг.
Если кажется, что в этой истории недостаточно связности и рациональных действий, могу только ответить, что я пишу не шаблонный триллер, а излагаю действительные события так, как они происходили. Местный поезд, пыхтя, подошел к перрону, и я зашел в вагон. Когда мое купе дошло до шлагбаума, к своему ужасу, я увидел лицо Фроделя над ним. «Мы везде вас искали, – прокричал он. – Присоединяйтесь к нам в отеле „Хауф“ в Лейпциге…» Его голос утих. Это было дружеским предупреждением? Где были другие двое? Собирались ли меня подобрать на одной из промежуточных станций? У меня не было одежды, кроме той, которая была на мне, и я находился в самом центре Германии. Я знал только одно: я должен выбраться из страны без промедления. Я полагался на то, что все офисы в Берлине закрыты и, каковы бы ни были инструкции моего гестаповского друга, бюрократическая система Германии не предоставит ему новые указания до завтрашнего утра.
Я попробовал спросить своих соседей, как называется последняя станция перед Лейпцигом, но, пока они вспоминали, мы ее проехали и уже прибывали в город. Я пропустил толпу, текшую по платформе, и вышел с другой стороны вагона. Признаков комитета по торжественной встрече не было, так что я прыгнул в такси и поехал в отель «Астория». Там я узнал, что через пару часов отправляется ночной экспресс в Мюнхен. Я решил попытаться и связался с моей секретаршей еще раз. Добрая женщина все еще оставалась в офисе. «С вами все в порядке?» – спросила она встревоженно. «Да, я в Лейпциге, один. Если кто-нибудь спросит, не связывался ли я с вами, скажите, что я звонил сообщить, что возвращаюсь в дом своей матери в Уффинге, чтобы отпраздновать свой день рождения».
Я вышел наружу, поймал другое такси и поехал в отель «Хауф», сказав водителю, чтобы он подождал меня на углу, не выключая двигатель. Осторожно приблизившись к отелю, я посмотрел сквозь стеклянные двери. В вестибюле никого не было, но в помещении швейцара среди прочих вещей стоял и мой багаж. Я зашел внутрь. «Хайль Гитлер, герр доктор», – сказал носильщик, который знал меня по моим многочисленным визитам в Лейпциг вместе с Гитлером. «Джентльмены сказали, что вы должны прийти, и я вас ждал. Ваша комната уже готова. Отправить ваши сумки наверх?» – «Я только что встретил своего друга и решил остановиться в „Астории“. Отнесите мои вещи в то такси, будьте любезны», – сказал я, протягивая ему щедрые чаевые. Потом я написал записку Фроделю: «Позвонил в канцелярию и получил новые инструкции. Ночь проведу в „Астории“. Увидимся утром».
Следующим утром я был в Мюнхене. Я обнаружил, что через час с небольшим отправляется поезд в Цюрих. Я рванул в отель «Регина», который находится недалеко от центрального вокзала, и позвонил своей сестре Эрне в ее дом в пригороде Зольн. Я взмолился, чтобы она немедленно прибыла в отель, если надо, то прямо в ночной рубашке, потому что мне отчаянно нужно было сообщить ей кое-что крайне важное. Я ждал до последнего момента, но она не появилась. Через три часа я пересек швейцарскую границу в Линдау. Это был день моего рождения, и я в последний раз на ближайшие десять лет видел свою родину.
Со временем я смог собрать воедино большую часть фрагментов той жуткой головоломки. Кажется, ход событий запустила ремарка Юнити Митфорд. Мы часто виделись с ней в Мюнхене, и она стала близкой подругой Эрны. Она постоянно бывала в Коричневом доме, ее поддерживали деньгами Геринг, Розенберг и Штрайхер, но, на мой взгляд, она проводила слишком много времени не с теми людьми в партии. Она была без ума от Гитлера. Постоянно «фюрер то» и «фюрер се». Полагаю, она думала (несмотря на то что ее сестра замужем за сэром Освальдом Мосли), что всегда сможет добиться большего и стать женой Гитлера. Поскольку она была весьма привлекательной особой, я считал полезным держаться ближе к ней и пытался внушить ей собственные идеи в надежде, что она будет их повторять. Вероятно, все, о чем она говорила с нацистами, это моя гневная критика Геббельса и Розенберга и шоферишек и мои жалобы, что эти люди направляли Гитлера по неправильному пути.